— Понял, — сказал я.

— Ну вот… Все навалилось разом — от Иры я съехал к родителям, а моя мамаша любит мозги пополоскать, сам знаешь. Да и у них тоже… Отец, чтоб его, нашел себе какую-то тёлку и подал на развод, мать с ним судится сейчас за каждую ложку. Я приехал к ним — а там просто ахтунг… Короче, все смешалось, работа стала последним пунктом, вот я и сорвался.

— Что значило, что из-за меня вы с Ириной расстались? — Я понимал всё, что он говорил, и вполне мог представить, какой раздрай творился в его душе, но повторения этой истории не хотелось, поэтому сейчас я решил выяснить все, что накопилось у него на меня.

— Да не виноват ты, — отмахнулся он. — Это я так… Бывало, что я в самом деле говорил, что я с тобой тусуюсь, когда проводил время с девочками, а сейчас она знает, что тебе не до пьянок со мной, поэтому её заинтересовал вопрос, где я был, а я не придумал отговорки. Короче — прости меня. И за мои слова о тебе, и за мои слова о твоей дочке.

Я посмотрел на личико Ариадны. Она выплюнула соску бутылочки и слушала нас, моргая своим длиннющими ресницами.

— Что скажешь, детка? — спросил я, поднимая её на уровень своих глаз, — простим этого оболтуса?

— Давай, Ариадна, — подключился Влад. — С меня большой медведь для тебя, только замолви за меня словечко.

К судьбе моего друга дочь осталась безучастна, но я и сам разобрался, что делать.

— Медведя ей уже подарили Марго и Тимка, так что придумай что-то другое. И — пьяный ко мне в плохом настроении не рыпайся, понятно?

— Твой хук справа мне это очень доступно объяснил, — усмехнулся Влад.

Я улыбнулся в ответ и почувствовал, как огромная тысячетонная гора упала с моих плеч — как оказалось, ссора с лучшим другом здорово омрачала жизнь, пусть я на это не обращал особого внимания. И как было кайфово снова с ним помириться!

— Кофе будешь? — спросил я, переложив Ариадну на другую сторону диванного уголка и поднимаясь. — Потому что лично я убил бы за него.

— Раз все так серьезно, то давай.

Когда я вновь сел, расставив чашки перед нами, я увидел, что Влад задумчиво рассматривает кроху, прикрывшую глазки и прибывающую в сладком мире сновидений.

— Ты только не набрасывайся на меня с расспросами, потому что я ничего тебе не скажу нового, но… — произнес он.

— Давай уже, — поторопил я друга.

— Она… что-то в ней и мне кажется знакомым.

Чашка застыла у самых моих губ.

— Поясни, — как можно более ровным голосом попросил я.

— Дочка у тебя, пусть и маленькая, но есть в ней какие-то черты… — Влад помедлил, подбирая слова. — Вот даже кудряшки — цвет довольно необычный. С нынешней модой красить волосы в самые разные оттенки блонда я все равно готов поспорить, что такие локоны я видел нечасто. А глаза… Сафа, блин…

— Знаю. Я тоже периодически зависаю, глядя на неё.

— Это да, но я не про это…

— Я понял. Да, мне цвет её глаз кажется дико знакомым.

Мы переглянулись.

— Значит, я тоже её знал. Ну, Солнечную, — констатировал Влад.

— Много у нас общих знакомых блондинок?

— Ну… будем честными — с большей частью своих любовниц ты познакомился при мне, поэтому…

— …нам это ничего не дает, — вздохнул я, сдуваясь. Шанс, что тайна Солнечной немного приоткроется, снова накрылся медным тазом.

Мы ещё немного помолчали, потягивая кофе.

— Что надумал с ней делать? — спросил Влад.

— С Ариадной? Как и собирался — отдам в хорошую семью.

Друг покивал, а потом вздохнул:

— Понимаю, что меньше всего ты ожидал услышать это от меня — но, может, не надо её никому отдавать?

Он был прав — вот кто-кто, а он был последним, кто сказал бы эту фразу…

— Влад, ау, ты точно тот Влад, с которым я знаком с детских сандалий?

— Я тот. И это я сказал то, что ты услышал.

— Серьезно? — мои брови приближались к линии волос.

