– Анна, прости меня за то, что я тебе не позвонила, – говорила она, – но у меня не было времени.

Она принималась анализировать причины, приведшие к ссоре, – только для того, чтобы лишний раз перечислить свои достижения.

– Я знаю, я слишком уж разошлась. Но ты сама попробуй угодить двум детям, мужу, уборщице, няне… – И Ру начинала перечислять всех своих платных помощников, чтобы подчеркнуть, что Анне не нужны ни нянечка, ни редактор, ни садовник.

Анне оставалось только жалеть себя.

– Ну, ты могла хотя бы выслушать меня… – пищала Анна в порыве всепрощения, уже даже позабыв причину ссоры. Анне нравились такие драматические сцены. Она с упоением играла их, словно это были ключевые моменты в сюжете ее собственной жизни. Если бы в ее жизни не происходило таких сцен, то она, наверное, придумывала бы их сама и произносила бы про себя длинные театральные монологи.

– Ну, справляешься с Оскаром? – вежливо осведомилась Ру, беря с полки упаковку спагетти, судя по этикетке, дешевых и сделанных из второсортной муки. Анна знала, что Ру покупает эти спагетти только ради Анны. «Посмотри, – будто говорила она, – я тоже могу есть эту дрянь. Я тоже могу быть такой же дрянью, как и ты».

– Спасибо, все в порядке, – ответила Анна, с нежностью глядя на спящего малыша Ру. Каждый раз, когда она представляла себе своих малышей, они тоже крепко спали.

– Ты не возражаешь, если я начну складывать в твою тележку? – попросила Ру, так как ее корзинка была уже набита доверху.

– Конечно, нет. У кассы мы сможем все разделить.

– Сегодня я за все заплачу. Уоррен только что получил премию.

– Ты уверена? Боже, спасибо. Тогда в следующий раз плачу я.

Когда они учились в Политехе, то всегда платили друг за друга по очереди, хотя с тех самых пор они больше не ходили за покупками вместе. Сегодня они оказались здесь вместе только потому, что Ру захотелось прогуляться вдвоем, неважно куда. В Арндейле они всегда покупали одни и те же продукты, в основном готовые блюда.

Разумеется, с 1988 года многое изменилось. «И не только в глобальном смысле», – думала Анна, размышляя над тем, сколько еще они с Ру будут миловаться. Их милование больше походило на вежливость между врагами.

– Прости, – вежливо сказала Анна, нечаянно задев Ру, когда выбирала суп. Она вдруг расстроилась. Неужели наступил тот самый момент? Раньше они были так близки. Почему Ру не могла принять новую Анну Поттер? В конце концов, новая Анна – даже не толстуха. Как сказал бы Шон, она просто стала больше уважать себя.

– Прости, – улыбнулась Ру, доставая с полки бутылочку соевого соуса.

– Ничего страшного, – сказала Анна, видя, как работают мысли Ру: «И что на нее нашло? Она так изменилась. Раньше она всегда была такой кроткой и уступчивой… А мне всегда казалось, что Анна слишком ленивая, чтобы меняться». Но Анна не изменилась. Она просто нашла способ быть самой собой, как сказал бы Вильгельм Гроэ.

– А ты будешь скучать по Мирне, когда съедешь? – спросила Ру, когда они подошли к отделу молочных продуктов.

– Сомневаюсь, – отшутилась Анна. Она воспользовалась моментом, когда Ру отвернулась, чтобы выложить из тележки шоколад, сделанный из ножек насекомых. – Бог с тобой, у меня же будет своя собственная джакузи! В любом случае, мы с ней уже не настолько дружны.

– Боже, если Мирна будет толстеть и дальше… – Ру с подозрением покосилась на четыре пакета шоколадных мюсли в тележке Анны. – А если этот самый Шон сделает шаг тебе навстречу, ты бросишь Тома?

– Нет. Почему я должна его бросать?

– Ты будешь водить Тома за нос? – я и не собиралась. Он мне нравится.

Он и в самом деле ей нравился.

– Но он нравится тебе не так сильно, как Шон, да?

– Если судить объективно, то Шон близок к совершенству.

– Но что ты сама чувствуешь?

