Хорнблауэр покинул свой лондонский дом рано утром 13 октября 1813 года, попрощавшись с Ричардом, который как взрослый пожал ему руку и серьезно спросил: «Снова идешь в бой, папа?» Хорнблауэр не мог уверенно ответить на этот вопрос, так как до сих пор не знал в точности, что ему придется предпринять. Барбара поехала вместе с ним в Портсмут, где вечером 14 октября он поднялся на борт 74-пушечного линейного корабля «Нортумберленд» и поднял брейд-вымпел коммодора. Отплыв в ту же ночь вместе с двумя фрегатами — «Гленмор» (36 пушек) и «Цербер» (32 пушки), он почти сразу же перенес свой флаг на бриг «Порта Коэлья». Оставив остальные корабли за пределами видимости, но на расстоянии, с которого они могли бы различить сигнал вызова, Хорнблауэр направил «Порта Коэлью» в бухту Сены, где утром 16 октября и увидел «Пламя». Когда «Порта Коэлья» начала сближаться с мятежным шлюпом, он взял курс на Онфлер. Стоило «Порто Коэлье» убавить парусов, как «Пламя» следовал ее примеру. Шлюп, очевидно, предпочитал держаться вне пределов досягаемости ее бортового залпа. Хорнблауэр также не добился успеха, когда поднялся на борт «Пламени», переправившись к нему на шлюпке. Старый моряк Натаниель Свит, возглавивший мятежников, оказался хорошим командиром и уже установил контакты с французами из Гавра. Он лишь повторил Хорнблауэру ультиматум команды: Чедвик должен предстать перед трибуналом, а все матросы — амнистированы. Переговорами нельзя было достичь ничего, но практически абсолютная идентичность внешнего вида «Порто Коэльи» и «Пламени» натолкнула Хорнблауэра на одну интересную идею. Единственным отличием «Пламени» была заплата на фор-марселе, напоминающая светлый крест на более темном фоне паруса. Хорнблауэр приказал нашить подобную же заплату на фор-марсель «Порта Коэльи», сделав ее еще больше похожей на «Пламя». Абсолютной же схожести двух кораблей удалось добиться, сменив имя шлюпа, написанное на корме. Не обращая пока внимания на «Пламя», Хорнблауэр приказал Фримену вести «Порто Коэлью» в Гавр, причем офицерам было приказано укрыть свои мундиры под плащами, а команде — приветственно кричать. Вход в порт был осуществлен в вечерних сумерках 16 октября и к бригу успешно подошли сперва лоцманский люггер, а затем и катер, на борту которого собрался целый комитет по встрече перебежчиков. Столь же успешно лоцман и официальные лица были взяты в плен, а «Порта Коэлья» спустила паруса неподалеку от стоявшего на якоре французского торгового судна из Вест-Индии, которое незадолго до этого прорвало блокаду и прибыло в Гавр с грузом. В сгущающихся сумерках купец был взят на абордаж и выведен из гавани за кормой шлюпа, под аккомпанемент запоздалого и неэффективного огня береговых батарей. Таким образом, любая попытка «предательского» «Пламени» приблизиться к Гавру теперь была бы встречена артиллерийскими залпами — Хорнблауэр отрезал мятежникам все пути к отступлению.
Теперь пришел черед разобраться и с самим «Пламенем», прежде чем его команде удалось доказать французам свою невиновность. Еще перед тем, как «Порта Коэлья» начала действовать, «Пламя» было атаковано французами — люггером «Прекрасная Селестина» и четырьмя гребными канонерками. Хорнблауэр вмешался в схватку и «Порта Коэлья» потопила две канонерки, а затем сошлась борт о борт с люггером. Хорнблауэр лично возглавил абордажную партию, которая сперва захватила французский корабль, а затем бросилась на палубу «Пламени», который был быстро отбит у мятежников. Он же лично застрелил Натаниэля Свита, который бросился за борт и попытался найти спасение на одной из уцелевших французских канонерок.
К 18 октября Хорнблауэр отошел от французских берегов уже с четырьмя кораблями, вышел в точку рандеву с «Нортумберлендом» и направил рапорт главнокомандующему. Рапорт был отослан на захваченном вест-индском судне под командой лейтенанта Чедвика и заканчивался требованием подкреплений. В это время до эскадры достигли сообщения о поражении Наполеона под Лейпцигом, а один из пленных — член магистрата Гавра — сообщил Хорнблауэру, что город готов подняться против Наполеона, если горожан хорошенько воодушевить и гарантировать поддержку Людовика XVIII.
