27 июня 1816 года случилось чудо. Хорнблауэр получил то, на что, казалось бы, уже не мог рассчитывать — письмо с предложением явиться в Адмиралтейство. Он бросился на Чарринг-Кросс со всей быстротой, на которую только способны были лошади, и в очередной раз оказался в кабинете сэра Томаса Байама Мартина, члена военно-морского совета. Позднее Хорнблауэр описал этот разговор в своем письме, адресованном сэру Чарльзу Пенроузу.
Адмирал Мартин:
Я уполномочен предложить вашей лордовской светлости назначение на пост капитана флота к лорду Эксмуту.
Хорнблауэр:
Я счастлив принять это назначение, но слегка удивлен этим предложением. Брат его лордовской светлости занимает этот пост в настоящее время, и я знаю многих других соратников лорда Эксмута, которых он мог бы предпочесть моей кандидатуре. Сам же я в последний раз служил с ним еще мичманом, в 1796 году.
Адмирал Мартин:
Я знаю об этом. В своей последней экспедиции в Алжир лорд Эксмут собрал вокруг себя многих офицеров, которые ранее также служили под его флагом. Сейчас ему придется вновь посетить Алжир, но уже с другими приказами, которые делают возникновение боевых действий практически неизбежным. Зная, что его собственная жизнь будет находиться под угрозой, лорд Эксмут решил не подвергать такому же риску жизни тех, кто ему особенно близок. Ни его брат, ни его сыновья не будут в этой экспедиции. Он предполагает предстоящую операцию исключительно опасной.
Хорнблауэр:
Его друзья будут разочарованы. Кто же еще идет с ним?
Адмирал Мартин:
Адмирал Пенроуз будет заместителем командующего, вице-адмирал Милн — его вторым заместителем, капитан Брисбен будет флаг-капитаном его лордовской светлости на «Королеве Шарлотте», капитан Брэйс — с Милном на «Неприступном». Пенроуз сейчас в Средиземном море и ему приказано присоединиться к эскадре его лордовской светлости под Гибралтаром.
Хорнблауэр:
Это большая честь служить с подобными офицерами и последняя возможность побывать в бою — ведь вслед за этим может последовать десять лет мира.
Адмирал Мартин:
Скорей даже все двадцать лет, милорд. Представляете — может уже не быть ни одной битвы до самого конца наших дней.
Это последнее пророчество так и не сбылось, но Европе действительно, в большей или меньшей степени, предстояло прожить долгие годы в мире. Каждый флотский офицер горел желанием идти в поход с лордом Эксмутом, так что его трудности в вежливых отказах им почти сравнялись с теми затруднениями, которые он испытывал с заполнением вакансий на нижних палубах.
Теперь матросов ничто не удерживало на кораблях — война закончилась, и они уже хорошо знали, что мог дать им Королевский флот. Для Хорнблауэра же, чья карета мчалась к Портсмуту, вся ирония ситуации состояла в том, что его кандидатура была выбрана исходя из противного — не потому, что лорд Эксмут больше любил своего бывшего мичмана, а потому, что адмирал не хотел рисковать жизнью тех, кто был дорог ему значительно больше. Еще одним проявлением иронии судьбы было то, что Хорнблауэр, за двадцать лет действительной службы на море, ни разу не принимал участие в генеральном сражении. Насколько ему было известно, это было делом весьма обычным. В боевом строю британского флота при Трафальгаре было всего двадцать семь линейных кораблей из общего числа семидесяти двух. Моряки, которые сражались у мыса Сан-Винсент или при Абукире, представляли счастливое меньшинство, и потом гордились этим всю жизнь. И вот сейчас, в последний момент судьба подарила Хорнблауэру неожиданный шанс. Битва почти неизбежна, и он будет на палубе флагманского корабля. Если он будет убит — а это вполне могло случиться — то его проблемы с Барбарой решатся сами собой. Если же снова вернется героем, как это уже было в 1811 году, проблема также будет решена, но уже другим образом. Она не может остаться в стороне, когда все вокруг будут повторять его имя. Если же ему все-таки не суждено вернуться героем, то лучше не возвращаться вовсе.