Если быть до конца откровенной, то Анна сама не знала. Конечно, было такое ощущение, что Том прожил в ее квартире гораздо дольше, чем две недели. Его присутствие в квартире приводило ее в замешательство. Иногда она чувствовала его частью своей жизни. Нередко ее это раздражало. На работе она думала только о Шоне и была одержима мыслями о сексе с ним. Однако ей нравилось возвращаться домой к Тому и заниматься с ним сексом.

Анна притворилась, что не слышала вопроса Ру, чтобы не отвечать на него. Она знала, что Ру не одобряет ее увлечение Шоном, потому что не может контролировать их отношения. Ее очень расстраивало, что Анна смогла завести маленький роман сама, без посредничества Ру, которая бы подстегивала Анну «безобидной» конкуренцией, например, в виде похотливой грудастой лаборантки.

– Зайчик еще спит? – спросила старушка, желая продолжить беседу. Анна ничего не ответила. «А вы как думаете? – подумала она про себя. – Думаете, что он мертв?»

– Это ведь не ваш ребенок, да? Но не переживайте. Скоро наступит и ваш черед, я в этом уверена, – сказала старушка. Анне вдруг захотелось объяснить ей, как устроен этот мир. В нем не существует очереди за успехами. Будь мир таким, как думает эта женщина, у Анны уже было бы двое детей и третий на подходе, блестящая карьера, сад за домом и свой Уоррен.

Анна всегда была терпеливее Ру, когда приходилось стоять в очередях.

Женщина взяла крем для лица, действующий двадцать четыре часа, и стала читать написанную на нем многообещающую инструкцию, втягивая в себя щеки. Анна слышала, как клацают вставные зубы старушки, и в который раз пожалела, что живет не в то время, когда женщины могли расслабиться и не беспокоиться о своей внешности – по крайней мере, в ее возрасте.

Она хотела стареть беззаботно – пусть вены расширяются себе, как речные русла, пусть ноги беспрепятственно зарастают густыми, лохматыми волосами. Она хотела состариться так, чтобы школьники не смеялись над ней на улице.

Ру стояла рядом. Беременная уже несколько недель, она все равно покупала крем с витамином Е, чтобы еще больше нравиться мужчинам. Как жесток этот мир! Хотя Ру и выполнила свое биологическое предназначение, она все равно обязана оставаться женственной и моложавой.

Анна читала инструкцию на флакончике с сывороткой для волос. «Помощь для проблемных волос». Она положила флакончик в тележку, потому что, по правде говоря, сейчас она как никогда нуждалась в любой помощи. Ей все еще необходимо было верить в обещания производителей косметики. Верить, что если она продолжит пользоваться лосьоном, тоником и увлажняющим кремом, то счастье (или, по крайней мере, муж) ей обеспечены.

После сыворотки она взяла спрей, восстанавливающий структуру кожи. Она надеялась, что все вокруг понимают, что она лишь уступает давлению общества, которое требует от нее быть красивой и молодой.

Если бы Анна находилась в руандском лагере беженцев, у нее были бы совсем другие заботы. И хотя она, естественно, не хотела бы превратиться в руандскую беженку, она все равно иногда мечтала о том, чтобы ее волновали более серьезные проблемы и у нее не оставалось времени переживать о своих морщинках.

Она положила в тележку четыре бутылки красного вина, и в это время Оскар зашевелился. Это всегда приводило ее в панику.

Сколько бы Анна ни присматривала за Оскаром, она всякий раз чувствовала себя беспомощной рядом с только что проснувшимися малышами. Оскар уже открыл рот, чтобы заплакать. К счастью, Ру подоспела на помощь и, свалив в тележку целую охапку всякой всячины, взяла его на руки.

– Все хорошо, мамочка рядом.

Ру нравилось, что кто-то начинает плакать, как только она выходит из комнаты. Анна завидовала безоговорочной любви Дэйзи и Оскара к матери. Вот бы и ее кто-нибудь так же сильно любил! Впрочем, эта любовь не была совсем уж безоговорочной: взамен Ру должна была их кормить, покупать им кучу игрушек и беспрестанно смотреть за ними.

Оскар успокоился, когда Ру сунула ему в рот бутылочку с молоком. Малыш засосал усердно, как персонаж из мультфильма. Он сохранял спокойствие, сознавая, что его мать делает свое дело как надо, поддерживая в нем жизнь до следующего кормления.