Не испытывая симпатии к Роджеру О'Коннору, Хорнблауэр тем не менее пришел к выводу, что ирландский вопрос нельзя рассматривать как просто антиправительственную агитацию. При этом он сомневался, удастся ли ирландцам добиться хоть слабого подобия независимости и самоуправления. Хорнблауэр полагал, что они всегда будут проигрывать в этом вопросе, так как не смогут договориться между собой. «Между ирландцами всегда буду находиться желающие предать своих соотечественников», — писал Хорнблауэр своему свояку Ричарду 7 июня 1818 года.

«Я успел узнать и полюбить ирландцев за многие их прекрасные качества — как разума, так и сердца, и не в последнюю очередь — за их ум и отвагу. Из истории о процессе над мистером О'Коннором и его оправданием вразрез со всеми нормами справедливости, можно подумать, что все ирландцы в заговоре против нас. Однако вся история их последних мятежей приводит меня к прямо противоположным выводам — о том, что они крайне редко могут доверять друг другу. Среди них был Фрэнсис Хиггинс, друг великого О'Келли, который принял тысячу фунтов стерлингов и ежегодную пенсию в 300 фунтов за предательство лорда Эдварда Фитцджеральда. (Именно этот О'Келли был владельцем знаменитого скакуна Эклипса, победителя многих скачек).

Было также и дело преподобного Уильяма Джексона, который прибыл в Ирландию для выполнения миссии, связанной с изменниками, в сопровождении мистера Кокэйна, который с самого начала был на жаловании у английского правительства. А еще был Бреннер, редактор «Evening Press», который успешно работал на обе стороны, и еще добрая дюжина ему подобных. Общество «Объединенные ирландцы» было насквозь пропитано правительственными агентами, одним из которых был сам Армстронг, а другим — клерк, составлявший списки заговорщиков. Если приобрести агентов в тайном обществе было столь легко, никакое восстание в будущем просто не может рассчитывать на успех. Среди ирландцев широко распространилось мнение, что британские министры специально провоцировали их на восстания для того, чтобы обосновать необходимость «Акта о Воссоединении», который они заранее решили реализовать. Я знаю, что эта история не может быть правдой, но ей придают правдоподобности свидетельства того влияния, которое имели наши агенты среди восставших. Из собственных осторожных исследований я начинаю понимать природу вопроса, однако не могу сказать, что близок хоть к какому-нибудь подобию правильного ответа».

Это письмо показывает, сколько размышлений Хорнблауэр уделял Ирландии, и объясняет позднейшие речи, с которыми он выступал по этому поводу в Палате Лордов. Он становился все более решительным по мере того, как его взгляды выкристаллизовывались, и особенно в те годы, когда Ричард, маркиз Уэлсли, оказывал значительное влияние на политику английского кабинета. Нельзя сказать, чтобы Хорнблауэр не уделял этому вопросу достаточного внимания.

Во время своего первого визита в Ирландию, Хорнблауэры возвращались домой через Белфаст и далее — по реке Клайд. Случилось так, что они достигли Донегалла в первую неделю июля 1819 года и 10 июля находились в десяти милях от Лондондерри. На пути им встречались деревни, окруженные войсками и пушками. На одной стороне таких поселков часто можно было наблюдать две толпы людей из числа местных жителей. Стоя поодаль, они грозили друг другу камнями и дубинками. Оказалось, что одни из них были оранжистами, которые собрались в ожидании большого ежегодного события — демонстрации 12 июля в честь знаменитой битвы при Бойне. Другая же толпа представляла римских католиков, намеревавшихся не допустить проведения этой процессии. Военные же, которых было слишком мало, очевидно были призваны предотвратить столкновение и, судя по всему, вынуждены были решать неисполнимую задачу. Горацио к тому времени видел уже немало битв, но не мог и предположить, что люди готовы к кровопролитию по столь незначительному поводу, а британские солдаты вынуждены вмешаться, используя в качестве веских аргументов боевые патроны и примкнутые штыки. Пат и Тим вновь должны были стать друзьями. Барбара же воспринимала все это лишь как дополнительную деталь из своего предыдущего опыта — не как что-либо, виденное ею ранее, но как нечто, знакомое ею еще по рассказам няни в детские годы.

