Слабость урбанизации России отразилась на масштабах и формах городского строительства. Большинство развивающихся городов, испытывая острую нужду в жилье, практически не знало массовой застройки. Строительство многоэтажных доходных домов, рассчитанных на достаточно состоятельных граждан, было невелико и велось в очень немногих городах. Даже в Петербурге и 1Москве они были единичны. Сооружение рабочих поселков только начиналось и было в основном предметом обсуждения. Большинство зданий в городах оставались деревянными или имели только каменный первый этаж (почти 70 % в 50 губерниях Европейской России). Основным типом застройки были 2-этажные дома, рассчитанные, как правило, на одну семью, первый этаж в которых занимался под магазин, лавку или мастерскую.

Социокультурные процессы индустриализации еще меньше затронули русскую деревню. Исключение составляли крупные фабричные села, где изменение жизненного уклада проходило более активно. В основе российской традиционности и архаичности лежало отсутствие радикальных сдвигов в характере крестьянского труда и общей культуре земледелия. Патриархальность жизни крестьянской общины была связана с ее трудовым ритмом, который по-прежнему жестко определяли природные циклы и соответствующие им работы (сев, сенокос, жатва, уборка урожая и закладка нового). Разнообразие вносили праздники с их яркой эмоциональной нагрузкой, строгой обрядностью, которая уходила в глубь веков и сочетала, как и сами праздники (Масленица, Пасха, Троица, Покров) черты язычества и русского православия. Элементы языческих верований в леших, домовых, русалок, всевластие Перуна и обрядов были достаточно широко представлены в мировосприятии русского крестьянства и его оценке явлений повседневной жизни. Они сохранились и в среде городского мещанства. Не случайно о начавшемся пожаре своей красильни нижегородский мещанин Василий Каширин, дед М. Горького, сообщает жене: «Ну, мать, посетил нас Господь, — горим!»

Явления индустриальной культуры мало проникали в повседневную жизнь и быт русской деревни. Наиболее распространенные каналы ее влияния — сельская школа и больница. В немногих крестьянских домах появляются книга, часы, предметы фабричной одежды и обуви, фабричные посуда и утварь. Основная масса крестьян, особенно бедняцких семей, одевалась в домотканую одежду, лапти и полушубки собственной выделки. Специальные постельные принадлежности, в частности одеяла, подушки были единичны, а в основном укрывались одеждой. Не отличалась разнообразием способов приготовления (в русской печке, сыром и засоленном виде) и составом продуктов крестьянская пища. Деревенская семья, особенно в центре России, не имела достаточного количества овощей, выращивание которых ограничивалось нехваткой рабочих рук, отсутствием холодостойких сортов, и молока из-за малой продуктивности коров или за их неимением в хозяйстве, а также яиц, мяса и т. д. Недостаток малокалорийной и не богатой витаминами пищи частично пополнялся весной и летом, когда широко использовались различные травы, коренья, грибы, ягоды, но только в районах, где имелись леса.

Русская деревня в начале XX в. организовывала свой досуг в традиционных формах: зимой — посиделки с пением, рассказами, в теплое время года — гулянья за околицей с пением, плясками, частушками. Бедность множества российских деревень приводила к тому, что далеко не в каждой из них были музыкальные инструменты — гармонь или балалайка. По-прежнему сохраняли значение своеобразных сельских клубов кабаки и трактиры, где собиралось мужское население. В начале XX в. в них можно было не только услышать новости, но и прочитать газету. В подобных заведениях богатых сел появлялись первые граммофоны. Кабаки и трактиры, как и в городе, были рассадником пьянства в крестьянской среде.

Традиционным элементом деревенской жизни, связанным с поддержанием духовных начал личности, было регулярное посещение церкви. Эта регулярность была относительной, поскольку церкви имелись только в селах, куда не всегда можно было дойти и доехать из-за дальности расстояния, распутицы, половодья, сильных морозов и пр. Разноообразие в деревенскую жизнь вносили «престольные» праздники, которые отличались в разных приходах. На них приезжала родня из других деревень, собирались жители округи.

Если русская деревня в историческом центре страны сохраняла существенные пережитки патриархального уклада жизни, то в труднодоступных регионах Европейской России (Север, лесные зоны Заволжья и Урала, юго-восточные степи, горы Кавказа) и тем более Сибири в начале XX в. он оставался господствующим.

Падение самодержавия. 178-миллионная Россия вступила в Первую мировую войну наиболее слабой в экономическом отношении среди великих держав Европы, участвовавших в конфликте. Это, однако, не предвещало беды, поскольку в августе 1914 г. многие военные были уверены, что война будет недолгой. Рассчитывали, что на несколько месяцев резервов страны будет достаточно, чтобы достойно выполнить союзнические обязательства и участвовать в определении судьбы послевоенного мира в качестве одного из победителей.

Но война затянулась. А отставание военной промышленности от элементарных армейских запросов, ее несоответствие требованиям современной войны, неразвитость инфраструктуры (прежде всего транспортной), неповоротливость бюрократического аппарата самодержавия привели к тому, что расплачиваться за недостатки развития страны пришлось огромными жертвами. Русская армия понесла наиболее тяжелые потери, война вызвала чрезвычайное напряжение во всех сферах жизни российского общества.

Несмотря на то что в 1916 г. в целом удалось наладить снабжение армии и несколько стабилизировать положение на фронте, моральный дух армии был низким; цели войны для большинства оставались неясными, а жертвы не выглядели оправданными. Большие тяготы общество несло в тылу: в деревне (уход в армию почти половины трудоспособных работников, реквизиция лошадей, сокращение поступлений промтоваров из города), в городах (напряжение на заводах и фабриках, рост дороговизны, перебои со снабжением). К этому добавлялась ненависть к тем, кто наживался на военных поставках.

Переживаемые трудности общество прямо связывало с недееспособностью «верхов». Происходившее в сфере властных отношений вызывало все большее возмущение (непопулярный премьер, «министерская чехарда», частая смена губернаторов, активность Распутина, игнорирование Думы). С конца 1915 г. в политических кругах России все чаще стало звучать слово «революция». Особенно сложной была ситуация с обеспечением продовольствием. Объявленная правительством в сентябре 1916 г. хлебная монополия оказалась проваленной основными держателями товарного хлеба. Все громче и резче становились протесты в городах, делая быстрое нарастание напряженности очевидным даже для сторонних наблюдателей.

И тем не менее начало революции оказалось неожиданным для всех. В середине февраля 1917 г. из-за транспортных трудностей в Петрограде ухудшилось продовольственное снабжение. Длинные очереди за продовольствием усиливали недовольство прежде всего малоимущих городских слоев. Возмущение выплеснулось наружу 23 февраля (по старому стилю), когда отмечался Международный женский день. Тысячи работниц питерских предприятий вышли на улицы, протестуя против перебоев в снабжении хлебом и роста дороговизны. К ним присоединились мужчины забастовавших в городе заводов, общее число участников выступления составило 128 тыс. человек. Демонстрации проходили как в центре, так и на окраинах города. Начались погромы магазинов, нарушилось движение общественного транспорта. А участие в манифестациях социалистических агитаторов привело к тому, что экономические лозунги переплелись с политическими «Долой войну!», «Долой самодержавие!».