Глава 34
Мэй придвинула стул к кровати матери и села.
К носу Лин Бай подвели прозрачную гибкую трубочку. Ее тело опутывали разноцветные провода, похожие на схему маршрутов подземки, и соединяли его с монитором, на котором постоянно менялись цифры.
Хотя внешне Лин Бай почти не изменилась с того дня, когда Мэй видела ее в последний раз, чувствовалось, что ее состояние значительно улучшилось. Она спала, дыша ровно и глубоко. Выражение лица смягчилось. На щеках выступила здоровая испарина и даже намек на румянец.
Некоторое время Мэй молча смотрела на мать. Потом на цыпочках подошла к окну, под которым на стуле дремала Сестричка, и легонько потрясла ее за плечо.
– Сестричка! – позвала она. – Поезжайте домой спать, а я подежурю!
Та открыла глаза.
– Я не хочу спать. Уже светает.
Сестричка долила кипятка в свою чашку со старой заваркой и протянула Мэй. Они сидели у окна и по очереди пили чай, разделенные целым поколением и объединенные любовью к близкому человеку.
Сестричка показала на чье-то неподвижное тело на соседней кровати:
– Ночью привезли. Солдатик, пытался покончить с собой.
– А где же его родственники?
– Похоже, в Пекине у него никого нет.
С кровати донесся едва слышный стон.
Мэй посмотрела на тетю. У них были одинаково выступающие носы, унаследованные от общих предков. Ее лицо уже прорезали первые морщины, тыльные части ладоней исполосовали набухшие вены.
Сестричка не замечала изучающего взгляда Мэй. Она отхлебывала чай, с интересом следила, как мигают огоньки на мониторе, и даже не подозревала, как тяжело на душе у ее племянницы.
– Сестричка, а вам когда-нибудь… – несмело начала Мэй, – приходилось переосмысливать?
– Что переосмысливать? – не поняла та.
– Ну «культурную революцию», все, что тогда делалось, решения, которые принимались…
– Ну конечно, переосмысливали! Весь народ переосмысливал еще лет десять после «культурной революции»! Только что толку копаться в прошлом? Ничего уж все равно не вернешь и не изменишь.
Сестричка протянула Мэй чашку.
– Нас гоняли, как стадо овец. И некуда было деваться!
– Но почему? Вы же не были овцами, каждый поступал сознательно. Мама забрала нас из трудового лагеря, но оставила там отца. Папа не отказался от своих идеалов и принципов. Одни убивали, другие предавали родных и друзей. Но ведь совесть и разум есть у любого человека!
– Нельзя сравнивать то, что мы имеем сегодня, с тем, что случилось с твоими родителями. Время было совсем другое. В стране фактически шла гражданская война не на жизнь, а на смерть. И стычки по большей части вспыхивали стихийно, бесконтрольно.
– А если предположить, что контроль все-таки был? Что кто-то сознательно посылал людей на смерть?
– Что ты такое говоришь!
Мэй очень хотела рассказать Сестричке обо всем, что знала, но не могла. Ее сковало бремя маминых секретов, которые теперь предстояло хранить и ей. На ней лежало проклятие. Ее взрастила ущербная любовь и отравила своим ядом.
Мэй отвернулась, тяжело дыша – воздуха не хватало.
– Я не знаю. Все так запуталось. Я всегда считала, что только честность и любовь сделают меня счастливой. Но жизнь показывает: это не так. Теперь мне самой надо принять важное решение. Должна ли я разоблачить убийцу, спасшего нашу семью? Древняя мудрость гласит: ради спасения одной жизни стоит пожертвовать другой. Но разве не обязана восторжествовать справедливость для потерянного близкого человека? Можно ли простить виновницу его страданий и смерти, даже если она руководствовалась самыми благородными намерениями?
Сестричка посмотрела на Мэй с недоумением и тревогой:
– О ком ты? Я ее знаю?
Мэй не ответила, отдала ей чашку и подошла к больной матери.
Она села на краешек кровати рядом с той, которая дважды даровала ей жизнь. Потом наклонилась и прижалась к материнской руке, ощутив щекой ее теплую, мягкую кожу. Лин Бай приоткрыла глаза и тут же опять закрыла. Мэй померещилась мимолетная улыбка на ее лице.
Ночь была такой же беззвучной, как ее слезы. Мэй размышляла, можно ли ради любви пожертвовать справедливостью.
– Прости меня, мамочка! – прошептала она.
Из предрассветного сумрака за окном раздался несмелый голосок ранней пташки. Скоро придет день, и проснувшаяся жизнь выплеснется в мир, как волна на девственный песок. Но сначала светлая полоска над горизонтом ниспошлет на эту землю дуновение небесной благодати.
Постскриптум
Летом 1999 года неизвестный коллекционер приобрел в Нью-Йорке китайскую нефритовую печать эпохи династии Хань. Об уплаченной за нее сумме не сообщалось.
От автора
Моя глубочайшая благодарность Тоби Иди, моему агенту и другу, за его проницательность, веру, мудрость и доброту.
Благодарю Летишу Рузерфорд за содействие и поддержку в создании этой книги.
Спасибо Хамфри Прайсу, Майклу Шэвиту и Эли Лавау за чудесное предвидение, профессиональный совет и правку.
Наконец, моя благодарность и любовь родному Пекину, сестре, отцу и всем друзьям.
