Никто из них, однако, Гее своих жалоб не высказывал. И все чувствовали глубокую и искреннюю преданность к Дитя.

От каждых ворот вела улица, мощенная золотом.

Так, по крайней мере, было в первоначальной спецификации. А на практике Гея просто не содержала и не могла произвести достаточно золота для стольких улиц. Посему одиннадцать улиц на пятьдесят метров были вымощены кирпичами чистого золота, после чего следовал километр позолоченных кирпичей, а дальше кирпичи покрывали всего лишь золотой краской, которая уже начинала слезать.

Только улица «Юниверсал» из конца в конец была из чистого золота. И в дальнем конце ее находилась Тара, дом-дворец плантации Тадж-Махал, где жил Адам, то самое Дитя.

А ведь на самом деле это просто желтая кирпичная дорога, подумала Гея, шагая по шоссе Двадцати Четырех Каратов.

Слева и справа от шоссе располагались киносъемочные павильоны, бараки, интендантства, реквизиторские, гардеробные, склады имущества, гаражи, кабинеты менеджеров, лаборатории для обработки пленки, монтажные, кинопроекционные кабины, анклавы гильдий, а также плантации для разведения фотофауны — короче, все принадлежности величайшей киностудии из когда-либо существовавших. И эта киностудия, с чувством глубокого удовлетворения думала Гея, лишь одна из двенадцати. За собственно студией шли образчики улиц — Манхэттена 1930-го, Манхэттена 1980-го, Парижа, Тегерана, Токио, Клавиуса, Вествуда, Лондона, Додж-сити 1870-го — а за ними лежали съемочные площадки на открытом воздухе, с их стадами крупного рогатого скота, овец, буйволов, слонов, зверинцами с тропическими птицами и обезьянами, речными судами, военными кораблями, индейцами и генераторами тумана. Все это простиралось по обе стороны до двух следующих комплексов киностудий — «Голдвин» и «Юнайтед артистс».

Тут Гея помедлила и отошла в сторону, пропуская мимо пыхтящий грузовик, полный кокаина. Водителем грузовика был зомби. Существо за рулем так и не поняло, что столб, который объехала машина, — это его богиня; верх грузовика поднимался никак не выше Геиной лодыжки. Машина завернула на кокаиновый склад, также к этому времени почти полный. Гея нахмурилась. Железные мастера были хороши во многом, но они никак не могли разобраться в двигателе внутреннего сгорания. Им куда больше нравился пар.

Гея достигла Ворот «Юниверсал». Решетка на воротах была поднята, а подъемный мост опущен. По одну сторону от дороги стоял Бригем, а по другую — Джо Смит. Оба сверкали друг на друга глазами. Однако оба жреца, а также их мормоны и нормандцы всегда прекращали свои междоусобные свары, когда над ними нависала Гея.

Гея же обозревала сцену, не обращая внимания на жужжание панафлексов. Хотя Киностудия еще не была закончена, сегодняшняя церемония должна была обеспечить ее самыми важными принадлежностями. Одиннадцать из двенадцати ворот уже прошли освящение. Сегодня ожидался последний ритуал, чтобы завершить круг. Вскоре могли начаться серьезные съемки.

Несчастный малый, который уже признался, что некогда был писателем, стоял, закованный в золотые цепи. Гея заняла свое кресло — которое угрожающе под ней заскрипело — что вызвало несколько приступов, близких к остановке сердца. Кресло это как-то раз уже падало...

— Поехали, — пробормотала богиня.

Бригем перерезал писателю горло. Труп подняли на операторском кране, и кровь писателя замарала гигантский вращающийся шар над воротами «Юниверсал».

Крис наблюдал за церемонией из высокого окна Тары. С такого расстояния трудно было судить о происходящем.

В одном он был убежден: происходило нечто гибельное, непристойное и скудоумное — бесцельная трата жизни...

Крис отвернулся и спустился по лестнице.

Выпрыгнув почти два килооборота назад из вертолета, Крис ожидал многого. Приятным ничто из ожидаемого не казалось.

И действительно — то, что с ним случилось, приятным не было... но такого он никак не ожидал.

