Как правило, таких мужчин можно было увидеть только по телевизору, например, в рекламе одежды из чистой шерсти. Все они были одеты в большие теплые свитера, и все широко улыбались. Анне очень хотелось прыгнуть им в объятия, всем сразу. Они, все вместе, поймали бы ее своими шерстяными руками.

– Я люблю кошек, – сказала она, решительно настроившись на то, что ей придется уживаться с этим когтистым ухмыляющимся существом, наполовину тонувшим в ворсе ковра. – То есть я хочу сказать, что мне и правду было бы очень приятно присматривать за твоей квартирой. В смысле – за твоей кошкой.

Анна еще не знала, когда ей представится случай сообщить своей соседке, что она съезжает. Оказалось, что отец Мирны серьезно болен, поэтому она пока жила у своих родителей. Анна уже спросила у Тома, не желает ли он занять ее комнату. Таким образом, переезд мог пройти без лишних хлопот.

Том был удивлен тем, что Анна захотела съехать, но в ответ сказал только «да». Ему почему-то нравился дом 113 «б» по Финчли-роуд Ему нравилось, что, в отличие от его собственной квартиры, здесь была отдельная гостиная.

– Есть только одна маленькая просьба, – произнес Себастьян, растягивая слова. – Необходимо, чтобы ты переехала сюда в конце этой недели. Вообще-то в пятницу.

– Хорошо, – сказала Анна, поглядывая на Шона, который в это время сидел на диване и просматривал мужской журнал в поисках упоминаний о своей персоне. Она с ужасом ожидала конца недели, когда уедет Шон, не в силах представить себе это новое место без него. Впрочем, тогда она сможет перенести свои связанные с Шоном сексуальные фантазии на квартиру Себастьяна.

Шон усаживает ее на этот мягкий бежевый диван. Затем его рука поднимается по ее спине, расстегивает бюстгальтер, и, наконец, он говорит ей, как сильно желает ее. Все, что ей остается сделать, – это прошептать в ответ «да»…

– В этот день я уезжаю, – сказал Себастьян и я хочу, чтобы все было идеально.

– Отлично, – сказала Анна.

Она тоже хотела, чтобы все было идеально.

Проработав в «SOS!» три недели, Анна наконец узнала, где находится ксерокс. Он стоял в отдельной комнате, и там-то она сейчас и находилась, снимая копию с письма замужней женщины, у которой был роман со священником.

В комнате было довольно прохладно, и стало еще прохладнее, когда в нее зашла и вышла секретарша, оставив за собой дверь открытой. Анна не была уверена в том, что у нее настолько дружеские отношения с Линой, чтобы попросить ее закрыть за собой дверь. Вместо этого она просто улыбнулась секретарше и подумала, стоит или не стоит начинать с ней разговор. Анна надеялась, что разговаривать не придется. С такими женщинами, как Лина, Анна вечно боялась, что сказала что-то не так еще до того, как вообще открывала рот.

– Ты здесь надолго? – раздраженно спросила Лина и посмотрела на свои часики.

– Извини, вообще-то я уже заканчиваю. – У Анны возникло такое ощущение, будто она не мылась несколько месяцев. Она всегда чувствовала себя мужеподобной рядом с женщинами вроде Лины, которые носили белые кружевные кофточки, дамские часики и жемчужные сережки.

– Тогда могу я тебя побеспокоить? Мне только надо снять копию с этого распоряжения для Пэмми. Это срочно.

– Хорошо, – сказала Анна и убрала свое письмо.

Она очень удивилась бы, если бы Лина повела себя иначе. Плохие манеры и невоспитанность всегда так сильно шокировали Анну, что она теряла дар речи. Она не понимала, как люди могут просить о чем-то, не говоря при этом «пожалуйста», или, наоборот, брать что-то, не сказав в ответ «спасибо». Если Анна как-то и реагировала на грубое поведение других людей, то обычно это случалось уже слишком поздно и ее возмущение казалось слишком бурным или вовсе неуместным.

– Могла бы сказать «пожалуйста», – пробормотала она, выходя из холодной каморки в более теплое помещение основного офиса.

Анна была уже не новичком. Три недели назад все смотрели на нее как на иностранку или бродяжку, задумавшую стащить что-нибудь из шкафа с канцелярскими принадлежностями. Сейчас она ощущала себя чуть ли не частью офисной мебели. Никто не посмотрел на нее, когда она вошла в офис – за исключением, конечно, Шона. Он и сейчас глядел на нее, а она вся дрожала, надеясь, что выглядит профессионально в его глазах, сидя за своим собственным столом с салфеточкой и кучкой скрепок.

Она попыталась сосредоточиться и придать лицу серьезное выражение, пока читала кипу полученных факсимильных сообщений. В мире было так много проблем, что Анна порой ощущала на себе весь их груз, как будто все эти проблемы были ее собственными. Сезонный эмоциональный дисбаланс, синдром дурноты в помещении, зависимость от психоактивных веществ, страх разлуки, активный негативизм и пассивная агрессия. На каждое письмо Анна приклеивала бумажку с комментарием и сортировала все проблемы по четырем лоткам: 1) сохранить, 2) рассмотреть, 3) ответить, 4) срочно ответить.

– Анни, есть что-нибудь интересное? – спросила Пэмми, склоняясь над ее рабочим столом и дыша ей в лицо суперсильным ментолом.

– На какую тему?

– Хороший вопрос. Молодец, что спросила. – Пэмми присела. – Вообще-то тема уже определена, моя дорогая. Мне нужен материал для «проблемы месяца».

– Проблемы месяца?.. – переспросила Анна, глядя Пэмми в лицо.

– Эй, Анни, ты что, глухая? Или это синдром понедельника так на тебя влияет? – улыбнулась Пэмми. – Ты что, не слышала, что я объясняла на прошлой неделе? А?

– Нет, я…

Шон давно советовал Анне относиться к своей начальнице, как к школьному задире, но с твердостью и в то же время с сочувствием. Она должна выглядеть хозяйкой положения. Но сейчас Анне не удавалось произвести такое впечатление, так как голос ее превратился в какой-то мышиный писк.

– Дорогуша, если бы ты внимательно меня слушала, то запомнила бы, что именно я говорила…

– Наверное, я в это время отвечала на звонок.

– Я объясняла, – терпеливо продолжала Пэмми, – для наших новых слушателей, – хотя, наверное, мне следовало бы сказать: «для наших новых сотрудников», – что каждый последний понедельник месяца мы обсуждаем одну проблему, которую я сама выбираю. Ты помнишь, как я это говорила? А?

– Нет. – По голосу Анны можно было подумать, что она вот-вот выбежит из комнаты в слезах.

Она понимала, что когда-нибудь должна будет дать отпор Пэмми. Как писал Вильгельм Гроэ, «своим смирением и безропотностью вы лишь еще больше провоцируете других людей относиться к вам недоброжелательно. Почувствуйте себя сильным, и другие люди почувствуют в вас эту силу. Их отношение к вам изменится». Но Анна хотела нравиться всем, в том числе и Пэмми. Она надеялась, что если будет продолжать вести себя в том же духе, стараясь угодить всем, то когда-нибудь ее полюбит и Пэмми.

– Ну, хорошо. Давай подумаем об этом сейчас. У тебя есть материал, который поразил твое воображение?

– Вообще-то я размышляла вот над этим письмом, которое могло бы послужить хорошей темой. – Анна протянула начальнице то письмо, с которого хотела снять ксерокопию. Письмо от женщины, которая влюбилась в своего священника. Пэмми быстро пробежалась глазами по письму и вернула его назад. – Ну, эта тема сейчас не в моде. Зачем нашей передаче заниматься подобными проблемами?

«Я ценю свое мнение», – думала Анна. Вильгельм Гроэ писал, что самое главное – вера в собственную правоту. Без такой веры конфронтация неизбежна, а удовлетворение невозможно. «Счастье, – писал Гроэ, – не зависит от внешних обстоятельств. Счастье – это состояние ума».

– Я подумала, что это интересная проблема.

– Нет. Проблема подобного рода могла бы оказаться интересной, ну, скажем, для «Часа Джимми Сэлада». А нашей передаче требуется что-нибудь более…

– Да, я понимаю, – перебила Анна. – Эта проблема слишком…

Она уже собиралась было сказать – «некоммерческая».

– Нам требуется что-нибудь более модное. Найди мне какую-нибудь новую всеобщую манию. Какой у нас там последний писк? – Она бегло пролистала стопку с факсами. – Но только чтобы эта проблема была новой и… Знаешь, в последнее время я много читала про анальный секс.