Высадка была осуществлена, как и планировалось, ночью 29 июля и Хорнблауэр встретил на берегу полковника Хуана Карлоса, с которым была тысяча испанцев и достаточное количество лошадей и мулов, чтобы тянуть пушки. К рассвету десять 24-фунтовок были выгружены прямо на пляж вместе с сотней зарядов и ядер на каждое орудие и дневным рационом для шести сотен людей. Затем началось выполнение головоломной задачи по транспортировке всего этого по шестимильному участку пересеченной и гористой местности, отделяющему Сельва-дель-Мар от Росаса. Двигаясь в голове колонны на занятой у испанцев лошади, Хорнблауэр подошел на дальность видимости Росаса, однако не заметил никакой активности осаждавших под его стенами. Генерал Ровира не пришел. Остановив свою колонну, Хорнблауэр потребовал от испанцев направить гонца к Ровире, в то время как к Лейтону был послан мичман с соответствующим донесением. Хорнблауэр считал невозможным дальнейшее продвижение к городу, пока пушки не получат надежного пехотного прикрытия. В ответном письме Лейтон спрашивал, возможно ли атаковать крепость с уже имеемыми силами? Прежде, чем подобная самоубийственная операция была начата, французский гарнизон вышел из крепости навстречу союзникам, причем оказалось, что его численность значительно больше, чем это предполагалось ранее (Сейчас мы знаем, что незадолго до этого гарнизон был усилен и на момент несостоявшегося штурма насчитывал, по крайне мере, 3500 бойцов. См. «Война на Иберийском полуострове», Р. Уайтхеда, стр. 379 и далее).

Хорнблауэр приказал произвести общее отступление, разместив в арьергарде отряд морских пехотинцев под командованием майора Лэйрда и информировал Лейтона о том, что для эвакуации понадобятся все шлюпки эскадры. Испанские повстанцы тут же исчезли, однако им не удалось, как того хотелось, увести с собой лошадей и мулов. Отступление, которое заняло весь конец дня 30 июля, было сущим кошмаром и потребовало нечеловеческих усилий перед лицом опасности, но были спасены не только все люди и пушки, но и лошади с мулами — для дальнейшего возвращения повстанцам — и Хорнблауэр, последним спустившийся в шлюпку, вернулся на «Сатерленд» абсолютно измученным, в шляпе, пробитой французской пулей.

Неделей позже (8 августа) «Сатерленд» был направлен в отдельное плавание к северу, с приказами произвести разведку побережья до самого Тулона. Флагманский корабль вернулся в Порт-Магон, увозя с собой почту для Англии. Среди множества писем одно было написано мичманом Хорнблауэром, о предыдущей карьере которого нам известно весьма немногое. Это — первое его письмо, из которого мы можем узнать что-либо про репутацию Горацио Хорнблауэра среди его соплавателей. Джонатану Хорнблауэру в то время исполнилось шестнадцать лет, а письмо было адресовано его отцу, Иеремии, в Бирмингем.

Корабль Его Величества «Сатерленд», в море

8 августа 1810

Дорогой сэр!

Надеюсь, что все дома здоровы, как и я сам. Пишу вам из точки рандеву у мыса Креус и уверен, что это письмо дойдет, так как оно следует вместе с адмиралом на Минорку. Я не получил ни оного письма ни от вас, ни от мамы с самого июня, но сам за это время писал несколько раз, чтобы сообщить вам новости. Мы только что спаслись из опасной ситуации на побережье Испании, куда мы высадились, чтобы помочь восставшим захватить порт Росас. Наш капитан и ваш кузен командовал на суше, но его подвели испанцы, которые вообще не пришли. В хорошенькую же историю мы попали со своими пушками, атакуя город, гарнизон которого значительно превосходил нас численностью! Мы рады были оказаться снова на кораблях, без особых потерь, за исключением ядер, которые мы выгрузили при высадке и уже не смогли спасти. Мы все думаем, что оказались в такой ситуации благодаря нашему адмиралу, которого все тут называют «Старая опоздайка». Все идет совсем по-другому, когда за дело берется старина Хорни, как твоего кузена называют на нижней палубе. Незадолго до этого мы захватили два капера — и все благодаря самому хитрому трюку, который только можно придумать: «Сатерленд» принял вид неуклюжего грязного транспорта или судна снабжения и выглядел в этой роли столь натурально, что француз вышел из-под защиты батарей Барселоны, где он был в полной безопасности, чтобы атаковать нас. Вы не можете себе представить, как лягушатники были удивлены и поражены, когда вдруг очутились под дулами пушек нашей нижней палубы — порты неожиданно открылись и никаких шансов сбежать! Теперь каждому из нас причитается солидная сумма призовых денег и за все это мы должны быть благодарны сообразительности нашего капитана! У нас на борту есть матросы, которые знавали Нельсона и Коллингвуда, а один — так тот даже служил еще под командой Родни, во время прошлой войны, но люди помоложе уверены, что капитан Хорнблауэр ничуть не хуже и что когда-нибудь он и сам станет адмиралом. Он обычно выглядит строгим и неулыбчивым, а что касается дисциплины — так настоящий тигр, но мы-то знаем, что он более мягкосердечен, чем хочет казаться, и делает все, чтобы заботиться о своих людях, особенно о больных, хотя симулянтам спуску не дает.

