С последними словами: «Милость Господа нашего, Иисуса Христа, любовь Бога и присутствие Святой Троицы да будет с нами. Аминь», — похороны подошли к концу. Маленькая группа расступилась и направилась к дому, бредя по снегу и стараясь укрыться от ветра. Яков Хорнблауэр привел шуринов обратно в дом, где жил и принимал пациентов, и из которого час назад похоронная процессия тронулась на кладбище. Одно несомненно — там было подано красное французское вино с пряностями, которого гости очень ждали. Теперь мы должны прояснить постоянно возникающий вопрос о точном месте рождения Горацио. Местные предания по этому вопросу высказываются твердо, но неоднозначно. Историки из Сандвича и Дилла исследовали этот вопрос в научных обществах, причем некоторые указывали на Фэррьерс Коттедж, а другие — также уверенно — настаивали, что Яков жил в доме, в котором позднее разместился городской магазин. Теоретически можно было бы закончить эту дискуссию ссылкой на документы на право собственности, но Яков, скорее всего, был просто нанимателем и вообще никакой недвижимостью не владел. Во времена ныне покойного Джона Лэйкера на страницах «Дилльского Меркурия» завязалась нудная переписка между теми, кто придерживался в этом вопросе мнения Притчарда, и теми, кто был на стороне Лэйкера (См. Дж. Лэйкер, «История Дилла». Дилл, 1917 г., приложение VII). Дискуссия эта получила название «Битвы за свиное корыто», поскольку могло показаться, что большинство аргументов касалось того, было ли во дворе дома корыто для свиней, или нет — ибо известно, что маленький Горацио любил играться в этом самом корыте, представляя себя потерпевшим кораблекрушение в открытой шлюпке… существует множество доказательств, что он мог проделывать это в Фэррьерс Коттедж, однако невозможно доказать, что это было невозможным и в другом доме. К сожалению, даже каменное корыто не является столь постоянным предметом пейзажа, как это предполагают некоторые историки — его можно передвинуть, продать или разбить. Если бы мы все основывались исключительно на месте расположении этого предмета, то нам пришлось бы дискутировать о месте рождения адмирала до бесконечности. Однако существует один документ, которым исследователи пренебрегли, который проясняет дело и при этом удовлетворяет обе стороны. В приходской книге существует запись о смерти в 1764 году Сэмюэля Хьюсона, аптекаря. Это свидетельствует о том, что Яков прибыл в Уорс в качестве помощника Хьюсона и унаследовал практику после его смерти. Значит, он жил вместе с Маргарет в Фэррьерс Коттедж (который был построен в 1723-м) с 1759 по 1764 года, а затем переехал в более просторный дом. Таким образом, Горацио родился уже по новому адресу, но и те, кто полагает, что Яков жил в Фэррьерс Коттедж, также правы. Он действительно жил там в течение пяти лет, однако это было еще до рождения его сына, единственного из оставшихся в живых детей. Кстати сказать, приходская книга говорит, что Маргарет родила еще двух дочерей, одну из них — в 1767 году, но обе девочки умерли еще в детстве. Горацио никогда не вспоминал о них и мог вообще не знать об их существовании.
