Она опять стала корчиться. Невыносимо было смотреть. Гея тянулась туда-сюда, и кожа ее начала трескаться. Протягивая руки к животу, к ногами, к ступнями, она яростно терла себя ладонями. И кожа стала слезать.

Вся чернота сошла одним громадным куском — как детский комбинезончик. Под ней оказалась сияющая белая кожа, белокурые волосы... новая Гея, целая и невредимая, хотя, пожалуй, на метр пониже. Немного постояв, она двинулась на Сирокко.

— Пора, Джин.

— Знаю, что пора, — сказал он. — Проклятье, ты же сама говорила...

Тут он прекратил работу и огляделся. Габи рядом не было. Джину показалось, что он слышал ее голос, но он не был уверен в этом. Тогда он пожал плечами и вновь занялся устройством у себя на коленях.

Сидел Джин на большом ящике с наклейкой «ДИНАМИТ: Сделано в Беллинзоне». Ящик в свою очередь покоился на громадной зеленоватой трубе — нерве Геи — в мертвом сердце Океана. Повсюду вокруг были расставлены такие же ящики.

Устройство же, которое он держал на коленях, было часовым механизмом. Джину казалось — он знает, как им пользоваться. Зацепить вот эту ерундовину вон за ту дулю, завести фигулечку на задней крышке всей этой хренотени и...

Ничего. Даже не тикает. Вообще ни хрена.

Предполагалось, он все подрубит и все тут к чертовой матери взорвет. Выбираться отсюда Джин не планировал, так что, когда Габи дала команду, он просто выждал, как ему показалось, сколько надо, а потом взялся за работу. Теперь же все выходило так, что работать эта бандура вообще не собиралась. Ведь как эту фигульку ни цепляй, все одно ни хрена собачьего.

Джин беспомощно зарыдал.

Вот сейчас бы славный кусманчик рыбки. Просто обалденно, какой сразу вкус у вонючих тварей, стоит их малость на огне обуглить. Какого черта ему раньше в голову не пришло?

Джин уже собрался было встать и сходить за рыбкой, но тут вспомнил, сколько туда и обратно идти. Тьфу ты, пакость! Так вот почему он так долго ждал, прежде чем взяться за работу с этой ерундовиной. Ждал и прикидывал, сколько уйдет времени, чтобы опять подняться по этой скотской лестнице...

Джин снова начал витать в облаках и вскоре это понял. Тогда он переставил части взрывателя. Интересно, станет эта дуля работать как надо?

В голове все время крутилась мысль, что он что-то забыл.

Причем самое важное.

Тормоза на паскудном паровозике не действовали.

Лютер от души выругался, а затем, когда мимо пролетала станция, прыгнул и покатился.

Весь дрожа, он встал. По всей платформе валялись кусочки Лютера. К счастью, не самые важные. Ухо, кусочек черепа, часть ступни.

Времени оставалось мало, и Лютер это понимал.

Он смотрел, как паровозик пыхтит себе дальше по широкому изгибу дороги. Этот поезд будет бегать вечно — снова и снова вокруг Великого Колеса Преисподней, вокруг Великой Гейской...

Нет, не будет. Путь оборван, потому что... бумм... Гея билась со змеей, потому что... бумм, бумм... Сирокко нападает! И Гея послала его сюда с важным заданием!

Мозг Лютера уже грохотал на вполне приличных оборотах. Квадратное колесо, если порядочно покрутится, немного стирает свои углы. Лютер не чувствовал такой бодрости с того самого дня, как... умер. Остатки его лба наморщились, но он тут же отбросил лишние мысли и поспешил вниз по лестнице...

Его встретил Гаутама. Размалеванный золотом пузан Гаутама. Трус толстозадый! Еще что-то там тараторил на своем безбожном языке. Лютер занес свой крест — могучий Меч Господень — и срубил недоноску голову.

Что Гаутаму, конечно же, не убило. Однако, когда Лютер мощным ударом зафутболил его голову в самый угол ворот «Фокс», это, безусловно, причинило бывшему индусу некоторые неприятности. Бесчувственный Гаутама, вытягивая перед собой руки, куда-то слепо заковылял. Лютер уже не удостоил его внимания. Он гудел и мычал, пытаясь выговорить слова, однако почти для всех этих слов ему уже не хватало рта.