Он может часами мерить шагами шканцы, не говоря никому ни слова, и выглядит при этом задумчивым или даже меланхоличным, но как только появляется хотя бы намек на боевую акцию, он мигом преображается — глаза блестят, как стальной клинок и он готов на любое дерзкое предприятие, на любую рискованную комбинацию, чтобы обмануть неприятеля.

Я не мог бы выбрать лучшего корабля, чем «Сатерленд», и лучшего учителя морского дела, чем его капитан. Он часто приглашает нас, мичманов, отобедать с ним и всегда при этом показывает себя радушным хозяином. Чего мы на самом деле побаиваемся, так это приглашения к капитану на партию в вист, поскольку он отлично играет и жестко критикует игру своих партнеров. После каждой партии он обычно подробно разбирает все допущенные ими ошибки, что иногда просто невыносимо. К счастью, у нас достаточно лейтенантов, которые играют в вист, и нас, мичманов, приглашают нечасто. Сейчас наш корабль направляется в отдельное плавание и, может быть, нам удастся заработать еще немного призовых денег прежде, чем оно завершится. Не беспокойтесь насчет опасностей, потому что мы просто не обращаем внимания на французов, которые, по большей части, отсиживаются в портах или уступают нам дорогу. Передавайте от меня привет Джону, Саре и Пенелопе и, пожалуйста, потрепите за холку Ровера от моего имени. На следующий год мы должны вернуться в Англию для ремонта, так что есть надежда на отпуск. Тогда я расскажу вам обо всем более подробно, а пока знайте, что оба Хорнблауэра на этом корабле чувствуют себя хорошо, капитана глубоко уважают и любят все матросы, а мичман, я надеюсь, идет по его стопам и скоро станет отличным моряком и навигатором.

Передавайте мои наилучшие пожелания дедушке (должно быть, имеется в виду Джонатан Картер Хорнблауэр, инженер (1753–1815), работавший с Джеймсом Уаттом), дяде Джейбзу (Джейбз Картер Хорнблауэр (1744–1814), инженер) и всем моим друзьям в Уолсэлле.

Мои поцелуи матери и сестрам

Остаюсь, мой дорогой отец,

Вашим послушным сыном —

Дж. Хорнблауэр

Не каждому было дано иметь успех на должности командира линейного корабля. Некоторые офицеры, успешно командовавшие фрегатами, терпели неудачу, когда им доверяли больший корабль с более многочисленным экипажем. Хорнблауэр превратил «Сатерленд» в весьма эффективный корабль, с хорошо укомплектованной, отлично обученной и дисциплинированной командой, дух которой сильно поднялся благодаря маскараду, разыгранному с «Пемброком», и призовым деньгам.

Конечно, настроение команды несколько подупало после того, как пришлось спешно ретироваться из сухопутной экспедиции под Сельва-дель-Мар. То, что Хорнблауэру удалось вернуть на корабли всю высадочную партию, и при этом лишь несколько человек были ранены, стало известно каждому на эскадре, однако успешное отступление и победа — совсем не одно и то же. Несмотря на всю свою внешнюю уверенность, офицеры и флагманы знают, насколько необходим пусть и небольшой, но успех. Лейтон, который и был подлинным виновником этой неудачи, должен был догадываться, что хуже всего были настроения на его флагманском «Плутоне», который едва избежал катастрофы во время шторма у мыса Креус. Теперь адмирал должен был сделать что-нибудь и побыстрее, если он хотел, чтобы его эскадра оставалась действенной силой. Однако случилось так, что теперь одна ошибка влекла за собой другую, а попытки спасти ситуацию могли привести к большим опасностям, чем ошибка, которая привела к ее возникновению.