Горацио говорил о себе, как о «сыне доктора», и при этом лишь немного преувеличивал, если говорить про общественное положение отца. В восемнадцатом веке аптекарь был чем-то средним между сегодняшним аптекарем и врачом общей практики. С 1617 года существовало Лондонское Общество аптекарей, членство в котором зависело от результатов сдачи квалификационного экзамена. Однако власть этого Общества не распространялась за пределы Лондона и специалистом, подобным Якову Хорнблауэру, можно было стать и после нескольких лет работы помощником аптекаря в провинции. Положение в обществе у врача было выше, нежели у аптекаря, особенно, если врач обладал университетским дипломом. Более того, тогда, также как и сегодня, врач использовал титул «доктора» (хотя обычно не имел этого ученого звания), что гарантировало ему позицию «джентльмена». Но врачей было немного, а их консультации стоили относительно дорого, так что большинство людей с небольшими недугами предпочитали направляться к аптекарю. Аптекарь, который внимательно относился к больным, мог иногда рассчитывать на обращение «доктор», может и в шутку; он мог быть настолько близок к докторату, насколько ему это было необходимо. Отличие Якова Хорнблауэра от сегодняшнего заключалось в том, что состоятельные пациенты посылали за ним чаще, так что ему приходилось проводить на коне больше времени, нежели за письменным столом. Те, кто победнее, приходили к нему на дом, но чаще всего вынуждены были довольствоваться советами его помощника. Сравнивая положения врача и аптекаря в Англии восемнадцатого века, мы все же должны помнить, что ни того, ни другого землевладелец не приглашал к себе на обед, и обоих можно было накормить в людской.
Что же касается местечка Уорс, то владельцем его во времена похорон матери Горацио числился Карл Мэтсон, личность, как мы уже убедились, не слишком значительная. Знаем, тем не менее, что Горацио, как и иные мальчишки, вынужден был снимать перед ним шапку. В конце концов, он был просто сыном мелкого служащего и был вынужден вести себя соответственно. Если же он уже начинал думать о себе иначе, то благодаря дяде Томасу и дяде Джорджу, потому-то наша история и начинается с похорон миссис Хорнблауэр. Именно при этом событии мальчик смог ознакомиться с основами иерархии общества. С этой минуты он впервые начал считать себя джентльменом. Ведь он же был племянником Джорджа Роусона, эсквайра! В конце концов, он понял бы, что 77-й пехотный полк не был особо привилегированным, что нетрудно было получить офицерский патент во время войны и что не стоило надеяться, что сорокалетний поручик мог рассчитывать на повышение в звании. Пока, возможно, мальчику было вполне достаточно того, что его дядя носит саблю. Второй дядюшка сабли не носил, но его одежда и манеры производили — неким другим образом — еще большее впечатление. Он был, по крайней мере, отражением, если не представителем, мира богатства и утонченности. Хотя сам и не занимал высокого положения в обществе, он, тем не менее, мог небрежно упомянуть о своих знакомых, сэре Лайонеле и сэре Фергюсе. Сомнительно, конечно, чтобы они в равной мере часто вспоминали о нем, однако оба несомненно знали о его существовании — в роли поставщика морского имущества либо в роли помощника судовладельца по снабжению, дядя был широко известен в кругах, в которых вращался.
После похорон оба дяди исчезли, направившись каждый в свою сторону, а маленький Горацио начал жить жизнью местечка. Он мало видел отца днем и ненамного больше — вечером. У Якова Хорнблауэра была мастерская, в которой он и запирался, занимаясь гравированием или таксидермией — набиванием чучел, а также разными механическими изобретениями. Насколько известно, он никогда ничего не запатентовал, однако постоянно находился «буквально в шаге от великого открытия». Раз в неделю он привык играть в вист с викарием (мистером Пеннингтоном) и женой викария. При жизни Маргарет была четвертым партнером, но ее смерть едва не лишила Якова его еженедельного отдыха за картами. Примечательно, что во всем местечке не было больше ни одного взрослого игрока в вист; так что было просто необходимо сделать из Горацио четвертого партнера для игры. Таким образом, он научился играть в вист уже в детстве — и к тому же у игроков, которые относились к этому занятию очень серьезно. Наверняка мальчик также ходил в местечковую школу, так как рано выучился читать и писать. Возможно, дома были какие-то книги, поскольку Яков был человеком образованным, а еще больше книг, скорее всего, можно было взять почитать у викария. О том, какие книги были в распоряжении мальчика, мы можем судить по тем, которые он сохранил. Когда Горацио умер, в его библиотеке было найдено несколько потрепанных томиков, причем некоторые из них носили на титульном листе образцы его ученической еще подписи.
