Что же касается капитана Хорнблауэра, то поначалу он выглядел достаточно смущенным. Это скорее симпатичный мужчина, немного меланхоличный, среднего возраста, загорелый, неуклюжий в компании и не слишком подходящий для избранного общества или даже для того общества, которое можно встретить в Плимуте. Он женат на маленькой, некрасивой и дурно воспитанной женщине, как я слышала — очень низкого происхождения, которой он с большим трудом старается явно не стыдиться. Она сразу же сообщила мне, что у нее уже было двое детей, которые умерли от кори, но что теперь она вновь в счастливом ожидании. Ее муж поначалу говорил немного, а миссис Болтон, жена еще одного капитана — и вовсе ничего, так как весь вечер она только и делала, что ела с такой жадностью, будто целую неделю до этого ей пришлось голодать. Именно ее муж в конце концов попросил капитана Хорнблауэра рассказать нам о его битве с испанским кораблем «Нативидад». Разговаривая на эту тему, он вдруг стал красноречивым, его манеры показывали, что он смел и человек действия, энергичный и решительный — очевидно таким он и был во время самой битвы. Что наиболее примечательно во всем этом деле — как я узнала позднее от капитана Болтона, который был знаком с капитаном Хорнблауэром еще с мичманских времен — так это то, что обычный фрегат не просто победил, но и потопил двухдечный военный корабль, то есть совершил подвиг, аналога которому, похоже, до сих пор не знала история. При этом на лице леди Б. я заметила такое выражение восхищения, которое бы мне совсем не понравилось, если бы я была на месте миссис Х. или сэра Перси, но, полагаю, она слишком глупа, а он — слишком самоуверен, чтобы замечать что-либо подобное. Рассказ капитана Х. и знаки восхищения, которые леди Б. оказывала герою, были единственными памятными событиями того вечера, который без них был бы абсолютно бесцветным и неимоверно скучным.

Кстати, я слышала отличные отзывы о твоем племяннике и моем крестном, Джордже, который вернулся из Стаффордшира и который (говоря между нами) весьма интересуется хорошенькой мисс С.Г. …etc., etc».

Это письмо интересно само по себе, но его ценность удваивается, если учесть, что это — наиболее раннее из известных свидетельств упоминания имени Хорнблауэра в современных ему сплетнях. Никаких более ранних писем о нем не сохранилось, за исключением двух (см. стр. 77 и 103), и даже в 1810 году он еще был практически неизвестен большому свету. Джудит Элиот слышала о скандале вокруг леди Барбары, но прежде ничего не знала о самом Хорнблауэре, чьи подвиги на Тихом океане стали известны лишь долгое время спустя после того, как сами события могли привлечь особое внимание. Она слегка критична по отношению к леди Барбаре, однако, несмотря на некоторое предубеждение, последняя все-таки произвела на нее благоприятное впечатление — впрочем, на то были все основания. Наиболее ранний дошедший до наших дней портрет Барбары написан немного позже описываемого времени Томасом Лоуренсом, членом Королевской академии, позднее возведенным в рыцарское достоинство, но уже тогда известным в качестве придворного художника Георга III. (Другой ее портрет был написан во время помолвки, и Лейтон взял его с собой в поход, и, таким образом, это полотно погибло во время атаки на Росас). Если судить по этому портрету, в тот период она была особенно симпатичной — гораздо более привлекательной, чем в ранней юности и значительно менее самоуверенной с виду, нежели тогда, когда Хорнблауэр впервые ее увидел. Конечно, все это — всего лишь догадки, так как не сохранилось ни одного более раннего ее портрета, ни даже групповой семейной миниатюры, однако есть основания полагать, что в юности она выглядела слишком властной от внутренней неуверенности в себе и что настоящая красота пришла к ней именно в зрелые годы.

Для Хорнблауэра, без сомнения, этот обед в «Ангеле» был настоящим мучением. Был ли он забавным для Барбары — лишь в высшей степени вероятно, так как сама организация подобной встречи с ее стороны была несколько злой шуткой. Во всяком случае, некоторым другим ее участникам, встреча эта принесла порядочные хлопоты.

