— Я не боюсь и не отступлю! — воскликнул Ушаков, отнимая свою руку. — Я хотел только предостеречь тебя еще раз; если ты пойдешь вперед по избранному пути, то и я последую за тобою.

— Итак, вперед! — воскликнул Мирович. — Сокол расправляет крылья и острым взором высматривает свою добычу! Возьми эту бумагу и покажи ее солдатам, которые еще сегодня соберутся у Пискова; я приду побеседовать с ними, чтобы убедиться, что все готово для дела. В Петербурге, говорил ты, все обстоит хорошо?

— Как нельзя быть лучше, — ответил Ушаков. — Шевардев — наш, а также все канониры его казармы; он ручается, что если мы приведем к нему Иоанна Антоновича, то при помощи пушек на нашу сторону быстро перейдут народ и гвардия.

— Отлично! — сказал Мирович. — Вскоре можно будет назначить день. О, Аделина, возлюбленная моя!.. Скоро твое прекрасное чело украсится княжеской короной!

Вдруг в крепости загремели барабаны и раздались возгласы команды.

— Что это значит? — воскликнул Мирович, быстро надевая мундир и заботливо прицепляя шпагу.

Ушаков открыл дверь, собираясь уйти в свою комнату.

— Скорей, скорей, — воскликнул пробежавший мимо офицер, — фельдцейхмейстер приехал делать смотр; уже отправлены лодки, чтобы доставить его сюда с берега.

Когда Мирович спустился на двор, роты уже выстраивались под командой генерала Бередникова.

Мирович занял свое место во фронте; вскоре после него появился Ушаков, когда генерал в последний раз окидывал взглядом фронт, ворота открылись — и Григорий Григорьевич Орлов в сопровождении нескольких адъютантов своего штаба вошел во двор.

Подобный смотр происходил несколько раз в году и потому не вызвал особого удивления; тем не менее комендант и офицеры гарнизона всегда чувствовали себя неспокойно, так как Орлов, смотря по состоянию духа, нередко делал резкие выговоры за малейшие упущения.

Князь был в военной форме с андреевской звездой. Слегка прикоснувшись к шляпе, он ответил на салют генерала и приблизился к фронту. Ружья были взяты «на караул» точно и отчетливо в каждом движении.

Орлов удовлетворенно кивнул головой, и Бередников облегченно вздохнул.

После нескольких вопросов о крепости и гарнизоне Орлов медленно зашагал вдоль фронта, окидывая острым взглядом каждого солдата. Но и здесь не к чему было придраться; ласковее, чем всегда, он кланялся офицерам и прошел мимо Ушакова, не обратив на него особого внимания. Перед Мировичем он на секунду приостановился и пронизывающим взором посмотрел на него. Мирович враждебно взглянул на Орлова, не дрогнув ни мускулом лица.

Перед князем в этот момент пронесся образ Аделины, и ему перехватило горло при мысли о том, что любовь красавицы принадлежит этому подпоручику. Мирович же думал, что скоро он будет судить того, перед кем сейчас стоял с опущенной шпагой, и еще горделивей и отважней сверкнули его глаза. Никто, кроме Ушакова, не заметил ничего особенного. Орлов зашагал дальше вдоль фронта, затем он поднялся с комендантом на стены, осмотрел состояние некоторых орудий и вернулся обратно во двор, где все еще продолжали стоять под ружьем солдаты.

— Я доволен, — сказал он, — все в порядке; благодарю офицеров за рвение, солдатам же приказываю выдать по лишней чарке водки.

При громких криках «ура» солдаты разошлись по казармам.

Орлов, по обыкновению, отправился к коменданту, который просил оказать ему честь посещением его дома.

— Мне нужно поговорить с вами, генерал, — сказал Григорий Григорьевич, шагая по коридору, ведшему в помещение Бередникова. — Оставьте адъютантов в прихожей.

Генерал попросил офицеров остаться в первой комнате и провел Орлова в свой кабинет, куда слуги принесли небольшой столик, на котором, по распоряжению Орлова, были поставлены икра и два графина — один с шампанским, другой — с ромом, из которых граф составлял свой любимейший напиток.

