Местные деревья, росшие отдельными, но плотными кучками, составляли три разновидности. Сирокко больше всего понравились те, что напоминали стеклянные скульптуры, — с прямыми прозрачными стволами и идеально симметрично, как в кристалле, расположенными на них ветвями. Мелкие ветки казались вполне пригодными для использования в волоконной оптике. Некоторые слабые ветки ломались от порывов ветра. Подобрав их и обернув концы парашютной тканью, путники наконец-то обзавелись превосходными ножами. За красивое мерцание, происходившее от покачивания веток, Габи окрестила стеклистые деревья "рождественскими елками", а вскоре сократила название просто до "елок".

Две другие главенствующие формы растительности нравились Сирокко значительно меньше. Одно растение — неверно было бы назвать его деревом, хотя размеры вполне соответствовали, — напоминало те горки, что всегда бывают в большом изобилии на любой скотоводческой ферме. Билл назвал их навозными деревьями. При ближайшем рассмотрении у навозных деревьев оказалось любопытное внутреннее строение. Никому, впрочем, не захотелось изучать их еще доскональнее, ибо воняли они примерно так же, как и их земные аналоги.

Последний вид деревьев был несколько приятнее глазу. Что-то от кипариса, совсем чуть-чуть от ивы — а росли они неопрятными клубками, сплошь обвешанными гирляндами ползучих побегов, которые будто бы силились притянуть их к земле.

Края эти выглядели столь же чужеродными, что и нагорная местность, — но в какой-то более неприятной манере. Только что оставшиеся позади джунгли мало чем отличались от долины Конго или Амазонки. Здесь же все казалось незнакомым, все было уродливым и пугающим.

Встать здесь лагерем было немыслимо. Тогда команда стала привязывать «Титаник» к деревьям и спать прямо в нем. Из каждых двенадцати часов десять непременно шел дождь. Путники кое-как приспособили над лодкой навесы из парашютов, но вода все равно просачивалась и скапливалась на дне. Было не то чтобы очень жарко, но из-за страшной влажности почти ничего не сохло.

Вся эта бесконечная грязь, жара, сырость и пот начали действовать людям на нервы. Они плохо спали, часто умудряясь лишь ненадолго прикорнуть в перерыве между дежурствами. Кончилось это тем, что в один прекрасный момент все трое дружно заснули — и пробудились от неистовой взаимной толкотни на вогнутом дне "Титаника".

Сирокко приснился такой кошмар, что поначалу даже дух перевести не удавалось. Она села, чувствуя, как мокрая ткань, будто кожура, отлепляется от тела. Всюду было липко — между пальцами рук и ног, под мышками, под коленями, на загривке.

Когда Сирокко с трудом поднялась на ноги, Габи кивнула ей и продолжила оглядывать реку.

— Знаешь, Рокки, — сказал Билл. — Тут для тебя кое-что…

— Н-нет, на хрен, — просипела Сирокко, воздевая к небу сжатые кулаки. — Будь оно все проклято! Я хочу кофе! Убила бы сейчас за чашечку кофе!

Габи исправно улыбнулась — но было видно, что через силу. Они с Биллом уже уяснили, что после сна Сирокко не сразу раскачивается.

— Верно. Ничего смешного. — Сирокко тупо поглазела на местность, которая показалась ей такой же подгнившей и разбитой, как и она сама. — Дайте хоть малость прочухаться, а уж тогда и спрашивайте, — сказала она. Потом, сорвав с себя липкую одежду, бросилась в реку.

Полегчало, но не особенно.

Вынырнув, она качалась как поплавок, придерживаясь за борт и с грустью думая о мыле, пока нога не наткнулась на что-то скользкое. Не допуская бредовой мысли, что это и есть желанное мыло, Сирокко от греха подальше махнула через борт. Там встала на ноги. Мигом натекла приличная лужица.

— Ну вот, теперь порядок. Так что у вас там?

Билл указал на северный берег.

— Мы там дым заприметили. Его и сейчас еще видно — слева от той рощицы.

Сирокко перегнулась через борт и увидела: на фоне далекой северной стены прочерчивалась тоненькая серая линия.

— Давайте причаливать. Посмотрим.

