Я приходил в себя после просто нереально крышесносного минета, а Дара лежала на моей груди, щекоча ресницами. Я ощущал шевеление её губ, легкие поцелуи и пощипывания, но это уже не смогло заглушить нарастающий звонок телефона. Брюки лежали тут, рядом с кроватью, поэтому далеко за ними ползти не пришлось.
Четыре пропущенных от Марии Валентиновны.
— Черт, — прошептал я и нажал на вызов.
Ха, теперь она не отвечает… Обиделась, что ли?
— Кто это? — тихо спросила Дарина.
— Няня. Я обещал вернуться сегодня.
Она сжала меня в объятиях, оседлав мои бедра и касаясь грудью возбуждающего тела. Твою мать…
— А я? Я не собиралась отпускать тебя так быстро… Да и вообще до утра. — Она провела губами по шее.
— Дарин, я ведь… ох, черт… я обещал… — слова терялись, когда она вот так прикусывала кожу над яремной веной, а животом ложилась на встающую эрекцию. — Я вообще-то говорить пытаюсь…
— М? — Она подняла лицо, вглядываясь в мои глаза своими, а длинные пальчики скользнули вниз по животу к головке, рождая толпу мурашек. — Что ты хотел сказать?
В конце концов, Мария Валентиновна уже не раз оставалась ночевать у меня… утром заплачу ей двойной гонорар за ночную смену.
Дара выпрямилась и приподнялась, нависнув на полным готовности членом, не разрывая зрительного контакта. Она провела рукой по своей груди, задела ярко выделяющийся на фоне белой кожи сосок, и это стало последним пунктом, удерживающим меня. Я нажал на красную кнопку выключения телефона и отбросил айфон в сторону.
— Забудь, — рыкнул я, взял обеими руками за талию и резко опустил вниз.
Мария Валентиновна видела, что телефон звонит, встала, чтобы ответить — это ведь Матвей, он сейчас приедет — и её ноги подкосились. Сознание покинуло её ещё до того, как её голова коснулась пола.
Прошло минуты три тишины, угнетающей и давящей на уши… и по квартире разнесся тонкий жалобный плач Ариадны.
XIX
Утро разбудило меня горячими поцелуями и продолжением того, что было ночью. Не ограничившись постелью, мы переместились с Дарой в душ, где повторили все ещё раз, и, наконец, я смог нормально помыться, пока девушка ушла готовить завтрак.
Зачесывая челку вверх, я смотрел на себя в зеркало и улыбался. Скажи я сам себе, что найдется такая девушка, которая покорит меня настолько, что я смогу признать, что не против бы назвать её своей девушкой на официальном уровне, я бы долго смеялся. Но нет, такая нашлась… И если это не все её секреты, то я определенно хочу их все разгадать.
Невольно вспомнились чувства, что я испытывал к одной девушке пару лет назад… Сложно сказать, была ли тогда влюбленность, но сводящая с ума симпатия — точно. Что-то подобное было и сейчас, но между тем и этим случаем есть огромная разница — здесь я получил то, что хотел, и даже больше, а там меня прокатили… Там было светло и чисто, а в этих отношениях преобладал пульсирующий бордовый, цвет страсти и секса — и, да, мне это чертовски нравилось!
Ноздрей коснулся запах жарящегося бекона, и я, быстро сполоснув лицо, пошел на кухню.
Дарина парила между столом и индукционной плитой, полутанцуя-полускользя носками по полу. Лямка майки сползла с её плеча, обнажив один из засосов, которыми я украсил её грудь, плечи и спину. Не удержавшись, я обнял её сзади и прижал к столу, целуя сгиб у основания шеи.
— Если ты не прекратишь, будем есть угли, — пробормотала девушка, извернувшись и подставляя под мои губы лицо. — Все, хватит. Если захочешь, продолжим вечером.
Твою мать… сегодня же встреча с Абраменко, что б им…
— Да, хорошо. — Я сел за стол и принял из её рук тарелку. — Днем я встречаюсь с усыновителями.
— Все-таки нашлись, — улыбнулась Дара. Поставив рядом две чашки кофе, она села напротив меня. — Вот видишь, все быстро и легко.
— Ага… не легко это. Я привязался к дочке, — вздохнул я, ковырнув омлет. От мыслей, что скоро придется расстаться с Ариадной, пропал аппетит.
— Ты хороший отец, — Дара коснулась моей руки. — И поэтому ты делаешь правильно, что отдаешь её людям, которые будут любить её больше тебя.
