Барбара подумала, не пора ли ей сматываться теперь, когда визит Дейдры в дом Томаса был гарантирован, но Линли сразу пресек все ее попытки сбежать. Кроме того, она оставила свой «мини» на въезде в гараж за углом от его дома. Хочешь не хочешь, но поехать придется, хотя бы для того, чтобы освободить дорогу.

По дороге в Белгравию они вели светскую беседу на тему, столь близкую тысячам их соотечественников, – говорили о погоде. После этого Дейдра и Линли заговорили о гориллах, хотя Барбара так и не смогла понять, какая тут была связь. Одна из трех горилл была счастливо беременна. С другой стороны, что-то случилось с правой передней ногой одного из слонов; велись переговоры о приезде нескольких панд; а Берлинский зоопарк не оставлял надежды заполучить белого медвежонка, родившегося в прошлом году. Линли хотел знать, трудно ли выращивать белых медведей в неволе. Выращивать в неволе всегда трудно, объяснила Дейдра – и замолчала, как будто сказала какую-то двусмыслицу.

Они поставили машину Томаса в гараж, переделанный из бывшей конюшни. Так как Барбаре надо было отъехать, чтобы дать Линли возможность припарковаться, она завела старую песню о том, что ей пора.

– Не глупите, Барбара, я знаю, что вы умираете от голода. – И Томас бросил на нее взгляд, который невозможно было не понять: она не имела права покинуть его в этот напряженный момент.

Барбара абсолютно не представляла, как она может помочь Линли. Он не был виноват в том, что обладал титулом, что его предки упоминались в Книге Страшного суда[31] и что в Корнуолле у него было громадное родовое поместье. За столом с шестнадцатью видами приборов, сделанных из литого серебра, он мгновенно ориентировался, какой вилкой надо пользоваться, и понимал, для чего над его тарелкой лежали дополнительные ложки и еще какие-то приспособления, помимо тех, что лежали у нее по бокам. В то же время семья Дейдры, вполне возможно, пользовалась одним ножом и пальцами. Прелести жизни там, где жила она, не включали в себя изысканный китайский фарфор и пять хрустальных бокалов разных размеров и форм справа от тарелки.

К счастью, Линли подумал обо всем этом. Барбара увидела, что на столе в столовой – проблема была уже в том, что у несчастного была отдельная столовая, – стояли три тарелки из простого белого фаянса, с приборами, похожими на мельхиоровые. Наверное, куплены специально для этого случая, с иронией подумала Барбара. Она знала, на чем Томас ест обычно. Его столовая утварь точно не продавалась в соседнем супермаркете.

Еда была очень простой. Любой мог бы ее приготовить, хотя Барбара готова была поспорить, что Томас Линли не был этим «любым». Несмотря на это, она притворялась, что верила, будто он сам стоял у плиты, помешивая суп, и, повязав передник поверх своего изысканного костюма, сам смешивал салат. Скорее всего, подумала Барбара, он просто послал заказ в «Партриджиз»[32] на Кингз-роуд. Если Дейдра тоже догадалась об этом, она не подала виду.

– А где Чарли? – спросила Барбара, бесцельно стоя вместе с Дейдрой, обе с бокалами вина, пока Линли метался из столовой в кухню и обратно.

Линли объяснил, что Чарли отправился на один день в Хэмпстед, на утренний спектакль «Продавец льда грядет»[33].

– Но он может вернуться в любой момент, – жизнерадостно сказал Томас. Дейдра должна была быть уверена, что у него не будет возможности наброситься на нее, даже если Барбара вдруг уйдет.

А она действительно ушла, как только смогла. Линли пригласил их в гостиную для послеобеденного диджестива, когда Барбара решила, что уже выполнила свои обязанности по отношению к своему старшему офицеру и что ей пора домой. Конечно, еще рано, но все-таки пора. Что-то такое есть в этом роллер-дерби. Она чувствует себя совсем без сил.

Хейверс увидела, как Дейдра подошла к столику, расположившемуся между двумя окнами. На нем стояла фотография в серебряной рамке. Это была свадебная фотография Линли и его жены. Барбара посмотрела на Томаса и удивилась, почему он не убрал ее, прежде чем привести Дейдру в дом. Он подумал, казалось бы, обо всем, но забыл про это.

