— Больно похоже на тех громадных существ, которые, по нашим прикидкам, живут под ободом, — тихо сказала она.

— Да, вроде того. — Сирокко искала у Габи признаки паники, но ничего не нашла — даже учащенного дыхания. — А тебя это… ну… не тревожит?

— Ты про мою знаменитую фобию?

Потянувшись к рюкзаку, Сирокко стимулировала проход на раскрытие, затем отодвинула рюкзак и показала Габи. Дыра начала медленно закрываться.

— Я выяснила это, прежде чем тебя разбудить. Смотри, она закрывается, но если пощекочешь, снова откроется. Так что мы не в ловушке, и это не желудок чего-нибудь вроде…

С еле заметной улыбкой Габи тронула ее за руку.

— Ценю твою заботу.

— Ну, мне не хотелось тебя огорошить. Я только…

— Ты все правильно сделала. Увидь я это первой, до сих пор бы, наверное, вопила. Но я не классическая клаустрофобка. У меня своя собственная фобия. Пожалуй, это станет открытием в психиатрии — навязчивый страх быть съеденной заживо. Но объясни мне — и поубедительней, пожалуйста, — если это не желудок, то что же это такое?

— Тут нет параллелей ни с одним из известных мне существ. — Сирокко уже разделась до нижнего белья и решила на этом остановиться. — Это убежище, — продолжила она, стараясь так сжаться в комочек, чтобы не мешать раздеваться Габи. — Сейчас мы пользуемся этой штукой по ее прямому назначению, а именно — укрываемся от холода. Могу поспорить, что ангелы в таких же пещерах и зимуют. Может статься, другие животные тоже. Вероятно, и само гигантское существо что-то от всего этого имеет. Скажем, чьи-то экскременты ее оплодотворяют…

— Кстати, об экскрементах…

— Ага, и мне тоже охота. Придется воспользоваться пустой банкой или еще чем-нибудь.

— Черт побери. От меня уже как от верблюда несет. Если погода не наладится, тут такой розарий будет.

— Ты еще ничего. От меня покруче воняет.

— Как тактично с твоей стороны. — Габи уже разделась до нижнего белья. — Знаешь, Рокки, нам какое-то время придется жить в чертовской близости, так что особо скромничать ни к чему. Если ты не разделась догола из-за того, что…

— Да нет, это тут ни при чем, — слишком поспешно перебила Сирокко.

— …из-за того, что боишься меня возбудить, то советую подумать еще разок. По-моему, любая одежда здесь просто непрактична. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я сниму и эти шелка — по крайней мере, чтобы они просохли. — Не дожидаясь разрешения, Габи так и сделала, а потом растянулась рядом с Сирокко.

— Ну, разве что отчасти, — признала Сирокко. — А о другой, главной причине даже говорить неудобно. Просто у меня месячные начались.

— Я так и думала. Но из вежливости молчала.

— Ах, как тактично с твоей стороны. — Обе рассмеялись, но Сирокко почувствовала, что краснеет. Неловко было до ужаса. Она так привыкла к корабельным нормам гигиены. И теперь, не в силах ничего поделать с собственной грязью, она страшно смущалась. Габи предложила, чтобы Сирокко воспользовалась бинтом из аптечки — пусть даже только удобства ради. Обрадованная тем, что идею высказала Габи, Сирокко позволила себя уговорить. Без одобрения подруги она ни за что не решилась бы использовать медицинские средства для такой цели.

Потом они какое-то время молчали. Сирокко не по себе было от близости Габи, но она без конца твердила себе, что должна к этому привыкнуть. Им еще, может статься, не одни сутки торчать в этом убежище.

А Габи явно ничто не смущало. Вскоре и Сирокко перестало колоть глаза голое тело подруги. После часа бесплодных попыток заснуть она наконец решила бросить это занятие.

— Ты не спишь?

— Я когда сплю, всегда храплю. — Габи со вздохом села. — Черт, и почему мне тут в тесноте так не спится? Ты такая теплая, мягкая…

Сирокко пропустила это мимо ушей.

— Знаешь какие-нибудь игры, чтобы убить время?

Габи легла на бок, лицом к Сирокко.

