— Эй, кривой сыч! — крикнул ему кто‑то из кокшайских, но Филя не обратил на это оскорбление никакого внимания и важно прошелся вдоль фронта.

 — Зачем пришли? — это кто‑то из наших. — Землицы захотели? Убирайтесь, пока целы.

 — Попробуйте! — выступил кокшайский мужик и уже засучил рукава. Обернувшись к своим, воинственно провозгласил: — Долго будем глядеть на них?

Забияки сходятся все ближе и ближе. Бабы и девки отступили назад.

Кокшайский мужик и с ним человек десять уже вышли вперед. Среди наших проталкивался сапожник Яшка. Он осмотрел мужиков, готовых ринуться друг на друга, и воинственно заорал:

 — За землю, за волю!

Словно кнутом меня стегнуло. Я очутился между двух разъяренных толп, готовых броситься в драку.

 — Товарищи! — заорал я что есть силы.

Неожиданное мое появление и еще малознакомое слово несколько охладили их пыл. Ко мне подбежал Филя.

 — Держись возле меня, — сказал он, хлопая по карману с браунингом.

 — Филя, скажи, чтобы стол принесли. Митинг надо.

 — Какой митинг?

Я хотел ему ответить, но кто‑то из кокшайских крикнул:

 — Эх, видать, безрукий!

Наши обиделись за меня.

 — А у вас безголовые.

Им тут же в ответ:

 — У кого хромых больше?

И опять началась перебранка. Но Филя, уже сказав кому‑то о столе, вышел вперед и громовым голосом оповестил:

 — Граждане, тише! Будем говорить.

 — Кто говорун?

 — От комитета волости, — заявил Филя.

Мало–помалу начали стихать. Даже те, кто были в лесу, и те шли сюда. Принесли стол. Я взобрался на него и оглядел всю толпу кокшайских. Да, их много. Сердце билось, руки, ноги дрожали. Я боялся, что сорвется голос, не дадут говорить.

Едва я открыл рот, как меня перебили:

 — Ишь, привалили всем селом!

 — Себе только захватить?

 — Для вас слобода, а нам ошметки?

И снова начались выкрики. Нельзя терять ни минуты. Надо взять их в руки. Надо сразу найти большие слова, ударить по сердцам.

 — Граждане Кокшая, солдаты–фронтовики, солдатки и вдовы! Привет вам от нашего села. Поздравляем с революцией! Долой помещиков! Земля народу! Ура, товарищи!

Все — наши и кокшайские — сначала неуверенно, затем сильнее и дружнее огласили лес и имение громкими криками. А я продолжал:

 — Не для того мы свергли царя, чтобы селом на село идти. Кому нужна драка? Помещику. Деды ругались из‑за этой земли, отцы дрались, неужели и мы с вами дураки? У нас и у вас один враг — помещик, — показал я на усадьбу, — Он обманул. Он никому не хочет сдавать землю. Военнопленные, слышь, засеют, а нас стравить захотел, как собак. За гем и управляющего к вам послал. Нет, не стравить ему нас. Не дадимся! И не арендовать его землю будем, а отберем ее даром. В губернии был съезд крестьян. Он решил: все земли — помещичьи, царские, монастырские — отобрать без выкупа в пользу крестьян. Инвентарь не делить, а пользоваться по очереди. Леса, сады, постройки оберегать, как народную собственность. Вот, граждане, постановление крестьянского съезда. Хозяин земли — народ! Мы с вами! Правильно?

 — Правильно! — раздались голоса.

. — Запомните, граждане, дело в пользу крестьян идет не от Временного правительства, где князья да помещики, где эсеры, — дело в нашу сторону клонит партия большевиков. Запомните. В ней рабочие и солдаты–фронтовики, — наш брат. Одна она за крестьян. Она одна требует отобрать всю землю бесплатно и передать народу. В этой партии главным Ленин. Ленин приказывает немедленно отобрать землю бесплатно. И мы сделаем так. Мы с вами договоримся, как разделить ее и засеять. Согласны?

 — Согласны!

 — Постой, постой, — услышал я сзади себя.

Оглянувшись, увидел Николая Гагарина.

 — Граждане, — полез он на стол, который закачался под его тушей, — не так тут говорили.

 — Говори теперь так! — крикнул Филя и, обращаясь к кокшайским, пояснил: — Это наш мельник!

