Сначала он и сам не поверил в догадку, увиденную — ну будто подсказал кто-то! — во сне. Не поверил себе. Но на всякий случай решил проверить.

В опечатанный дом Барсукова не пустили, и он занялся опросом соседей. Интересовало его на первый взгляд нечто странное и совершенно не относящееся к убийству. А именно: не видел ли кто-либо из соседей покойных Терещенко каких-либо необычных насекомых дома или возле дома. Никто ничего не видел. Но кто-то вспомнил, что Терещенко незадолго до смерти собирались травить тараканов.

А еще через пару недель сосед слева сам разыскал Барсукова и сообщил, что заметил дома за притолокой необычного по расцветке таракана. На коричневой спинке — несколько беловатых пятен. Пятнистый таракан был раза в полтора крупнее обычного прусака и, казалось, не торопился убегать от внезапно вспыхнувшего света.

— Я не рискнул попросить соседа, чтобы он поймал эту тварь в спичечный коробок, если увидит его еще раз, — рассказал Барсуков, — мне не хотелось увеличивать количество трупов в городе. Но и официально предупредить власти я тоже пока не вправе — нет прямых доказательств. Все это лишь мои предположения. Дело в том, что, с одной стороны, аварийный залповый сброс, точнее, некоторые вещества в нем оказались сильными мутагенами. Это во-первых. Во-вторых, колодец, откуда берут воду в домах, ближайших к терещенковскому, более всего пострадал от выброса. В грунтовые воды попало больше всего мутагенов. В-третьих, самое главное — яд, обнаруженный в крови несчастных Терещенко, больше всего близок по химической формуле к так называемому тараканьему секрету, вырабатываемому альвеолами таракана. В обычных условиях у обычных тараканов это вещество не является ядовитым. Но если предположить, что произошла мутация и у нового поколения тараканов в альвеолах вместо безобидного секрета начал вырабатываться токсин, который при укусе челюстными жвалами попадает в кровь, то все становится ясным. Видимо, конституция тараканов изменилась довольно значительно, они стали крупнее, усилились челюстные жвалы, повысилась плодовитость.

Картина представляется мне следующим образом. Обеспокоенный нашествием тараканов, да еще таких странных — больших, с белесыми пятнами на спине, глава семьи решил перетравить их… Понятые рассказали, что в доме пахло не только дихлофосом, но и карбофосом и еще чем-то… Короче, Терещенко «объявили войну» тараканам, а они им. То ли эта популяция мутантов более агрессивная, то ли более сообразительная — поняли, откуда исходит опасность, и отреагировали, — не известно. Но в итоге мы имеем то, что имеем. А может быть, именно дихлофос возбудил агрессивность насекомых. Может быть, даже именно дихлофоса не хватало, чтобы тараканий секрет, вступив с ним в реакцию, превратился в токсин. Черт его знает.

Известно одно — тараканью миграцию удержать уже невозможно. Скоро новых, с белыми пятнами больших тараканов увидят в своих домах жители сначала Раменского, а затем и Москвы.

И если эти предположения подтвердятся, если ядовитость — доминантный признак, а не рецессивный, если он сам по себе не растворится в популяции, что тоже возможно, то нас ждет еще не одно нераскрытое «преступление».

Больше всех испугался зоотехник. И приказал незаметно выбросить «эту гадость» подальше от колхозной фермы. Зоотехника могли с ходу уволить за упущения в селекционной работе. Так делали не раз в соседних хозяйствах. Хотя понимали: причина-то совсем другая.

Вечером у Коновалова раздался звонок: «Надо ехать!» Тайный сговор, объединивший профессора сельхозинститута и его студентов-заочников, также имел шанс закончиться крупными неприятностями для обеих сторон. Коновалова уже вызывали в тогда еще существовавший Житомирский обком партии: зачем собирает компрометирующий материал на КПСС?