— Вот смотри, — он поставил кружку на стол и растопырил пальцы, собираясь считать аргументы, — сегодня у нас второе июня, а ты ещё никому её не отдал, значит, не так всё было ужасно.

— Я просто привык, — оправдывался я.

— Дальше, — продолжил Влад, не слушая меня, — месяц назад ты кричал, что я испортил праздник твоей дочери. Ты так и сказал — "моя дочь". Ты уже не запинаясь произносишь эти слова.

— Потому что это так. Ни к чему отбрыкиваться от правды.

— Третье — смотря на тебя сегодняшнего, я открыто заявляю — ты лучше, чем тот, что обнаружил нежданный подарок на своем пороге. Ты спокойней, уравновешенней, солиднее даже.

— Ага, — хмыкнул я.

— Не смейся, Матвей, я серьезно. Она хорошо на тебя влияет.

— Прекрати, Влад. Правда, совсем не смешно. Я забочусь о ней до того момента, пока не найду достойных родителей, которые не заставят дух Солнечной, если она умерла, являться ко мне во снах с упреками, что я обрек нашего ребёнка на страдания.

Я по глазам видел, что Владу было что сказать и на это, но он благоразумно понял, что ничего не добьется. Я твердо решил — больше нет других вариантов.

— Мне нравится эта девочка, — сказал он, вновь взяв кружку.

— И мне она нравится. Поэтому я и хочу, чтобы её удочерили. Представь меня папашей, ну.

Влад покачал головой своим мыслям, и, к счастью, мы сменили тему.

О Дарине я не рассказал даже ему. Пока что она была моей сокровенной, очень волнующей тайной, которую я не хотел делить ни с кем. Она только моя. Только моя.

До пятницы у меня были настолько загружены дни работой, что Мария Валентиновна трижды оставалась у меня ночевать, потому что я возвращался поздно и совершенно затраханный, простите за прямоту. Дочке я только показывался перед последним за день купанием, желал ей спокойной ночи и падал в постель, засыпая в полете. От няни я узнал, что Алиса договорилась со своей сестрой-врачом, и в свободные дни та приезжает сюда на осмотр Ариадны. Судя по справкам, малышка развивается стабильно и даже немного опережает норму, но это неплохо. Мария Валентиновна вздыхала, что надо бы девочку к детской поликлинике прикрепить, а то Алисина сестра, да ещё и с маленьким ребёнком — иногда Марина Розанова приезжала с сыном, а ему было всего три года — не накатается на другой конец города. Я был согласен с этим, но оформлять Ариадну здесь, потом откреплять, когда найдутся приемные родители… Слишком много мороки.

Из-за своей загруженности с этими самыми потенциальными будущими родителями приходилось встречаться в моем офисе. В конечном итоге я остановился на двух парах: тех, у которых была биологическая несовместимость, из-за которой они не могли иметь своих детей, и знакомых моего отца, у которых их ребёнок умер при рождении, и они хотели удочерить моего. Мама, правда, не советовала, исходя из своих знаний психологии, говоря, что они будут идентифицировать своего погибшего ребёнка с Ариадной, и это потом плохо обернется и для них, и для неё. Но мне было по-человечески их жаль, поэтому я дал шанс и им. После разговора с обеими парами я понял, что больше склоняюсь к первым, которые несовместимы. Вторая пара старалась казаться ответственной и понравиться мне, но я видел, что им надо сначала пережить горе, чтобы потом двигаться дальше. Когда муж вышел ответить на звонок, я разговорил женщину и она согласилась со мной, что рано они заговорили об удочерении. Она обещала сама довести это до супруга, и он ушли.

Таким образом, кандидаты остались одни. Вероника и Леонид Абраменко, обоим по двадцать шесть лет. Он работает в банке, она учитель химии в школе. Оказались очень дружелюбными, охотно и открыто отвечали на все вопросы. Согласны были не разрывать с нами контакты, чтобы я и мои родные могли видеться с Ариадной, когда нам этого захочется, и вообще, Вероника настаивала на моем присутствии в жизни дочери. Я кратко посвятил их в историю нашей жизни, умолчав лишь, что нашел я Ариадну на своем пороге — в той версии, которую я им изложил, её мне привез незнакомый человек и сразу же убрался, как только я взял корзину в руки. Абраменко согласились и на то, чтобы, если мать девочки появится, и ей сообщили о местонахождении её ребёнка.