— Кое-какие знаю. Просто классные.

— А в шахматы играешь?

— Я так и знала, что ты это предложишь. Тебе какие, черные или белые?

Лед запечатывал проход, и они не успевали его разбивать.

Поначалу возникло беспокойство насчет воздуха, но несколько опытов убедили подруг, что даже с наглухо закрытым отверстием кислорода им все равно хватает. Единственным объяснением здесь могло служить то, что спасательная капсула действовала наподобие растения, втягивая своими стенками двуокись углерода и выделяя кислород.

А в дальнем конце пещеры вскоре обнаружилось нечто вроде соски. Когда на нее нажимали, оттуда выдавливалось то самое молоко, которое Сирокко и Габи уже видели раньше. Попробовав его без трагических последствий, они все же решили держаться своих запасов — пока совсем ничего не останется. Наверное, это было то самое молоко Геи, про которое Сирокко однажды рассказывал Менестрель. Несомненно, им и кормились ангелы.

Часы медленно складывались в сутки, а шахматные партии — в турниры. Габи почти все время выигрывала. Потом они придумали новые игры с числами и словами. Габи и тут без конца выигрывала. Все, что они переживали, все, что сближало их и отталкивало друг от друга: вся сдержанность Сирокко и вся гордость Габи — все это лишь на третьи сутки позволило им заняться любовью.

Случилось это в один из тех часов, когда обе просто глазели на слегка люминесцентный потолок, прислушиваясь к воющему снаружи ветру. Подруги изнывали от скуки, бурлили энергией и уже начинали чуть-чуть чокаться от своего заключения. Сирокко снова пропускала через голову бесконечный поток весьма разумных доводов на предмет: Почему Я Не Должна Иметь Физической Близости С Габи. Итак, пункт (А)…

И тут она не смогла вспомнить пункта (А).

Несколько дней назад все это, несомненно, имело смысл. Так куда же он подевался теперь?

Столь странную окраску ее суждениям, безусловно, придала сама необычная ситуация. Никогда Сирокко не оказывалась в столь интимной обстановке с другим человеческим существом. Уже трое суток они находились в постоянном физическом контакте. Порой, влажная и возбужденная, она просыпалась в объятиях Габи. И самое худшее, Габи неизбежно это чувствовала. Перемены в настроении друг друга они уже чувствовали по запаху.

Но Габи сказала, что не нуждается в сексе, пока Сирокко не сможет ответить ей любовью.

Хотя разве она именно так сказала?

Не совсем. Заново все обдумав, Сирокко поняла, что на самом деле Габи требовала от нее искреннего желания; она лишь не желала секса как терапии для облегчения ее страданий.

Все верно. Желания было хоть отбавляй. Никогда она так остро этого не чувствовала. Она сторонилась Габи лишь потому, что не была чистой лесбиянкой. Нет, Сирокко была бисексуалкой с сильным предпочтением мужского пола и считала, что не должна связываться с любящей ее женщиной, если только не почувствует, что дело может зайти дальше первого любовного акта.

Что следовало расценивать как клинический идиотизм. Слова, слова — одни пустые слова. Прислушайся к своему телу — и к своему сердцу.

Тело Сирокко уже не высказало никаких отговорок, а сердце — только одну, да и то несущественную. Тогда, повернувшись набок, она оседлала Габи. Они поцеловались, и Сирокко начала ласкать подругу.

— Знаешь, я не могу от всего сердца сказать, что люблю тебя. По-моему, просто не знаю, как понять, любишь ты женщину или нет. Я знаю, что умру, защищая тебя. Знаю, что ты для меня дороже всех на свете. У меня никогда в жизни не было такой подруги. Если этого мало, я немедленно прекращаю.

— Нет, давай дальше.

— Однажды, когда я любила мужчину, мне хотелось от него детей. То, что я испытываю к тебе, очень похоже… но не то. Я хочу тебя… так хочу, что даже словами не сказать. Но твердо сказать, что люблю тебя, я не могу.

Габи улыбнулась.

— Жизнь полна разочарований. — Обняв Сирокко, она нежно потянула ее вниз.

Пять суток снаружи выл ветер. А на шестые началась оттепель — и продолжалась еще сутки.