Я хмыкнул, спрятавшись за чашку с кофе. Не будут они любить её больше. Потому что больше меня никто…
А вот этого не надо, Сафировский.
— Послушай, — совсем другим тоном заговорила Дарина. — Через три недели у нас мировой тур. Поедем по станам Европы на запад, потом в США и Канаду. Поехали со мной?
Я поднял голову, боясь, что что-то не так услышал.
— С тобой в турне?
— Да. Ты говорил, что тебя могут отпустить на месяц раньше в отпуск. Давай, будет круто. В Ванкувере мои родители, я познакомлю вас.
Она смотрела на меня лучистыми синими глазами, и я видел, как она этого хочет. Девушка вся светилась от этой мысли, улыбаясь и предвкушая, описывая, в каких странах мы будем, как там здорово. Призналась, что уже все уши прожужжала подругам и брату обо мне, и они страшно хотят со мной увидеться. Что уже заказала везде двухместные номера в отелях, где они будут останавливаться…
— Поехали! — почти подпрыгивала она на стуле, позабыв про завтрак. — Пожалуйста, Матвей.
— Дара…
— Ты ведь будешь свободен! Подпишешь бумаги, отдашь дочь и останься со мной. Я… ты мне нравишься.
Она сказала другое, но я по глазам увидел, что она хотела сказать. И — не испытывал ли я того же?
— Дара, это… — вновь начал я, но она стремительно выпорхнула из-за стола и села мне на колени.
— Пожалуйста, Матвей. И я буду твоя. Всегда. Только твоя. — Она коснулась губами губ, не целуя, но я ощутил их знакомый вкус.
Я не мог ей сопротивляться.
— Хорошо, — ответил я, сам же целуя самым настоящим образом.
Однако всё моё хорошее настроение слилось, когда я включил телефон. Три звонка от соседки по лестничной площадке Катерины, два пропущенных от Насти, по пять от папы и Дениса и пятнадцать от мамы. Резко почувствовав себя двенадцатилетним пацаном, который прошляпил звонок от мамы и сейчас получит таких люлей, что надолго запомнит, я нажал на зеленый квадрат.
— В первую клиническую больницу. Быстро! — В голосе моей матери прозвучало столько ярости, что я даже не подумал что-то возразить.
Стоило бы заехать домой, извиниться перед Марией Валентиновной, но я решил сначала поехать в больницу — вдруг что-то с папой или дедом?
На парковке больницы я увидел машины и мамы, и Дениса — наверное, он привез Настю. Тревога скрутила мои внутренности сильнее.
Мама была в приемном покое и, увидев в дверях меня, рванула навстречу.
— Что слу… — Договорить я не смог, потому что она размахнулась и влепила мне такую звонкую пощечину, что голова мотнулась и едва не треснула в шее.
Дед хорошо научил единственную дочурку защищаться и нападать.
Во рту появился привкус крови, но я стерпел, лишь глотнув и прокашлявшись.
— Где, блядь, ты был?! — Небесно-голубые глаза мамы сейчас пылали животной ненавистью. — Тебе звонили все! Все, понимаешь?!
— Что произошло? Почему ты такая злая?
— Потому что ты сволочь! Потому что я напрасно думала, что ты станешь хорошим отцом! Потому что ты не достоин того дара, что тебе вручила эта Солнечная девочка!
— Что-то с Ариадной? — холодея и чувствуя, как отнимаются ноги и руки, прошептал я.
— И не с ней одной! Её няня, Мария Валентиновна, сейчас на операции! Она может умереть!
Я открыл рот, а потом закрыл. Ну я и придурок… мог бы, сам бы залепил себе такого же "леща", как мама. Меня же она предупреждала, что ей плохо… просила, чтобы я приехал пораньше… А я остался трахаться… Десять баллов, Сафировский!
— У неё случился сердечный приступ, и Бог знает, сколько бы она пролежала на твоем гребаном полу и, может, даже умерла, если бы наша крошка Ариадна не была такой чувствительной и настойчивой, когда хочет, — уже тише, но печальнее произнесла моя мать. — Она плакала и плакала, и, к счастью, это услышала Катя. Когда через час никто не успокоил девочку, она стала звонить тебе, и в дверь. Потом нашла мой номер, я ей когда-то давала. А ключи от твоей квартиры у Насти, поэтому я связалась с ней. Матвей, у неё годовалый ребёнок, и ей надо было поднимать его и мужа в час ночи, чтобы поехать к тебе, скажи? Но нет, она это сделала, приехала и нашла полумертвую няню и Ариадну с высоченной температурой! Так ответь мне, сын, где в это время был ты?!