Когда Дейдра взяла фото, Томас и Барбара переглянулись. Прежде чем гостья повернулась и успела что-то сказать – очевидно, что она могла сказать только, как мила была Хелен Линли, – Барбара важно произнесла:

– Ну, что же, я, пожалуй, откланяюсь, сэр. Благодарю вас за обед. Надо бежать, пока я не превратилась в тыкву. Или как там в этой сказке? – добавила она, поняв, что в тыкву должна превратиться не она, а ее «мини». Со сказками у нее всегда были проблемы.

– Наверное, я тоже пойду, Томас. Может быть, Барбара подбросит меня до гостиницы? – сказала Дейдра.

Барбара и Линли еще раз переглянулись, и Томас поспешно сказал:

– Глупости. Я с удовольствием сам отвезу вас, как только вы будете готовы.

– Ловите его на слове, – сказала Барбара. – У меня все пассажирское сиденье забито коробками от фаст-фуда.

Произнеся это, она покинула дом. Последнее, что она увидела, был Линли, наливающий коньяк в два хрустальных шара. Надо было разлить по чайным чашкам, подумала Барбара. Хватило бы и одного обеда в настоящей столовой.

Девушка ей вполне нравилась, но она не понимала Линли. Между ними чувствовалось какое-то напряжение. Барбаре это казалось совсем не сексуальным.

«Да и бог с ними», – подумала она. Это совсем не ее дело. Любая, кто вырвет Томаса из лап Изабеллы Ардери, уже заранее будет иметь поддержку Барбары. Его роман с Изабеллой напоминал разлагающегося мертвого слона. Хейверс была счастлива, что этот вонючий труп наконец исчезнет из его дома.

Она ни о чем особенно не думала, когда подъехала к дому и увидела полицейский «воронок», стоящий перед виллой. Он был припаркован вторым рядом параллельно со старым «Саабом», и в вечернем свете Барбара увидела, что почти все обитатели дома вышли на улицу. Они группками стояли на тротуаре, как будто ожидая, что вот-вот кого-то выведут в наручниках. Хейверс спешно припарковалась, нарушив все правила. Она услышала, как кто-то сказал:

– Не знаю… Ничего не слышал, пока не приехала полиция.

Барбара быстро подошла к зевакам.

– Что случилось? – Она обратилась к миссис Сильвер, которая жила на втором этаже. Как всегда, на ней был надет воздушный передник с подходящим тюрбаном. Она жевала какой-то шоколадный «антидепрессант».

– Она позвонила в полицию, – сказала миссис Сильвер. – Или кто-то другой. Может быть, даже он сам. Сначала были крики. Мы все их слышали. Кричали они оба. И еще один человек. Не англичанин, судя по акценту. Я не знаю, на каком чертовом языке он кричал. Не знаю. Но не важно. Их было слышно, наверное, на Чолк-Фарм-роуд.

Звучало как стенограмма. Но стенограмма чего? Этого Барбара не знала. Она оглянулась посмотреть, кто еще был среди зевак. Сержант сразу заметила, кого среди них не было. Затем она повернулась к дому и увидела, что все огни в квартире на первом этаже были зажжены, а французские окна открыты.

У нее перехватило горло.

– Ажар… С ним что-то?..

Миссис Сильвер повернулась, увидела лицо Барбары и сказала:

– Она вернулась, Барбара. И не одна. Что-то случилось, и она вызвала полицию.

«Она» могло значить только одно. Вернулась Анжелина Упман. Барбара порылась в своей сумке и выудила удостоверение. Только оно одно могло обеспечить ей доступ в квартиру Ажара, и не важно было, кто там находился. Она протолкалась через остальных соседей, открыла калитку и пошла по лужайке. Крики становились громче, по мере того, как она подходила к французским окнам. Теперь ясно слышался голос Анжелины.

– Пусть он скажет! – кричала она кому-то. – В Пакистан! Он увез ее в Пакистан, к своей семье. Ты просто монстр! Сотворить такое со своей собственной дочерью!