Иблис стоял, прижав мобильный телефон к уху. По его руке текла кровь, скапливалась у локтя, а потом капала на металлический пол полицейского фургона, добавляя красного к картине жуткой бойни.

Четыре охранника лежали в луже общей крови у его ног; все они дергались в предсмертных судорогах — их тела приходили в согласование с неожиданно отошедшими к богу душами.

В другой руке Иблис держал тонкое четырехдюймовое металлическое лезвие, как чемпион — хоккейную клюшку. С гордостью после забитой победной шайбы. Только Иблис вел счет не шайбам.

С молниеносной скоростью он четырьмя движениям перерезал горло полицейским — те падали на пол, истекая алой кровью, проливавшейся из них, как вода из прорванной трубы. Фонтаны крови окрасили стены, потолок, тела перепачкали кровью друг друга.

Тонкое острое лезвие находилось в не менее тонком пластиковом корпусе. Годом ранее Иблис с помощью своего охотничьего ножа надрезал себе кожу и образовал там полость, куда поместил бактерицидный пластиковый корпус с лезвием внутри. После этого наложил швы на рану — и почувствовал себя так, будто закрылся пуленепробиваемым щитом. Вольфрамовое лезвие толщиной с волос поблескивало в свете дня. Оно было невероятно узким и представляло собой совершенный инструмент для снятия наручников или открывания замков. И кроме того — идеальное орудие убийства.

Иблис поместил его себе под кожу на всякий случай, а при прохождении через металлоискатели в аэропортах ему каждый раз приходилось объяснять, что у него штифт, установленный после перелома локтевой кости, и демонстрировать оставшийся после операции шрам как неопровержимое доказательство.

Несколько минут назад он извлек лезвие, вскрыв ногтем кожу, докопавшись до подкожного слоя. Такой боли он еще в жизни не чувствовал: вскрывать собственную плоть без анестезии и вслепую оказалось нелегким занятием, но в конечном счете он смотрел на это как на очередное достижение.

Испытывая наслаждение от этого мучительного чувства, Иблис в конечном счете добрался до пластикового контейнера и ухватился за него, еще сильнее разорвав кожу. Он надеялся, что никто в машине не услышал, как рвется его кожа, когда он извлек контейнер. Держа в руке, словно сокровище, инструмент, который он спрятал под кожей год назад, он улыбнулся своей предусмотрительности и принялся за работу.

Иблис быстро освободился от наручников, работая пальцами за спиной втайне от полицейских. Водитель умер мгновенно, когда тонкое лезвие вонзилось ему в основание черепа. Машина, вставшая на светофоре под красный свет, так и не тронулась с места.

После этого Иблис обратился к детективу Кудрету Леванту, который только что честил его на чем свет, даже не подозревая, что арестованного оболгали. Да, Иблис, возможно, виноват во многих преступлениях, но только не в том, за которое его арестовали по наводке его талантливой ученицы.

Обвиняющие глаза Леванта вызывали негодование, а потом Иблис сделал единственную естественную вещь в данной ситуации: вырезал их из глазниц. Пока воздух с хрипом вырывался из разреза в шее Леванта, он сковал полицейского теми наручниками, которые только что снял с себя. Вытащил из аптечки резиновые перчатки и забил ими нос и рот детектива, чтобы воздух не выходил через них. Полицейский должен умирать медленно, по мере того как будет сворачиваться кровь, вытекающая из раны на шее, медленно закупоривая трахею, удушая его.

Фургон стоял посреди улицы, хотя давно уже горел зеленый. Его мигающие красные и синие огни отпугивали других участников движения.

Иблис крепко сжал сотовый Леванта в руке. Голос его, несмотря на все, что он только что совершил, звучал абсолютно ровно.

— КК, — медленно проговорил он, — ты сейчас очень внимательно выслушаешь то, что я тебе скажу.

Майкл вышел из ванной — душ освежил его, вернул жизнь в уставшие мышцы. Он чувствовал себя помолодевшим и понимал, что дело тут не только в водной процедуре.