— Но вот на бой выходит витязь, Самой Богиней избранный! Не в силах человеки биться! Увы нам грешным, изгнанным!

Люди на стенах вовсю палили из ружей. Лютер услышал и пушечный выстрел. Тогда он бодро дотопал до ворот и распахнул их настежь. Люди что-то ему орали. Слов Лютер не разобрал. Добравшись до механизма подъемного моста, он взялся за нужный рычаг...

Бумм.

«Я опускаю подъемный мост», — сказал себе Лютер. Бумм.

«А зачем я опускаю подъемный мост?»

«Гм... ну, чтобы Гее помочь, конечно. Помочь Гее...»

«Войти?» Бумм, бумм, бумм.

«Быть может, тут какой-то фокус». Он отнял руку от рычага.

— Это не фокус, дражайший мой Лютер, — сказал над самым ухом чей-то голос.

Он повернул голову и увидел ее.

Это была Гея, его жена, его матерь, само материнство, сама женственность, и девамария господипомилуй — тернии вокруг сердца и святое выражение на лике (лике невысокой загорелой женщины) — ослепительные белые одежды и нимб — НИМБ! О, от нее исходил жгучий, разрывающий сердце свет, нестерпимый свет блага/боли/смерти — и мириады ангелов парили над нею, дуя в свои трубы (а он даже не знает этой невысокой загорелой женщины)... бумм — фокус? Какой тут может быть фокус?!

Люди бросались на него с мечами. Лютер рассеянно смотрел, как одна его рука падает на каменный пол. Пустяк, О Богиня, у меня есть еще рука для Приказов Твоих.

Лютер приналег на рычаг, вытолкнул его вперед до упора — и рухнул в скопище гремящих-стучащих-жующих шестерней — а тонны подъемного моста полетели вниз — рубя ему член за членом, член за членом...

Первая смерть Артура Лундквиста была жуткой. Зато вторая — славной.

Кое-кому из фотофауны удалось переплыть ров. Десяток панафлексов собрался вокруг Сирокко, пока она спокойно стояла на месте и смотрела, как к ней уверенной поступью приближается Гея.

Гигантская мерилин-монровина развела руки по сторонам, словно желая отрезать Сирокко все пути к отступлению. С искаженным от злобы лицом она приближалась, будто какой-то кошмарный борец греко-римского стиля.

Вот она уже в пятистах метров. В четырехстах. В трехстах.

И тут Гея остановилась, слушая, как погибает Лютер.

«Где Дитя?»

Когда они уже приближались к мосту, над головами вдруг разорвалось ядро. Конел почувствовал, как что-то впивается в руку, услышал, как осколки грохочут по шлему, и еще — вскрик Робин.

Он увидел, как она прижимает руку ко лбу, а из-под руки течет кровь. Конел собрался спрыгнуть...

— Нет! — крикнула Робин. — Все в порядке!

Да и времени не оставалось. Титаниды уже стучали копытами по толстым доскам моста. Впереди зияла дыра. Подвесной мост был поднят. Лучше бы повернуть обратно, подумал Конел.

Но затем подъемная часть стремительно опустилась — как раз вовремя. Боковым зрением Конел видел, что на теле Рокки множество ран, и все кровоточат. Сверху, со стены, слышался какой-то странный лай. Кругом плыл дым. Конел поднял взгляд и увидел, что в них целятся из ружей. Надежда оставалась лишь на то, что эти люди стреляют не лучше его.

Они ворвались в сводчатые ворота и быстро их проскочили. У Конела даже не было времени в кого-нибудь пальнуть. А титанидские мечи работали вовсю, и те, кто падал под их ударами, похоже, становились трупами, еще на достигнув земли. Тем не менее люди все нападали и нападали. Конел принялся стрелять во все, что движется.

Времени рассмотреть, с кем он сражается, не было. Поначалу Конел даже не видел в своих противниках отдельных людей. Но затем он, наконец, начал замечать, что одеты они как-то странно. Одни носили длинные плащи, другие — белые доспехи, третьи — разноцветные серо-буро-зеленые штаны и такие же шлемы, как у него самого.

Вот к нему бросился мужчина, ловко уклоняясь от удара Рокки. Вооружение мужчины составлял немыслимо длинный меч. Как он вообще его таскал — не говоря уж о том, чтобы замахиваться?