Почему люди должны быть столь возбуждены неким событием, произошедшим в 1690 году? — это было для Горацио загадкой, которую он вновь и вновь пытался решить при виде очередной предотвращенной бойни. Ему предстояло еще многое узнать об ирландцах, чтобы понять их.

Во время своего второго посещения Клайда (в августе 1819 г.) Хорнблауэр встретился со строителем «Кометы», мистером Джоном Вудом (Это был мистер Джон Вуд младший (1788–1860). Старший, его отец, умер в 1811 г.), который как раз в эти годы планировал строительство парохода «Джеймс Уатт», спущенного на воду в 1822 году и оснащенного машинами, созданными в Бирмингеме компанией Болтона и Уатта. Мистеру Вуду предстояло всего построить тридцать три речных парохода, не считая парусных судов, и именно он позднее возглавил сооружение знаменитой «Акадии» для Сэмюэля Кунарда. Из писем Хорнблауэра того времени становится ясным, что из всех изобретений он более всего интересовался паровым буксиром. Первое из подобных судов так и было названо — «Буксир», и было построено в 1817 году для каботажной торговли, однако (оказавшись для этого слишком неподходящим) позднее использовалось для буксировки других судов. Этот опыт побудил «Уильям Денни & Co» к сооружению 53-тонного «Самсона» в Думбартоне, с двумя паровыми машинами мощностью не менее 24 лошадиных сил каждая. Судя по всему, Хорнблауэр видел окончание его строительства и понял, насколько полезным может стать подобное судно (скажем) в Портсмуте. Он также понял и особо подчеркивал, что паровой буксир мог бы оказать неоценимую помощь в битве при Алжире — например, для вывода обездвиженного штилем «Неприступного» из опасного положения, в которое его завел капитан Милн. Любопытно заметить, что правильность этой точки зрения убедительно доказали французы при захвате Алжира в 1830 году. При этом в распоряжении их флота было не менее семи паровых буксиров (один из них «Сфинкс» водоизмещением 780 тонн) и, в значительной мере, именно благодаря им был достигнут общий успех этой операции.

Хорнблауэры вернулись домой в Кент в 1819 году и приблизительно в то же самое время решили, что Смоллбридж-Мэнор уже недостаточно солиден и величественен для пэра Соединенного Королевства. После рассмотрения ряда предложений о покупке недвижимости, они в конце концов приобрели Боксли-Хаус, по другую сторону Мэйдстона, не продавая, однако, Мэйдстона, который в связи с этим был заново меблирован для генерала Грабтри, ветерана войны на Пиренейском полуострове. Со вступлением во владение Боксли-Хаус возникли некоторые задержки, и Хорнблауэр так и не поселился в нем до своего возвращения из Вест-Индии в 1823 году. Боксли-Хаус существует и сегодня.

Боксли-хаус, со старой фотографии, принадлежащей теперешнему владельцу поместья

Его можно увидеть неподалеку от деревушки Боксли, что лежит в двух с половиной милях от Мэйдстона. С моря она защищена отмелями Северного Даунса, и от нее удобно добираться в Чатем. Боксли упоминается в «Книге страшного суда» как поместье, принадлежащее епископу Байи. В 1189 оно было передано Ричардом Львиное Сердце ордену цистерцианцев, которые построили здесь аббатство. Оно, в свою очередь, во время Реформации перешло сэру Томасу Уитту или Уотту (1503?-1542), уроженцу Йоркшира, который в 1492 купил замок Эллингтон. Уотты потеряли это поместье, когда молодой сэр Томас (1521?-1554) был казнен за измену, однако позднее вернули себе его часть во время правления королевы Елизаветы I. Усадьба, таким образом, перешла сэру Френсису Уотту, который одно время был губернатором Виргинии. От него усадьба и аббатство перешли к леди Сельярд, но Эдвин Уотт, адвокат, провел против нее удачный судебный процесс, в результате которого получил часть этого поместья.