Последовал долгий и противный поход по колено в липкой глине и затхлой жиже. Впереди шел Билл. Обходя крупное навозное дерево, заслонявшее обзор, путники заволновались. Сирокко сквозь навозный смрад различила запах дыма — и заспешила вперед по скользкой почве.

Не успели добраться до пожара, как пошел дождь. Так себе дождик, но и пожар оказался тоже не Бог весть какой. Поначалу казалось, что только черную сажу на ногах они оттуда и унесут.

Пожар выжег неровное пятно в квадратный гектометр площадью, причем худо-бедно тлело лишь по краям. Прямо на глазах у путников белый дым под напором дождя стал быстро чернеть. Затем язычок огня вдруг лизнул небольшой кустик всего в нескольких метрах от них.

— Раздобудьте что-нибудь сухое, — приказала Сирокко. — Что угодно. Еще этой болотной травы и каких-нибудь палок. Скорее, а то вот-вот кранты. — Когда Билл и Габи ринулись в разные стороны, Сирокко присела рядом с кустиком и принялась дуть. Дым валил прямо в глаза, но она не обращала внимания. Дула и дула — аж голова пошла кругом.

Вскоре Сирокко уже складывала из сравнительно сухой древесины костер. А еще через некоторое время смогла спокойно присесть и не сомневаться, что костер будет гореть. Габи радостно взвизгнула и зашвырнула палку в такую высь, что та почти пропала из виду, пока не начала падать. Сирокко ухмыльнулась, а Билл похлопал ее по плечу. Эта маленькая победа могла оказаться чрезвычайно важной. Сирокко страшно радовалась.

Дождь прекратился, а костер продолжал гореть.

Загвоздка теперь состояла в том, как сохранить огонь.

После многих часов горячего обсуждения были опробованы и отброшены несколько вариантов.

На осуществление своего плана у путников ушел остаток дня и большая часть следующего. Слепив из болотной глины две чаши, они тщательно их обожгли, а затем насушили побольше той древесины, что горела медленнее любой прочей. Наконец в каждой из чаш были устроены костерки. Благоразумие подсказывало обзавестись запасом. Схема, правда, предусматривала постоянную заботу о костре. Так и порешили делать — по крайней мере до лучших времен.

Когда закончили с чашами, почти подошло время сна. Сирокко хотела попробовать добраться до сухой земли, не слишком доверяя самопальным устройствам для хранения огня, но Билл предложил вначале кого-нибудь прикончить.

— Осточертели уже эти дыни, — пожаловался он. — Последняя к тому же была протухшая.

— Хорошо, но здесь же нет смехачей. Я уже несколько дней ни одного не видела.

— Так давайте забьем кого-нибудь еще. Без мяса нам никуда.

Питались путники и вправду неважно. На болотах и близко не было того изобилия фруктов, которым они наслаждались в лесах. Единственное местное растение, которое они попробовали, на вкус напоминало манго и обеспечило всем жестокий понос. А понос на «Титанике» оказался почище внутреннего круга Дантова ада. С тех пор они полагались исключительно на запасы провизии.

Решено было, что здоровенная ильная рыбина станет наилучшей добычей. Подобно всем прочим встреченным путниками тварям, особого внимания рыбина на них не обращала. Все остальное было или слишком мелким и шустрым — или, подобно гигантским угрям, слишком большим.

Рыбина любила зарываться носом в ил и ползать, лениво шевеля плавниками.

Вскоре Сирокко заодно с Биллом и Габи одну такую окружили. Впервые разглядев рыбину, Сирокко решила, что более отвратительной твари в жизни своей не видела. Трехметровая, плоскобрюхая, с мерзким вздутием как раз меж тупым рылом и угрожающим на вид горизонтальным хвостовым плавником. По здоровенной спинище шел длинный серый гребень — мягкий, вялый. Вроде петушиного, только склизкий. Гребень ритмически набухал и сдувался.

— Билл, а ты уверен, что эта пакость тебе в рот полезет?

— Отлично полезет. Если только еще немножко на месте постоит.

Сирокко замерла метрах в четырех перед рыбиной, пока Билл и Габи подходили с боков. Все трое вооружились мечами из обломанных веток рождественской елки.