Эскадра Лейтона, получившая приказ следовать в Средиземное море, состояла из «Плутона», «Калигулы» и «Сатерленда», первый — 98-пушечный, а два другие — 74-пушечные линейные корабли. Ее первой задачей было эскортирование судов Ост-Индского конвоя к югу, до широты 35°. Лейтон поручил выполнение этой задачи Хорнблауэру, и, направив «Калигулу» с двумя судами снабжения в Порт-Магон, сам занялся эскортированием нескольких транспортов в Лиссабон, прежде чем проследовать к мысу Паламос, где остальные два корабля эскадры должны были ожидать своего адмирала.

Замок Грасай, неподалеку от Невера на реке Луаре, с гравюры Пти 1838 г.

Страница из экземпляра «Пособия артиллериста», принадлежавшего Хорнблауэру.

Затем Лейтон должен был действовать вдоль испанского побережья, как командир прибрежной эскадры. Его задачей было всемерно осложнять положение французских сил в Испании.

Эскадра вышла из Плимута 16 мая и «Сатерленд» вскоре отделился от флагманского корабля, удерживая порученный ему конвой в строго установленном строю, обогнул Уэссан и взял курс на Финистерре. По-прежнему главной заботой Хорнблауэра был некомплект команды. У него было достаточно моряков, чтобы управлять кораблем и для того, чтобы управляться с пушками — но чтобы делать и то, и то другое одновременно — людей не хватало. Тем не менее, он был вынужден вступить в бой прежде, чем ему представилась какая-либо возможность восполнить этот некомплект. Шесть судов Ост-индской компании, находящихся на его попечении, подверглись атаке двух французских каперских люггеров, и потребовалось все искусство Хорнблауэра, чтобы отбить это нападение, оставляя одного из противника разбитым и лишенным мачт. Завоевав таким образом благодарность руководства Ост-индской компании и лично лорда Истлейка, следовавшего на одном из ее судов, чтобы занять пост губернатора Бомбея, Хорнблауэр решился забрать по двадцать человек с каждого из судов компании. Этот дерзкий шаг шел вразрез с инструкциями Адмиралтейства, однако, отвечая на протест, Хорнблауэр пообещал, что все, кто не захочет остаться на «Сатерленде», добровольно будут отпущены. Он завершил инцидент, подняв сигнал, что все пожелали стать добровольцами, что в некотором смысле было правдой. Хорнблауэр зачислил взятых с «индийцев» людей в свою команду, надеясь, что долгие месяцы пройдут, прежде чем в Адмиралтействе получат протест Ост-Индской компании. Он также вспомнил, что Нельсон как-то насильно завербовал несколько матросов с судна Ост-Индской компании прямо на Темзе, неподалеку от Лондона и при этом даже дал бортовой залп, чтобы подавить попытки к сопротивлению. По сравнению с этим инцидентом его собственное предприятие было гораздо невиннее и, к тому же, гораздо более удаленным от внимания общества. Он даже имел шанс вовсе избежать наказания, и действительно — не сохранилось никаких свидетельств о том, что ему было объявлено какое-либо взыскание. Пока же Хорнблауэр смог соответствующим образом укомплектовать команду и приготовить корабль к будущим сражениям.

