– Ага. Улетает в Америку. Ой-ой, смотри уже сколько времени! Мне надо застать его, пока он не уехал в аэропорт!
Вернувшись к отделению интенсивной терапии, они увидели Сестричку, мирно дремлющую в кресле возле двери. Пол только что протерли мокрой тряпкой, и воздух стал посвежее.
Разбуженная, Сестричка испуганно вздрогнула.
– Я спросонок решила, это врачи меня прогоняют!
– Сестричка, давайте-ка вот что сделаем. Сейчас поедем ко мне домой. Мой ассистент привезет из гостиницы ваши вещи. Вечером Мэй поужинает с нами, и мы втроем обсудим дальнейшие действия. А вы пока отдохнете и позвоните домой в Шанхай.
– Лучше так и сделать, – поддакнула Мэй.
Сестричка согласилась и подняла с пола свой кожаный саквояж.
– Давайте я понесу! – предложила Мэй.
– Не надо! Он нетяжелый, – отказалась от помощи Сестричка.
Все три женщины семейства Ван устало побрели прочь, угнетенные разлукой с матерью и сестрой, лежащей в полном одиночестве неизвестно где.
Глава 27
Возвращаясь домой по бульвару Возрождения, а затем по кольцевой автодороге, Мэй ощущала, что все больше теряется в лабиринте жизненных ситуаций, слишком запутанном для ее понимания. Она думала о Япине, его «мерседесе» с шофером и роскошной гостинице «Великая стена». Думала о Королеве вонтона и ее ресторанчике с приятным названием «Приход весны». Вспоминала детское личико Лили и ее жуткий смешок на прощание. И снова перед ее мысленным взором возникали закатившиеся глаза Чжан Хуна и розоватый шрам на синюшном лице.
Весна вроде бы наступила окончательно и бесповоротно. Мэй могла поспорить, что берега Городского рва, покрытые еще вчера голым ивняком, сегодня оделись в зеленую дымку юной листвы.
Только маму по-прежнему окружают белые стены, белые халаты врачей и белые шапочки медсестер. От сладких запахов весны, прозрачными бабочками порхающих в солнечных лучах, ее отделяют лишь расстояние вытянутой руки, кирпичная стена, тонкое окопное стекло да прожитая жизнь.
Мэй свернула с кольцевой автодороги и по эстакаде спустилась в водоворот бурлящего города, растворившего ее терзания и тоску в своем хаотическом брожении.
Она подъехала к дому и заглушила двигатель. Спальный район затих на время послеобеденного отдыха. Мэй вышла из машины и полной грудью вдохнула весенний воздух, насыщенный пыльцой первых цветов. Во рту пересохло. Хотелось пить.
Она поднялась по темным лестничным пролетам и отперла дверь своей квартиры. Окно так и осталось распахнутым. Через него в квартиру врывался шум кольцевой автодороги. Мэй заглянула в холодильник, достала банку кока-колы, хрустнула крышкой и стала пить. В дверь постучали.
Она отворила и увидела высокую фигуру Япина в белой сорочке и легких светлых брюках. В его руках благоухал огромный букет красных роз. Япин выглядел элегантным и подтянутым, и таким же неотразимым, как прошедшей ночью.
– Еду в аэропорт и думаю: дай загляну, попытаю счастья – может, застану! – сказал он.
– Но дорога в аэропорт совсем в другом месте.
– Значит, у нас мало времени. Позволь отвезти тебя куда-нибудь, где можно посидеть и поговорить!
Мэй замялась.
– Ну пожалуйста! – умоляюще произнес он. – Ведь я сделал такой большой крюк, а эти розы стоили мне целое состояние!
Не удержавшись. Мэй рассмеялась и взяла цветы.
– Ну ладно. Но сначала надо поставить их в воду.
Мэй пошла за вазой, а Япин остался стоять, прислонившись к дверному косяку.
– Как себя чувствует твоя мама? – поинтересовался он, скрестив на груди руки.
– Ее перевели в отделение интенсивной терапии военного госпиталя номер триста один. Лучшей лечебницы не найти. Надеюсь, там ее поставят на ноги.
– Здорово! Я очень рад. Когда пойдешь навещать свою маму, пожалуйста, передай ей от меня пожелания скорейшего выздоровления!
Мэй согласно кивнула, хотя и сомневалась, что маму обрадует привет Япина.
