Сальваторе выругался еще раз. Теперь ему придется удовлетворять любопытство не только il Pubblico Ministero, но и детектива из Скотланд-Ярда. Времени на работу остается все меньше и меньше.

– Кто этот офицер? – спросил он, смирившись.

– Его зовут Томас Линли. Это все, что я знаю. Кроме еще одной детали…

Фануччи замолчал, чтобы подчеркнуть всю драматичность сказанного. Сальваторе подыграл ему.

– И что же это за деталь? – спросил он измученным голосом.

– Он говорит по-итальянски.

– И как хорошо?

– Насколько я понимаю, достаточно. Sai attento, Topo[116].

Для встречи с родителями девочки Сальваторе выбрал «Кафе ди Сима». При других обстоятельствах он пригласил бы их в questuro, однако старший инспектор предпочитал использовать такое место в тех случаях, когда на допрашиваемого надо было оказать давление. Ему хотелось, чтобы родители девочки были расслаблены, насколько это было вообще возможно. А questuro с его постоянным шумом, гамом и полицейскими не обеспечил бы наличие той атмосферы, которая нужна была Сальваторе. «Кафе ди Сима» было известно своей историей, атмосферой и pasticceria[117] отменного вкуса. В нем хотелось думать о комфорте, а не о подозрениях: капучино или кофе маккиато для каждого из них, блюдо с cantucci[118] для всех и спокойная неторопливая беседа в отдельной комнате с маленькими столиками, деревянными панелями и ярким белым полом.

Они пришли по отдельности – мать и отец. Она появилась одна, без сопровождения Лоренцо Мура, который опекал ее на всех предыдущих встречах. Профессор появился тремя минутами позже. Сальваторе сделал заказ в баре и, держа в руках piatto di biscotti[119], провел их в дальний угол кафе, где находилась дверь, ведущая во внутреннюю комнату, в которой никого не было. Сальваторе надеялся, что здесь их никто не побеспокоит.

– Синьор Мура? – вежливо справился он у синьоры о ее сопровождающем.

– Verrà[120], он подойдет позже. Sta giocando a calcio[121], – пояснила она с печальной улыбкой. По всей видимости, Анжелина Упман хорошо понимала, как это выглядит, когда ее любовник отдает предпочтение футболу вместо того, чтобы быть с ней. – Lo aiuta[122], – добавила она, как бы оправдываясь.

Сальваторе удивился. Казалось, что футбол в любом варианте – играть в него или смотреть – никак не мог помочь в их ситуации, что бы она об этом ни говорила. Но, может быть, час-два занятий спортом позволяли Мура отвлечься. А может быть, таким образом он защищался от вполне понятного, постоянного и сильного чувства беспокойства женщины за судьбу ее дочери.

Хотя сейчас Анжелина совсем не выглядела возбужденной – напротив, она была совершенно убита и выглядела совсем больной. Отец девочки – пакистанец из Лондона – выглядел не лучше. Оба они представляли из себя комок нервов, и их можно было понять.

Старший инспектор обратил внимание на то, как профессор подал стул синьоре, прежде чем сел сам. Он заметил, как тряслись руки синьоры, когда она клала сахар в кофе. Заметил, как профессор предложил ей тарелку с biscotti, хотя Сальваторе поставил ее прямо перед ним. Заметил, что синьора употребляла имя Хари, разговаривая с отцом девочки. Заметил, как отец моргнул, когда она впервые употребила это имя.

Для Сальваторе были важны любые детали общения этих людей между собой. Он прослужил двадцать лет в полиции не для того, чтобы забыть, что семья первая попадает под подозрение, когда трагедия случается с одним из ее членов.

Используя комбинацию из своего плохого английского и более-менее приличного итальянского синьоры, Сальваторе рассказал им о том, что, по его мнению, им полагалось знать. Что все аэропорты были проверены, так же как и железнодорожные станции, и автобусные маршруты; что они раскинули широкую сеть поиска, которая не сворачивается, причем не только в Лукке, но и в близлежащих городах. Однако, purtroppo, никаких новостей не было.

