Попов мучится вопросами подростка, не называя ни того народа, который хотел бы увековечить свою историю, ни конкретных лиц, высказывающих претензии. Поэтому предмет разговора двух нерусских людей (и по крови, и по духу) о судьбах России превращается в мыльный пузырь, которым «политики» не могут налюбоваться. Они идут «дальше» и «глубже».
Г. Попов копнул в самом центре России: "А если рассматривать проблему глубже и в целом, то большая часть территории, на которой мы сейчас живем, начиная с нашей столицы — Москвы, начиная с главной реки России — Волги, — это места расселения русского народа. (Имеется в виду, что это не исконно русские земли — А. К.) В самом деле, что это за слова: «Москва», «Волга», как они переводятся на русский язык? Эти слова на русский язык непереводимы, если не воспользоваться словарем других народов, которые жили на этих землях раньше, которые давали названия и Днепру, и Дону и т. д."
Вот она — вся убогая идеологическая база для разрушения России! Оказывается, современная Россия должна расплатиться по векселям со всеми народами, которые когда-либо существовали на ее современной территории! Для идеологов распада требуется возбудить распри между племенами (от которых на деле и следа-то не осталось), давно считающими себя единой нацией. И они смогли это сделать, используя самые современные методы организации геноцида через средства массовой информации.
Переписать историю — вот чего жаждал Попов.
"И сегодня еще фактическая история России излагается с московских позиций никто не написал историю России с позиций Твери, которая всегда фигурировала как "богомерзкая Тверь" никто не написал историю России с позиций «богопротивной» Рязани, которая всегда изображалась московскими летописцами как скопище пороков. А как могла выглядеть Москва в глазах первой русской республики — Великого Новгорода? Конечно, чисто татарской сатрапией".
(Позднее московский голова потащится в Тверь с колоколом, дабы подарить его тверскому «князю», компенсируя историческую несправедливость. Может быть, думал, что и его имя впишут в летопись наряду с мудрыми московскими князьями?)
Далее Попов стаскивает читателя на свои идеологические позиции, не приводя ни одного серьезного довода: "Тот, кто стоит за память только своего народа, рано или поздно начинает оправдывать убийц." Т. е. собственной памяти у народа быть не должно, а должна быть именно какая-то безнациональная, «объективная» память, которой позволительно поливать грязью своих предков и заставлять современников выплачивать их «долги» перед историей. Попов дает рецепт вслед за своим учителем: "В. И. Ленин учил нас соединять в единый революционный поток все честные, искренние, демократические движения. И надо помочь здоровым силам «Памяти» преодолеть тенденции "избранной памяти".
Нельзя опустить и литературоведческие изыски Попова на уровне школьника, повторяющего, что Россия была "тюрьмой народов" и что Лермонтов созревал от стихотворения «Бородино» ("слуга царю, отец солдатам") до стихотворения «Родина» ("ни темной старины заветные преданья не шевелят во мне отрадного мечтанья"). В общем Родина в его понимании — поля, леса, говор пьяных мужиков, "а не государственность и ее характеристики". Дальше не составляет никакого труда подключить в аргументацию доводы Ленина с его концепцией поражения своего правительства в войне. Вот это Попов приветствует, одобряет, но пеняет одновременно своему учителю, что в развале России он остановился на «вольной» для Финляндии и Прибалтики. Надо было еще Кавказ и Среднюю Азию (вместе с сотнями тысяч русских!) предоставить самим себе.
Остается добавить, что «вольную», о которой мечтал Г. Попов, выписали три «деятеля» во главе с Ельциным в Беловежской пуще. Результатом была кровь и экономическая разруха. Вот это и было невысказанной мечтой Г. Попова. (Как ни хотелось бы автору воздержаться от использования терминологии из области психиатрии, все-таки придется подобного рода «мечты» назвать «некрофильскими». Следуя Э. Фромму, мы будем применять этот термин для оценки воззрений и политической практики некоторых общественных деятелей.)