У входа на стадион Трудящихся мелкие торговцы расставляли свои лотки, подтаскивали ящики с минералкой, колой и фруктовой газировкой. Бойкая тетка скороговоркой отдавала указания, как правильно раскладывать пакетики с изюмом в шоколаде, сухофруктами, жареным арахисом и семечками.
Время открытия еще не подошло.
Япин попросил Мэй подождать у запертой боковой калитки, а сам вошел в дверь администрации стадиона. Через несколько минут он появился в сопровождении мужчины в костюме. Оба чему-то смеялись. Мужчина достал ключ и отпер калитку.
– Двадцать минут, не больше, – сказал ему Япин вежливо, но с властной ноткой в голосе.
– Никаких проблем, уважаемый, сколько нужно, столько и оставайтесь! – поклонился мужчина. Он был молод, но плечи его поникли, как у старика.
– Как тебе удалось убедить его открыть стадион? – спросила Мэй, проходя через калитку.
– Толстая пачка юаней действует очень убедительно, – ответил Япин.
Внутри стадион ошеломлял обилием солнца и пустоты.
– Помнишь, как мы с тобой приходили сюда смотреть футбол? – улыбнулся Япин. – Тогда Китай играл против Южной Кореи за выход в финальную часть турнира на Кубок мира. Никогда не забуду, как ты визжала и вопила вместе со всеми. До тех пор я ни разу не видел тебя такой раскрепощенной.
– Нет, не помню, – солгала Мэй, качая головой.
Как же ей забыть стадион, до отказа заполненный ревущей толпой? Зрители размахивают носовыми платками. Гремят барабаны. В тот день Мэй была здесь в первый и последний раз.
Они побрели вдоль перегородки, отделяющей поле от трибун. В самом центре копошились несколько плохо различимых фигур, готовя покрытие для дневного матча. От ослепительно белых линий разметки отражалось солнце и резало глаза.
– Сначала было очень жарко. Потом пошел дождь. А позже я уехал в Америку. – Япин облокотился на поручень, перегнувшись в нагретое солнцем огромное пустое пространство, распростершееся для них двоих.
– И вскоре перестал писать, – сказала Мэй, глядя сбоку на лицо Япина. При ярком свете его рот казался мягче. На лоб упала легкая прядь волос. Глубоко в глазах затаилась тревога.
Они сели на краю длинной скамьи.
– Меня не оставляла мысль, что я никогда не смогу стать достойным тебя человеком, – промолвил Япин. – Рядом с тобой я постоянно ощущал какую-то собственную неполноценность. Сколько ни пыжился, мои старания не производили на тебя впечатления. Всякий раз твои требования возрастали.
– Ах вот как! Значит, это я во всем виновата!
– Нет-нет, вина лежит только на мне. Я был глуп, уязвим, мальчишка из южной провинции, пацан из захолустного городка. Обижался из-за каждой мелочи. – Япин глубоко вздохнул, голова его поникла. – Я познакомился со своей женой – теперь уже бывшей – в самолете во время рейса в Чикаго. К моему удивлению, она стала искать со мной встречи. Мне это польстило – значит, и я чего-то стою! Приятно вызывать к себе интерес женщины, не прилагая никаких усилий. А кроме того, как это ни глупо прозвучит, мне нравилось, что я ей нужен. Тебе никогда не был нужен ни я, ни кто-либо еще. Рядом с тобой я ощущал свою ненадобность. А иногда ты настолько замыкалась в себе, что становилась просто недосягаемой. Как будто отталкивала меня. Разве не естественно для мужчины желать близости с любимой женщиной, стремиться помогать ей, защищать ее?
Мэй нахмурилась:
– Ты предпочел бы видеть возле себя слабую, безвольную личность?
– Нет, речь не об этом. Пойми, я же мужчина! Мне положено защищать тебя!
– Я сама могу о себе позаботиться, – отрезала Мэй.
Япин покачал головой и тяжело вздохнул:
– Я знал, что ты не поймешь. Но дело не в этом. Так вот, я находился вдали от родины, один в незнакомом мире. Мне не хватало человеческого тепла и доверия. Как раз в это время в Китае началось движение за демократические перемены. Когда мы, китайские студенты в Чикаго, увидели телевизионные репортажи о студенческой голодовке на площади Тяньаньмэнь, то объединились, стали собирать деньги и проводить демонстрации перед нашим консульством в поддержку участников протестов на родине. В трудные и беспокойные времена общее дело сплачивает людей. И мы полюбили друг друга.