Результатом стало прибытие «Несравненного» (74 пушки) и «Камиллы» (36 пушек) с 300 морскими пехотинцами на борту, сверх положенного по штату. Командиром же «Несравненного», только что назначенным, был никто иной, как Буш — старый друг и сослуживец Хорнблауэра.
Что же касается «Пламени», то Хорнблауэр объявил амнистию всем оставшихся в живых членам его команды и разослал их для дальнейшей службы по другим кораблям эскадры, оставив и отбитый шлюп, и захваченный французский люггер в составе своего отряда под командой временно исполняющих обязанности лейтенантов. С усиленной таким образом эскадрой, Хорнблауэр вернулся к Гавру, вошел прямо в порт и был встречен как союзник. После некоторых размышлений, над цитаделью было поднято белое королевское знамя Бурбонов и Хорнблауэр принял пост губернатора Гавра. Тем не менее, вскоре он получил известие, что герцог Ангулемский — племянник Людовика XVIII — уже двинулся в путь и его должно встретить в городе с королевскими почестями. Все эти приказы были в точности исполнены, с соблюдением всех правил этикета, но факт оставался фактом — Наполеон все еще фактически правил Францией и его силы, похоже, намерены были принять по отношению к оживившимся роялистам соответствующие меры. Пришли новости о приближающейся пехотной колонне, сопровождаемой артиллерией, направленной рекой из Руана для того, чтобы отбить Гавр. Скорее ожидая подобного шага со стороны противника, Хорнблауэр принял решение встретить его на полпути, выслав в рейд десантную партию, чтобы перехватить наполеоновскую артиллерию в Кодебека. Буш принял над ней команду, и семь шлюпок, наполненных матросами и морскими пехотинцами, двинулись вверх по реке. Рейд имел успех, поскольку удалось перехватить и уничтожить весь осадный парк, однако из семи шлюпок вернулись только две и ни в одной из них не было Буша. Согласно рапортов, он, скорее всего, погиб в бою, утонув, когда его баркас пошел ко дну. Угроза Гавру со стороны Руана была устранена, к тому же из Англии продолжали прибывать войска. Затем, вместе герцогиней Ангулемской, наиболее яркой личностью из всей французской королевской семьи, в Гавр прибыла и леди Барбара, чтобы занять свое место рядом с мужем.
Эти события, как и последовавшая оккупация Руана, имели место зимой 1813–1814 гг. Весной пришли известия о новых победах, в том числе — и о той, которую одержал герцог Веллингтон (каковым вскоре стал Артур Уэлсли) на юге Франции. Наконец, в апреле 1814 г. пришло сообщение о том, что Наполеон отрекся от престола и, таким образом, война закончилась. Почти одновременно стала известна и другая поразительная новость — о том, что Хорнблауэр возведен в достоинство барона Соединенного Королевства и теперь стал лордом Хорнблауэром из Смоллбриджа, графства Кент. До тех пор практически не было прецедентов, чтобы подобные почести были оказаны кому-либо из морских офицеров званием ниже контр-адмирала, и, тем более, не принимавшему участия в каком-нибудь победоносном генеральном сражении. По всей вероятности, это стало наградой Хорнблауэру за его вклад в реставрацию Бурбонов, однако кампания по возведению его в пэрское достоинство была, очевидно, начата еще задолго до этого и подкреплялась всей мощью клана Уэлсли. Хорнблауэр ничего не знал об этом давлении и представляется сомнительным, чтобы вообще когда-либо узнал все подробности этой истории. Зато нам известно абсолютно точно, что Хорнблауэр стал членом Палаты Лордов в то же время, что и сэр Эдвард Пэллью, ныне граф Эксмут и на семнадцать лет раньше сэра Джеймса Сомареца, под командованием которого он в свое время служил на Балтике. Возвышение Хорнблауэра вызвало сильную зависть многих офицеров старших стажем и в значительной степени способствовало тому, что в период с 1816 по 1821 гг., он так больше и не командовал на море.
После высылки Наполеона на остров Эльбу союзники собрались в Париже: Людовик XVIII, русский царь, австрийский император, король Пруссии и все маршалы — от Веллингтона до Блюхера и от Платова до Нея. Когда герцог Веллингтон был назначен послом во Франции, выглядело абсолютно естественным, что он попросил оставить при себе Хорнблауэра в качестве военно-морского атташе. Это поначалу встретило всеобщую поддержку, к тому же именно тогда герцог смог впервые оценить способности леди Барбары к дипломатии. Действительно, до этого он редко виделся свою младшую сестру с 1808 года, и теперь рад был встретить в ее лице великолепную хозяйку и, на свой лад, настоящую леди — не слишком способную к языкам, но настоящего гения по части памяти на людей.