«Компромат» пришлось тянуть проволокой из выгребной ямы. Обмывать у колонки. Потом, закутав в тряпки, везти рейсовым автобусом, изображая на лице полную безмятежность. Зато никак не успокаивались попутчики: «Да господи ж, что оно пахнет такое!» В тряпке лежал обыкновенный мертвый новорожденный теленок черно-пестрой породы. С двумя головами, тремя ушами и, как выяснилось при вскрытии, одной трахеей…

Экземпляры, которые собирал по районам профессор Коновалов, превосходили фантазию любого фильма ужасов. Здешняя земля стала рождать чудовищ.

В Лугинах обнаружили корову с четырьмя рогами, «лишние» выткнулись прямо из затылочной части черепа. В Народичах нашли восьминогого жеребенка. Незаращение брюшной полости у телят, из-за чего внутренности просто выпадали наружу, массово зафиксировали в ВолодарскВолынском. Сросшиеся поросята, точнее, одна огромная голова на два туловища, снова теленок, похожий на тяни-толкая… Не было недостатка в растениях-мутантах: огромные одуванчики на обычных тонких стеблях, сосны, у которых хвоя росла только вниз… Они, конечно, впечатляли обывателя меньше.

А экспонаты все прибывали. Их количество приблизилось к полусотне. Поскольку коллекция собиралась как частная, Вячеслав Сергеевич делал ее сам препарировал, формалинил, проводил необходимые исследования, вел записи. Работал полуподпольно. Институтское руководство категорически не одобряло коноваловское «рытье в навозных кучах». Ближайшие и отдаленные последствия Чернобыля относились к категории «закрытых» тем — выставка уродов могла взбудоражить народ. И даже подтолкнуть к мысли: а вдруг то, безжалостное и невидимое, что на языке ученых называется «радиационнохимическое загрязнение», коснется и человека?

Первым вздрогнул городок Овруч. В роддоме жена «ликвидатора» (участника ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС), молодая и с виду здоровая женщина, разрешилась двухголовым младенцем.

А потом как плотину прорвало. Стали сообщать о детях-«сиренах» (нижняя часть туловища напоминала рыбий хвост), с открытым расщепом брюшной полости по так называемой «белой линии» живота, родившихся без глазных яблок, с культями на месте рук и ног. Трагическая цепь замкнулась. Земля, вода, воздух, растительный, животный мир и, наконец, венец творения стали лишь больными клетками природы.

Вячеслав Сергеевич настоял, и коллекцию, названную «Музей чернобыльского предупреждения», разрешили выставить в Житомирском сельхозинституте. А потом начали собирать средства, чтоб перевезти ее по всей Украине.

Особо любимые биологической наукой страдальцы, мушки дрозофилы, подвергнутые профессором Коноваловым воздействию той окружающей среды, в которой обитают жители Житомирской, Черниговской, Киевской областей Украины (правда, все 240 вредоносных факторов привлечь в лабораторных условиях не удалось, ограничились девятью десятками), подтвердили худшие опасения. Мутации становились наследственными. И по окончании опыта еще 40 поколений дрозофил рождались по-прежнему бескрылыми, безногими, белоглазыми…

Со временем рамки свободы информации сжались пуще прежнего, и Коновалова потеснили с выставкой мутантов: раз частная коллекция — забирай домой!

Вячеслав Сергеевич и его детище, с помощью которого хотел спасти все живое от вырождения — лабораторию инженерно-биологических проблем и новых технологий, пока приютил местный инженернотехнологический институт. А вот с «Музеем чернобыльского предупреждения» получилось хуже. Двух телят-мутантов, невзирая на формалин, сожрали в подвале крысы. Часть экспонатов хранится дома: малоприятное, надо сказать, соседство и плохая примета. Восьминогого жеребенка пристроил у дочери, в ящике на балконе киевской квартиры. Что-то пылится на стендах в прежнем служебном кабинете. А остальное Вячеслав Сергеевич поместил в большие стеклянные бутылки, законсервировал и… зарыл на огороде. Похоронил…

Страну захлестнула «эпидемия» самоубийств. В Санкт-Петербурге только за прошлый год покончило с собой более тысячи человек. Не лучше обстоят дела в Москве, других крупных городах. Явление представляется достаточно загадочным, потому что среди сообщений о попытках свести счеты с жизнью то и дело упоминается «призрачный зов», толкающий людей на крайний шаг.