В своем основополагающем труде "Что делать?" Попов тоже не обошел национального вопроса и заявил такую позицию: прямые выборы Президента СССР бессмысленны, потому что "всегда будет побеждать кандидат народа, составляющего большинство". Сиречь — кандидат русского народа. «Греку» Г. Попову по душе была бы победа представителя какого-либо другого этноса, но только не русского. На II Съезде «ДемРоссии» Г. Попов высказал такой тезис: Ради будущей стабильности России"…надо немедленно дать возможность выйти из России всем автономиям, которые на референдумах за это выскажутся… Только в таком случае мы создадим государство, в котором каждому народу будет обеспечено то, что ему нужно" ("КП", 12.11.91). А еще через несколько лет (в мае 1994 г.), выступая в телепередаче «Диалог». Г. Попов объявит, что в разрушении СССР повинен русский национализм, и он же является основной опасностью для России.
Этот замес русофобии на почве чувства собственной неполноценности — тот внутренний жар, который сжигал Попова постоянно. Подсознание его постоянно всплывало в те зоны рассудочной деятельности, которые были связаны с политикой. Его окружение, его сторонники — сплошь русофобы, сплошь люди ущербные от сознания своей неполноценности. Эту ущербность они постоянно стремились перенести на других, стараясь в процессе сверхкомпенсации своего первоначально мнимого порока «перебороть» здоровую норму обычных людей.
ЧТО ДЕЛАТЬ ИЛИ НАРОДОВОЛЕЦ ПОПОВ
Не только Ленину Чернышевский перепахал душу. (Надеюсь, читатель помнит фразу вождя пролетарской революции, сказанную в адрес автора книги "Что делать?".) Душу Г. Попова он тоже перепахал. Та любовь к народу, которой, по словам ГХ, славился Чернышевский (см. статью "Н. Г. Чернышевский и отмена крепостного права" в кн. "Блеск и нищета административной системы"), забила ключом в сердце нашего героя в 1990 г. Можно сказать, что декабристы разбудили Герцена, тот растормошил Чернышевского, который в свою очередь растревожил Ленина, а потом все они вместе навалились на Попова. Так родилась в 1990 г. еще одна революционная книжка с традиционным для такого рода литературы названием: "Что делать?".
Главное в этой книжке-брошюрке — метод, которым Попов пользовался в течение всей своей недолгой политической карьеры. Метод основан на фабрикации ничем не обоснованной проблемы, которая потом превращается в основной вопрос современности. Вместо взвешивания на политологических весах всех действующих в обществе сил, формулируется «фундаментальное» в своей аксиоматичности положение: "Самое важное — бороться за немедленное создание коалиции между центром, конструктивной частью аппарата и конструктивной частью демократических сил." Для стороннего (но небезразличного и ненаивного наблюдателя!) "аксиома Попова" должна показаться рецептом предательства, рецептом вычленения из демократического движения «конструктивной» части, т. е. части, способной пойти на сговор с номенклатурой, на формирование новой номенклатуры.
А вот второе «фундаментальное» положение имеет другое свойство: свойство невольно высказанной истины. Попов считает (или делает вид, что считает), что аппарат может отвергнуть предложенную коалицию, и тогда придется отмежеваться от всего того, что аппарат делает в стране. Именно последний шаг пришлось сделать «неконструктивным» участникам демократического движения, сепаратно от которых Попов договорился с номенклатурой. Именно для того, по формулировке Попова, "чтобы не стать сначала ширмой для реализации чуждой нам программы, а затем — козлом отпущения, на которого спишут все провалы…". Правда, козлами отпущения эту часть демократического движения номенклатура все же сделала, как сделала дойной коровой «реформ» всю страну. Чуть ниже по тексту брошюры Попов проговаривается: в по-поповски организованной демократической республике главное — работа аппарата, работа профессиональных чиновников, а не депутатов. Т. е. не о профессиональном росте депутатов Попов заботился, а о «праве» аппаратчиков самочинно заправлять у кормила государственной власти.