Сальваторе подождал, пока синьора медленно переведет все это отцу девочки. Ее итальянский позволил ей объяснить основные моменты темнокожему мужчине.

– Теперь все не так… просто, как было раньше, – сказал он, когда она закончила. – До ЕС границы были совсем другими. – Старший инспектор махнул рукой, не для того, чтобы продемонстрировать безразличие, а, напротив, показать свою заинтересованность в происходящем. – Для преступников такое отсутствие охраняемых границ очень хорошо. Здесь, в Италии… – он улыбнулся извиняющейся улыбкой. – С ЕС мы получили стабильную валюту. Но все остальное – например, наблюдение за передвижениями людей – все стало гораздо труднее. Например, если дорога пересекает границу… Все это можно проверить, но на это требуется время.

– А порты? – спросил отец ребенка. Мать перевела, хотя и без перевода было понятно, что он имеет в виду.

– Порты проверяют, – Сальваторе не стал говорить им то, что было очевидно для любого, хоть немного знакомого с географией. Сколько портов и доступных пляжей было в этой длинной и узкой стране с береговой линией, протянувшейся на тысячи километров? Если кто-то тайно вывез ребенка из Италии морским путем, можно считать, что девочка потеряна навсегда.

– Но существует вероятность, большая вероятность, что Хадия все еще в Италии, – заметил он. – Возможно, что она все еще в Тоскане. Вот на что вы должны надеяться.

На глазах синьоры показались слезы, но она сдержалась.

– Скажите, инспектор, сколько дней… обычно проходит, прежде чем находят… ну какие-то… следы, улики? – Анжелина, конечно, не сказала «прежде чем находят тело». Ни один из них не хотел это произнести, хотя все, по-видимому, думали именно об этом.

Старший инспектор постарался как можно подробнее рассказать ей о местности, в которой они жили. Здесь находились не только Тосканские холмы, но и, сразу же за ними, начинались Апуанские Альпы[123]. И там, и там находились сотни деревень, замков, ферм, коттеджей, убежищ, церквей, монастырей и гротов. Ребенок мог находиться где угодно, в любом из этих мест. До тех пор, пока не найдется какая-нибудь улика или кто-то что-то не вспомнит, им придется запастись терпением и ждать.

В этот момент слезы все-таки потекли из глаз Анжелины Упман. Она совсем не обратила на них внимания. Они просто текли из глаз по ее щекам, а женщина не делала ни малейшей попытки вытереть их. Профессор подвинулся ближе к ней и положил свою руку на ее.

Сальваторе рассказал им о Карло Каспари, чтобы дать им хоть крохотную надежду. Наркомана уже допрашивали и допросят еще. Они все еще пытаются извлечь что-то полезное из той пустыни, в которую превратился его мозг. Сначала казалось, что он мог сам организовать похищение, объяснил Сальваторе. Но так как никто не потребовал выкупа… Он вопросительно замолчал.

– Si, никакого выкупа, – шепотом подтвердила Анжелина Упман.

– …Приходится согласиться, что он здесь ни при чем. Конечно, он мог бы захватить девочку и передать ее кому-то за деньги. Но это требовало такого уровня подготовки и планирования, на который Карло был просто неспособен. Ведь его так же хорошо знали на рынке, как и аккордеониста, которому их дочь регулярно давала деньги. Если бы он повел девочку куда-то, один из venditori[124] его наверняка бы узнал.

Во время этого объяснения наконец появился Лоренцо Мура. Он бросил свою спортивную сумку на пол и приставил стул к столу. Итальянец тут же заметил, что английский профессор сидит близко к синьоре. Его взгляд скользнул по руке мужчины, которая все еще лежала на руке синьоры. Таймулла Ажар убрал руку, но не отодвинулся. Мура сказал Анжелине «cara» и поцеловал ее в макушку.