Поначалу Крис свободно блуждал по хаосу Преисподней, избегая больших пожаров, вопреки надежде надеясь, что сможет отыскать Адама и сбежать с ним в леса. Этого не произошло. Его ловили люди и зомби, а также какие-то твари, что не казались ни теми ни другими. Нескольких он прикончил, но затем был сбит с ног, связан — и лишился сознания.

Дальше следовало неопределенное время. Криса держали в большом ящике без окошек, нерегулярно кормили, подсовывали ведро для мочеиспускания и испражнения... и долгое время он привыкал к мысли, что таков его жребий на всю оставшуюся жизнь.

Затем Криса освободили в новом месте — этом громадном и невозможном сумасшедшем доме для буйно помешанных под названием «Новая Преисподняя», показали ему новые апартаменты в Таре и привели на аудиенцию с Адамом. Все звали Адама «Дитя», причем в речи каждого ясно слышалась заглавная буква. Никакого вреда Адаму не нанесли, — наоборот, казалось он процветает. Крис не был уверен, что Адам его узнал, но ребенок очень желал играть с ним, в игрушки. Выбор игрушек у Адама был поистине королевский. Волшебные, умные игрушки, все из лучших материалов и совершенно безопасные. Без острых граней, и ничего такого, что Адам мог бы проглотить. У Адама также имелись две кормилицы, сотня слуг и, вскоре понял Крис... сам Крис. Ему предстояло стать частью домашней утвари в Таре.

Вскоре после этого туда нанесла визит Гея. Крис не любил об этом вспоминать. Он считал, что отвагой мало кому уступит, но сидеть у ног этой чудовищной твари и слушать ее... такое едва не загнало его душу в пятки. Гея помыкала им так, как человек может помыкать пуделем.

— Садись, — велела она тогда, и Крис сел. Точно так же можно было сидеть у ног Сфинкса.

— Твоя подружка Сирокко вела себя очень дурно, — заметила Гея. — Я еще не закончила инвентаризацию, но, похоже, она полностью уничтожила триста-четыреста кинофильмов. Под этим я имею в виду, что таких фильмов у меня была всего одна копия. Вряд ли их еще можно найти на Земле. Что ты по этому поводу думаешь?

Ответ потребовал у Криса больше отваги, чем ему могло прийти в голову.

— Я думаю, что кинофильмы — ничто в сравнении с человеческой жизнью или...

— С гуманностью, не так ли? — с едва заметной улыбкой сказала тогда Гея.

— Нет, я не это имел в виду. Я имел в виду жизни людей и титанид...

— А как насчет железных мастеров? Они разумны — определенно, ты не станешь в этом сомневаться. Как насчет китов и дельфинов? Как насчет псов и котов, коров и свиней, а также цыплят? Неужто жизнь так священна?

Крис не нашел что ответить.

— Конечно, я тебя дурачу. И все же я не нахожу в жизни никакой особой ценности — разумная это жизнь или нет. Нечто существует, но глупо думать, что у этого нечто есть ПРАВО существовать. Способ его смерти в конечном счете не так важен. Не жду, что ты со мной согласишься.

— Это хорошо. Потому что я не соглашусь.

— Вот и замечательно. Именно разница во мнениях делает жизнь — такую, какая она есть, — столь интересной. Лично я считаю искусство тем единственным, что действительно производит впечатление. Искусство может жить вечно. Правда, напрашивается хороший вопрос, а именно остается ли искусство искусством, когда никто его не видит и не слышит. Но ведь это один из тех вопросов, ответа на которые нет, не так ли? Книга, картина или музыкальный фрагмент должны жить вечно. Тогда как все живое способно лишь ковылять через условленные моменты, жрать и гадить, пока не иссякнет пар. Все это на самом деле довольно мерзко. Случилось так, что я полюбила кино. И я считаю, что Сирокко совершила великий грех, уничтожив те четыреста кинофильмов. А ты как считаешь?

— Я? Я своими руками уничтожил бы все картины, фильмы, пластинки и книги, какие когда-либо существовали, — если бы это могло спасти хоть одного человека или хоть одну титаниду.

Гея мрачно на него поглядела:

— Пожалуй, наши точки зрения — крайние.

— Твоя — точно.

— У тебя там, в «Смокинг-клубе», есть что-то вроде музея.