 — Знаем его!…

Николай сердито прокричал:

 — Наша партия трудовая…

 — А наша бедовая, — быстро перебил его Филя.

 — Я как председатель комитета… — постучал Николай себя по груди, — облачен властью…

 — Разоблачим! — подхватил Филя и кивнул кокшайским.

Николай не мог связно говорить. На сходах он привык кричать.

 — Есть приказ — землю арендовать, а не самовольством! За такое дело…

На мое плечо легла рука. Обернувшись, я обомлел от неожиданности.

 — Тарас!

 — Узнал?

 — Как же. Рядом села, а не видались с тех пор, как из госпиталя вышли. Пойдем в сторонку, пока болтает наш председатель.

Обнявшись, словно родные братья, мы отошли. Многие смотрели на нас с удивлением.

 — А сюда тоже драться с нами пришел? — спросил я, смеясь.

 — Не говори. Прискакал управляющий, велел в колокол ударить.

 — Ничего. А землю мы добром поделим… Ты, кажется, портным хотел заделаться?

 — Шить не из чего, — ответил Тарас.

 — Женился? Сознайся.

 — Отхватил. А ты тоже?

 — Пока нет. Некогда теперь.

В это время на стол забрался незнакомый мне мужчина. Он, размахивая руками, указывал то на лес, то в сторону имения.

 — Это купец Шумилин, — пояснил Тарас. — Наш говорун.

 — Ты не выступаешь с речами? — спросил я Тараса.

 — При нужде могу.

 — Вот что: народ надо распустить по домам. Сейчас они притихли, а как ручаться? Надо избрать уполномоченных от вашего села для раздела земли. Пойдем, ты скажешь сам.

Мы направились в гущу толпы, сгрудившуюся возле стола. Я познакомил Филю с Тарасом. Сказал, что Тарас сейчас будет выступать. Филя, не дав договорить Шумилину, объявил:

 — Выступит кокшайский фронтовик. А этому, — указал он на Шумилина, — хватит. Дядя, слазь, — обратился Филя к оратору и руки протянул, словно стащить его хотел.

Мы подсадили Тараса на стол и, он, опираясь на палку, предложил избрать от Кокшая уполномоченных.

После выборов уполномоченных не скоро разошелся народ. Наши и кокшайские собирались в группы и уже мирно разговаривали. Нашлись и знакомые. Гуляли по лесу. Скоро лее наполнился голосами, веселыми восклицаниями, а когда мы, уполномоченные, подходили к конторе, позади уже слышались звуки гармоники.

Помещик и управляющий злобно посмотрели на нас. По дороге я научил Тараса, как объявить помещику, что земля его волею двух сел стала народной.

 — Гражданин Сабуренков, — обратился Тарас к помещику. — Народ двух сел постановил: вашу землю и все имущество отобрать. Нам, комиссии, поручено принять от вас имущество в сохранности.

 — Кто вы такой? — перебил Сабуренков Тараса.

Тот оглянулся на нас. Наступило молчание. С улицы донеслись песни и веселый перебор гармоники.

 — Слышите, помещик? — указал я на окно. — Слышите музыку вместо драки, которой вы ждали? Так что же вы спрашиваете, кто такой этот человек? Он представитель того народа, который получил вашу землю и все, что на ней. Будьте любезны — убирайтесь из имения! Требуем отдать ключи.

 — Это… грабеж! Я буду жаловаться комиссару. Вы — анархисты. Большевики! — вдруг взвизгнул помещик.

 — Филя, говори с ним!

Филя уставился на Сабуренкова острым глазом, и тот сразу смолк.

 — Раскладывай книги! — прогремел Филя.

Но помещик и с места не сдвинулся.

«На кой черт мы с ним возимся», — подумал я и обратился к Тарасу:

 — Пиши протокол от двух комитетов. А ты, Павел, будь председателем. Давайте, мужики, узаконим при нем же, — указал я па помещика. — Мы ему покажем, что такое большевики. Пиши, Тарас.

Он сел за стол, взял лист бумаги. Мужики расселись поудобнее.

 — «Собрание свободных граждан двух сел, — начал я диктовать, — руководствуясь постановлением губернского съезда крестьян от 24 апреля 1917 года, а также постановлением Центральной конференции партии большевиков, того же апреля месяца, согласно предложению товарища Ленина…»

 — Не признаю вашего Ленина! — взвизгнул помещик.

Сдерживаясь, сквозь зубы я продолжал: