Жаспар перевел взгляд на пылающие в очаге поленья. Чтобы огонь в камине не гас, за ним постоянно присматривала служанка, она же управлялась со всем остальным домашним хозяйством.

— Ты чокнулся со своими цветочками, — тихо, но вполне явственно произнес чей-то голос.

Данвер удивленно вскинул брови. Пламя в камине опало, а затем с новой силой взвилось над пышущими жаром поленьями. Среди раскаленных углей что-то блеснуло. Жаспар отвернулся, потом снова посмотрел в огонь и увидел глаз. Глаз Жанны.

На следующий день, прежде чем разложить краски, Жаспар бросил небрежный взгляд в камин, не рассчитывая увидеть там ничего, кроме малиновых углей. Однако глаз был на месте. Старая Жанна почти вежливо поздоровалась.

Она приходила семь вечеров кряду. Они говорили о разных вещах. И она, надо сказать, умело поддерживала беседу. Но иногда Жаспар просил ее помолчать. Извиняясь, он говорил, что за весь день сыт разговорами по горло. И тогда она терпеливо ждала, когда его начнет клонить ко сну. Это было лучшее время для разговоров. Однажды ночью, когда она была особенно в ударе и когда ничто, казалось, не могло ее остановить, Данвер досадливо бросил:

— Я не с вами хочу говорить, ясно?

Она ухмыльнулась. С ней никогда не хотели разговаривать!

— Прошу прощения, — вздохнул Жаспар.

— Мне нечего прощать. Что касается красотки Дюмулен, то она пока не слишком разговорчива.

— Всему свое время. Я распорядился, чтобы ее поисками занялась полиция. В конце концов, я узнаю…

— Что именно? А может быть, она не хочет вас видеть.

Это замечание больно задело его. Данвер снова занялся своим рисунком, но работа не спорилась.

Полиция действительно не смогла найти Анну Дюмулен. Скорее всего, она пряталась. Неужели, чтобы больше никогда с ним не встречаться? Или по каким-то другим причинам? Размывая кистью остроконечные листья аронника, он вдруг в мельчайших подробностях вспомнил, как она запахивала на талии полы ночной рубашки, как откидывала назад волосы, как клала голые ноги на прожженный реактивами аптечный стол… Но Анна бесследно исчезла.

Постепенно он свыкся с трауром и своим положением вдовца. Он знал, где его супруга, и помнил все, что им довелось пережить вместе. Их любовь неожиданно оборвалась, но осталась прежней. Когда в памяти всплывал образ жены, у Жаспара на глаза наворачивались слезы, но это уже не были слезы горечи. Скорее, наоборот.

Данвер убрал угольные карандаши и подумал, что не смог бы нарисовать Анну. Она осталась для него непостижимой. Какой была ее жизнь до знакомства с ним? Иногда Жаспару казалось, что его привлекла атмосфера таинственности, окружавшая эту женщину. И он до сих пор приходил в ярость, когда вспоминал о судьях, обрекших ее на изгнание. Он должен найти ее.

В один из вечеров, потеряв терпение и надежду, он забросил привычную работу над своими акварелями. Желание увидеть Анну оказалось сильнее его страсти к ботанике. Жаспар с потерянным видом кружил по студии и поглядывал в камин в надежде увидеть там глаз, услышать его мнение. Этой ночью старая Жанна сказала по поводу его траура, что он не прав и что уверенность в смерти ничем не лучше неизвестности.

Глаз долго говорил о смерти и многом другом. Жаспар внимательно слушал, он уже привык к своему странному собеседнику. Однако время от времени глаз бранил его и напоминал прописные истины. И в первую очередь ту, что своим существованием обязан лишь его воображению.

Прошло уже семь лет с тех пор, как Жаспар Данвер покинул Миранж, и все эти годы воспоминания о пережитом там не давали ему покоя. Оттого, наверное, его интересовало все, что происходило в городе, и последние новости ему докладывал член суда малой инстанции, который занимался рассмотрением апелляционных жалоб.

От него-то Жаспар и узнал о самоубийстве арестованной женщины, которая обвинялась в детоубийстве. Во избежание новых преступлений суд принял решение содержать ее под стражей до начала процесса.

В поисках имени обвиняемой Данвер пробежал глазами судебный протокол… Рена Бригетта, этого-то он и боялся.

Предыдущие обвинения в колдовстве — снова пущенные в ход доносчиками — привели к прекращению дела, но на сей раз вменяемые Рене Бригетте правонарушения носили уголовный характер. Никто не знал, каким образом обвиняемой удалось спрятать у себя семена белладонны. Но на рассвете стражники нашли ее мертвой. Начальник тюрьмы признал свою вину: отсутствие бдительности с его стороны помешало отправлению правосудия. Оправдываясь, он заметил, что обвиняемая была в отчаянии, ее ужасала сама мысль о том, что ей снова придется пережить допрос. Известие о смерти Рены Бригетты моментально разнеслось по всему городу. К восьми часам народ окружил замок, несмотря на активные действия полиции. На соседних улицах группки людей, вооруженных палками, создавали угрозу общественной безопасности, и полицейским пришлось в срочном порядке арестовать наиболее ярых нарушителей порядка.

Побледнев, Данвер положил папку с документами на стол судьи. Перед глазами поплыли знакомые картины: поле и дорога, едва заметная в предутреннем тумане; крестьянин, у которого только что родился сын, приглашает его за стол… Интересно, был ли он среди тех, кто вступился за честь Рены Бригетты? А где находился этим утром тот немой с трубкой, которого поддерживали супы да советы повитухи?..

Спустя три дня начальник тюрьмы был переведен во Франш-Конте. Свое решение председатель Ла Барелль мотивировал пошатнувшейся дисциплиной среди солдат тюремной охраны и надзирателей. Эта, в общем-то банальная, новость переполнила чашу терпения Жаспара Данвера.

На заседании совета Высшего суда, который следил за претворением в жизнь новых законов, он предложил провести согласно новым требованиям проверку судебной практики в Миранже. Жаспара поддержал председатель кассационного суда и выразил уверенность, что лучшего инспектора, чем член Высшего суда Данвер, не найти. Поездка в Миранж должна была состояться в ближайшее время.

До отъезда оставалось совсем немного времени, и Данвер старался поскорее уладить текущие дела. В один из таких напряженных дней пришло письмо от Бенедикта Караш д’Отана — первое с тех пор, как они вместе уехали из Миранжа. Иезуит сообщал, что будет проездом в Дижоне и, пользуясь случаем, хотел бы встретиться.

Это предложение несколько озадачило Жаспара. Бенедикт был единственным человеком, с кем он близко сошелся после смерти жены, и вместе с тем с ним были связаны неприятные воспоминания, которые он предпочел бы забыть.

Ближе к вечеру он отправился в путь, пытаясь побороть охватившее его волнение. Письмо и беспокойство за судьбу Миранжа — все перепуталось у него в голове. Он дал себе слово действовать решительно и твердо, но изменить прошлое было не в его силах. Жаспару хотелось, чтобы суд над Жанной Бург, Реной Бригеттой и Анной Дюмулен, состоявшийся семь лет назад, оказался не более чем страшным сном, либо, чтобы все началось сначала, но развязка была совсем другой. Семь лет назад он жаждал быть Титаном… Интересно, кем он хотел бы стать сейчас? На выезде из города он миновал высокие глухие стены. Местами из стыков между камнями пробивались пучки чахлой травы и невзрачные, но пахучие цветки. Чтобы потянуться к солнцу, им хватило одного хорошего дождя: все-таки лето — благодатная пора. Вдоль дороги, насколько хватало глаз, тянулись ровные ряды виноградников. Нежно-зеленые усики лозы упорно цеплялись за шпалеры и тянули за собой к свету широкие резные листья, под которыми светились перламутровые гроздья винограда. Жаспар въехал на вершину холма, откуда открывался изумительный вид на всю округу. У самого горизонта дорога раздваивалась: одна серая лента поворачивала в сторону гор, другая, петляя, сливалась вдалеке с дорогой на Миранж. Данвер обвел взглядом виноградники, светлые рощи и вдруг увидел самого себя, но так, словно смотрел в подзорную трубу с другой стороны. В этом царстве зелени, набиравшем силу под напором живительных соков земли, он был всего лишь странным двуногим насекомым, ничтожной точкой в этом зыбком мире.