Сент-Пьер чувствовал теплоту в душе, когда думал о КК, — он не знал этого чувства со времени смерти Мэри. И как ни странно, он не ощущал предательства по отношению к памяти покойной жены. Майкл любил ее всем сердцем, и она с такой же бескорыстностью любила его в ответ. Он знал, что Мэри порадовалась бы за него; она говорила ему — не только на словах, но и в письмах, оставшихся от нее, — что не хочет, чтобы он оставался вечным холостяком после ее смерти. Она обращалась к его сердцу, умоляла найти кого-нибудь, снова обрести целостность. Майкл потрогал золотое обручальное колечко, которое носил на шее; он всегда будет носить его в память о Мэри, в знак непреходящей любви к ней.

Сент-Пьер считал себя счастливчиком. Любовь — это самый редкий дар, который даже за целую жизнь дается не всегда. Большинство связей возникают как следствие физического влечения или общих интересов — и то и другое относилось к нему и КК, но истинная любовь всегда глубже этого. Это необъяснимое единение сердец, которое переживает любые победы и трагедии, боль и страдания, препятствия и утраты. Это то, что либо присутствует, либо отсутствует, — тут не может быть таких вещей, как «почти», «вроде бы», «по большей части». Это необъяснимая причина того, почему некоторые браки, заключенные после недели знакомства, длятся всю жизнь. Отсутствие этого и есть причина разрушения «идеальных» браков. Подобное единение невозможно оценить количественно, объяснить с помощью науки, религии или философии. Такие отношения не возникают по совету друзей или брачных контор. Тут невозможно воспользоваться какими-то правилами или учебниками, тут не существует каких-либо методов, гарантирующих успех. Ни клятвы, ни обручальные кольца, ни обещания ничего не дадут. Любовь — это чудо от бога, которым одариваются лишь немногие. И Майкл теперь знал, что получил этот дар дважды.

Звонок телефона вывел его из его философического настроения.

— Да, — сказал он, раскрывая телефон.

— Там у вас, ребята, все в порядке? — раздался голос Буша.

— В полном. Как Симон?

— Все будет хорошо. Ему нужно время, чтобы прийти в себя, и на голову ему наложили чуть не сотню швов, но осмелюсь предположить, что он видел и худшее.

— Он пришел в себя?

— Да, как только вывели все накачанные в него внутривенные жидкости. Ему придется полежать тут несколько дней, пока опухоль не спадет.

— Отлежаться ему не помешает. — Майкл помолчал. — Мы с КК приедем тебя подменить.

— Окажи мне услугу.

— Говори.

— Три чизбургера, картошку фри и колу.

— Заметано, — Майкл рассмеялся. — Увидимся через полчаса.

Он закрыл телефон, оделся и пошел вниз. Выйдя на балкон, посмотрел на Босфор и Мраморное море, постарался замедлить бег мыслей, рассматривая проходящие корабли, великий город, запоминая его, чтобы, если когда-нибудь спросят, можно было рассказать о чем-то ином, кроме подземелья и грязных проулков.

Майкл снова вытащил мобильник и набрал номер КК. Телефон звонил и звонил, но она не отвечала. Сент-Пьер не мог понять, почему женщины так долго принимают душ. Послание в голосовую почту он не стал оставлять, захлопнул аппарат и засунул его назад в карман.

В последний раз посмотрел на суда в воде, разделявшей Европу и Азию, и вернулся в комнату, радуясь возможности увидеть мир глазами человека спокойного и счастливого. Снял трубку местного телефона и, попросив как можно скорее приготовить чизбургеры и картошку фри для Буша, сказал, что заберет их на кухне. Наконец взял ключ от номера и бумажник с кофейного столика, выключил свет и прошел к бару, в котором спрятал кожаный чехол с посохом.

В жизни Майкла бывали времена, когда он пребывал в крайнем удивлении, но такое случалось очень редко. Он всегда любил шахматы, стратегические игры, в которых нужно взвешивать вероятности, всевозможные сценарии развития событий. Он научился предвидеть действия других, прогнозировать последствия таких простых событий, как деловые сделки или футбольные матчи, или таких сложных, как кража картины или спасение из тюрьмы его друга Симона. Но когда он заглянул в бар, сердце его упало. Да, он предполагал, что такая вероятность существует, но решил не думать о ней. Буш спрашивал, насколько хорошо он знает КК, но Майкл закрыл эту тему. Сердце никогда его не обманывало, чутье никогда не подводило.