— Я доволен вами, генерал, весьма доволен, — сказал Григорий Григорьевич. — Ваши солдаты и крепость находятся в образцовом порядке, и это радует меня, так как в настоящее, серьезное время все верные слуги императрицы должны соблюдать особую бдительность на своих постах.

— Я счастлив угодить вам, ваша светлость, — ответил Бередников, — и буду продолжать столь же ревностно исполнять свои обязанности и на службе нашей всемилостивейшей государыни.

— Времена настали плохие, — продолжал Орлов, — смута поднимает свою голову. Слышали ли вы о дерзком смутьяне, который грабит и жжет яицкие степи, осмеливаясь выдавать себя за царя Петра Федоровича?

— Мой мир заключается в этих стенах, — возразил Бередников, — я слышу впервые от вашей светлости об атом бунтовщике; к тому же меня мало беспокоит, что происходит на свете; государство в безопасности, если каждый добросовестно исполняет свои обязанности.

— Клянусь, вы правы, — воскликнул Орлов. — За ваше здоровье! Слуги, подобные вам, нужны императрице. Но в то же время кто может поручиться, что и сюда не проникло известие о бунте безбожного обманщика? Дух восстания заразителен, а вы храните здесь опасную тайну, которая в ловких руках может также вызвать восстание и смуту.

— Ваша светлость! Вы можете быть спокойны, — возразил Бередников. — Прежде чем эта тайна проникнет в мир, ей придется перешагнуть через мой труп.

— Если бы это и случилось, — сказал Орлов, — то погиб бы только храбрый солдат, и больше ничего. Времена требуют осмотрительности. Выслушайте меня! Нужно быть готовым ко всяким случайностям, и я пришел к вам ради охраны престола императрицы. С сегодняшнего дня вы будете ставить на караул к узнику, содержащемуся в этой крепости, только тех офицеров, в которых вы вполне уверены, — понимаете? — вполне. Но эту меру приведите в исполнение так, чтобы она не бросилась в глаза.

— Это очень просто, — ответил Бередников, — стража у узника, которого вы имеете в виду, назначается мною без соблюдения какой‑либо очереди, и каждый раз я сам отдаю распоряжения офицеру.

— Отлично, — воскликнул Орлов, — это является доказательством вашего ума и осторожности и не останется без вознаграждения со стороны государыни. Отныне, — продолжал он далее, понижая голос почти до шепота, — вы будете назначать на стражу сразу двух офицеров и дадите им приказ при мятеже с целью освобождения узника немедленно умертвить его — понимаете? — немедленно умертвить. Так чтобы заговорщики нашли только его труп. Далее, офицерам, которым вы объявите этот приказ, посоветуйте хранить строжайшую тайну, если они не хотят поплатиться своей головой!

— О, ваша светлость, — воскликнул Бередников, бледнея, — но ведь это ужасно! Смею ли я пролить кровь этого узника? Ведь это — кровь наших царей, потомка Романовых! И разве возможен мятеж в стенах нашей крепости?

— Ведь Петр Великий, — строго сказал Орлов, — не пощадил собственной крови, когда дело касалось безопасности государства. И если, как вы говорите, мятеж невозможен, тем лучше; моя обязанность предвидеть всякую случайность. Помните, генерал, что и вы отвечаете головой за то, чтобы мой приказ был буквально приведен в исполнение!

— Тогда, ваша светлость, — сказал Бередников, — я прошу вас выразить его буквально и письменно!

— Ваша совесть может быть спокойна, — сказал Орлов. — Вам известно распоряжение, в силу которого императрица поручила мне заботу о крепости и ее пленниках?

— Да, я знаю, — ответил Бередников.

— Тогда достаточно моего распоряжения, — сказал Орлов, садясь к письменному столу генерала, — императрице же все равно, какая кровь течет в жилах того или другого из ее подданных.

Он взял лист бумаги и крупным почерком стал писать, в то время как Бередников, взволнованный до глубины души, стоял возле него.

— Вот, — сказал Орлов, протягивая генералу бумагу, — удовлетворяет вас это?

— Да, — ответил Бередников, прочитав написанное. — Буквальный приказ, и будет исполнен буквально, если понадобится. Только, — сказал он, облегченно вздыхая, — такой случай невозможен: Бог этого никогда не попустит!