Почему же в Алжире должна была разгореться битва? Главным фактором было то, что берберские государства, как это было известно Хорнблауэру еще с детства (см. стр. 205) и в чем ему предстояло убедиться в первые годы его морской службы (см. стр. 115), все еще жили морским грабежом и имели неприятную привычку обращать в рабов всех пленников, захваченных ими в стычках с малыми христианскими государствами Средиземноморья. Во время войн с Наполеоном британский Средиземноморский флот часто оставался без единого европейского союзника и зависел от Алжира, Туниса, Орана и других мусульманских портов в качестве источников снабжения водой и продовольствием. Пока война продолжалась, на пиратские привычки этих «союзников» приходилось смотреть сквозь пальцы. Когда же война закончилась, эти пираты стали не нужны, и на Британию оказывалось давление, чтобы навести порядок в тех водах. Англия ввела запрет на работорговлю неграми в своих владениях еще в 1807 году и спустя восемь лет настаивала, чтобы участники Венского конгресса последовали ее примеру. Однако эти «гуманные» призывы были встречены холодным вопросом: почему британская сторона столь заботится только о черных рабах? Ведь на североафриканском побережье к тому времени было достаточно и белых рабов, однако Англия до сих пор не предпринимала никаких мер для их освобождения. Если бы британцы вели себя более последовательно в этом вопросе, то, возможно, их аргументы имели бы больший вес. В результате лорду Эксмуту, главнокомандующему на Средиземном море, было поручено посетить берберские государства и организовать освобождение белых невольников. Он сделал это весной 1816 года, действуя лишь в качестве посредника в интересах государств, которые согласны были внести за своих граждан запрашиваемый выкуп. Таким образом, он посетил Алжир, Тунис и Триполи, заключив со всеми этими державами род некого договора. Затем он вернулся в Англию, и 24 июня его корабли бросили якорь на Спитхедском рейде. За его убытием из берберских государств незамедлительно последовала резня итальянских рыбаков у Боны, в Алжире. Поскольку другие европейские государства были далеко не удовлетворены заключенными договорами, английский Кабинет решил вновь направить Эксмута в Средиземное море, но уже с другими инструкциями. Ему было сказано преподать дею Алжира хороший урок — главным образом для того, чтобы произвести впечатление на представителей европейских дворов, собравшихся к тому времени в Окс-ла-Шапелье. Таким образом, решение о бомбардировке Алжира уже было принято в Лондоне и должно было быть реализовано в любом случае, даже если бы дей был абсолютно искренен в своих извинениях и представил бы этому весомые доказательства. Предстоящая операция была опасной, поскольку английским пушкам, находящимся на деревянных кораблях, должны были противостоять алжирские, установленные на каменных бастионах. Однако у Эксмута было то преимущество, что он успел предварительно детально изучить укрепления и знал все проблемы, так сказать, изнутри. Таким образом, его флот был сформирован и снабжен для выполнения вполне и заранее определенной миссии. Эксмут с самого начала знал, что будет делать. Алжирскому дею повезло гораздо меньше, так как он все еще предполагал, что находится с англичанами в более или менее мирных отношениях.
Во время назначения Хорнблауэра, лорд Эксмут все еще находился в Порстмуте, пытаясь набрать команды для своих кораблей. Хорнблауэр представился ему 3 июля и был сразу же захвачен вихрем бурной деятельности. Все, необходимое для экспедиции, должно было быть погружено на корабли в кратчайшие сроки. Лорд Эксмут оставил Хорнблауэра распоряжаться всем этим процессом, а сам вернулся в Лондон для дальнейших консультаций с лордами Кэстльро, Сидмутом и Мелвиллом.
Горацио предстояло многое сделать, и не последним в списке его обязанностей было вежливо отказывать офицерам, надеявшимся получить должность на эскадре. Все же он воспользовался своим влиянием, благодаря которому молодой мистер Хорнблауэр был принят на вакантную должность сигнального лейтенанта при штабе. Именно благодаря письму, написанному последним своему отцу, мы можем оценить всю полноту картины той деятельности, в которую с головой погрузился капитан лорд Хорнблауэр.