«Калигула» и «Сатерленд» первыми прибыли в точку рандеву, причем последний из кораблей подошел уже 12 июня, и было похоже, что Лейтон не появится еще, по крайней мере, с неделю. Поэтому Болтон, как старший из капитанов, разрешил Хорнблауэру начать действия против французов и вернуться в точку рандеву через трое суток. После того, как в его руки попал французский бриг «Амели», слишком поздно бросившийся наутек, Хорнблауэр понял, что «Сатерленд» с его закругленным носом и голландскими обводами не типичен для кораблей Королевского флота и легко может сойти за французский. Он поднял вместо английского флага французский триколор и подошел к вражескому побережью. Затем Хорнблауэр взял штурмом береговую батарею на мысе Льянка, спустив шлюпки с десантом одновременно с подъемом истинного флага. Пушки были сброшены с обрыва в море, несколько гражданских судов взяты в качестве призов и «Сатерленд» двинулся в Порт-Вендрес. Подойдя к бухте 14 июня, «Сатерленд» лег в дрейф на рейде, чтобы разведать обстановку. Вновь приблизившись к порту с началом ночи, Хорнблауэр лично возглавил операцию, начатую с восходом Луны, которая привела к захвату торгового судна с ценным грузом. За этим последовала молниеносная высадка в лагуне де Вик, неподалеку от городка Сет в Лионском заливе. После сожжения здесь каботажного судна, Хорнблауэр, как ему и было приказано, направился обратно к мысу Паламос, разошелся там с «Калигулой», но получил информацию о войсковой колонне, которая двигалась маршем по прибрежной дороге в районе города Мальгре, чуть к северу от Барселоны. Колонна состояла из двух итальянских дивизий, находящихся под французским командованием, и Хорнблауэр обнаружил приглубый участок побережья, к которому «Сатерленд» мог подойти достаточно близко, чтобы держать под огнем дорогу. Залпы тяжелых орудий прервали марш колонны, оставляя множество убитых и раненых, после чего Хорнблауэр вновь направился к точке рандеву, где адмирал Лейтон встретил его скорее холодно, считая, что его капитан действовал слишком независимо и должен был прибыть в точку рандеву раньше. Продолжением этой более чем прохладной встречи стала буря 17 июня, которая застала эскадру Лейтона в точке почти строго к весту от мыса Креус. «Плутон» потерял все три мачты и даже бушприт, был близок к опрокидыванию, но, к счастью, вовремя вновь стал на прямой киль. Он беспомощно дрейфовал к подветренному берегу и именно Хорнблауэр пришел ему на помощь. Ему удалось взять «Плутон» на буксир и вывести своего флагмана из опасной зоны — настоящее достижение, пример отличной морской практики, которому Лейтон был обязан своей жизнью. Некоторое (и весьма значительное) время оба корабля находились под удаленным огнем батареи с мыса Креус, что еще больше увеличивало опасность. Немедленным результатом этого стала отсылка «Плутона» на ремонт в Порт-Магон, а адмирал Лейтон перенес свой флаг на «Калигулу». После такого ограничения своих сил Лейтон решил не предпринимать каких-либо серьезных операций и направил «Сатерленд» в крейсерство между Барселоной и мысом Сен-Себастьян, а сам предпринял те же действия в районе между Паламос и Сетом. Рандеву было назначено на 28 июля в Порт-Магоне, к каковому времени к ним должен был присоединиться и «Плутон». Это решение устраивало Хорнблауэра наилучшим образом, и он рассчитывал использовать предоставленную ему свободу как можно более полно. От шкипера «Амели», неосторожного болтуна, он узнал о том, что в Барселоне находится «Артемис». Если быть точным, то Хорнблауэр знал об «Артемис» и раньше, но теперь он узнал из предположительно достоверного источника, что этот корабль закончил ремонт и в ближайшее время выйдет в море. Когда-то «Артемис» был британским военным шлюпом, однако после того, как корабль устарел, он был переоборудован в судно снабжения. После этого «Артемис» верой и правдой служила британской эскадре, блокирующей Тулон, таскаясь взад-вперед между мысом Сици и Порт-Магоном, заходя, по случаю, в Гибралтар. В один из наиболее неудачных для него дней осенью 1809 года, судно было перехвачено двумя французскими каперами и уведено в Барселону — порт, из которого они оперировали. Поговаривали, что командовавший в то время «Артемис» лейтенант был пьян и подвел ее слишком близко к неприятельской базе, при этом, он все еще не мог прийти в себя, когда судно брали на абордаж. Ясно было, что «Артемис» была захвачена в целости и сохранности и отведена в Барселону, где ее груз, состоящий из корабельных запасов, надо полагать, был встречен с радостью. Если затем судно было переоснащено для дальнейшего использования в море, то, несомненно, в качестве капера — роль, для которой оно, по мнению многих специалистов, было слишком тихоходно. Попутно возникал вопрос, пострадала ли «Артемис» во время урагана 17 июня. Хорнблауэр не знал, зацепила ли буря Барселону — он полагал, что, скорее, нет. Как бы там ни было, но «Артемис» была подходящей дичью для охоты, но дичью, хорошо охраняемой батареями Барселоны. Ни о какой лобовой атаке на этот морской порт, конечно же, и думать не приходилось. Оставалось сомнительным, удастся ли вообще что-нибудь предпринять, хотя успех в этом деле, незначительный сам по себе, мог принести неплохие призовые деньги.