Утром судью-инспектора встретили в суде довольно сдержанно.

Председатель выразил беспокойство по поводу его отсутствия на заседаниях в последние дни. Любезным жестом он предложил Жаспару занять место между судьей Канэном и иезуитом и добавил, что, если бы он заранее предупредил об отъезде, суд отложил бы свою работу до его возвращения.

— Суд действовал с быстротой… достойной восхищения, — сухо ответил Данвер.

Его тон не понравился судьям.

— Вероятно, господину инспектору нужно было срочно сделать некое дело… — недовольно проворчал сквозь зубы Канэн.

— Совершенно верно, сударь.

Судьи Миранжа нервно заерзали в своих креслах.

— Как бы там ни было, — заговорил Бушар, — цель нашего суда — вершить правосудие. Что и было сделано.

— Правосудие, — скрипнул зубами Данвер, — требует разумного подхода.

В разговор, больше похожий на перепалку, вмешался Ла Барелль. С первого же дня своего пребывания в Миранже судья-инспектор имел возможность присутствовать на всех заседаниях суда, посещать любые учреждения, подотчетные магистратуре. Он не зафиксировал ни одного формального нарушения, ни одного отклонения от общих законов королевства. Он поднял ряд вопросов, на которые суд постарался дать исчерпывающие ответы.

— Решение подвергнуть вдову Дюмулен допросу с пристрастием, господин председатель, было неоправданно поспешным. Против нее нет никаких улик. Применение пыток является в данном случае противозаконным.

— A-а, так вы беспокоитесь о вдове Дюмулен…

— За других тоже. Предстать перед судом вовсе не значит почувствовать на своем теле каленое железо… Иначе зачем тогда правосудие? Чем оно лучше разъяренной толпы?

— Он берет под сомнение методы ведения следствия, — шепнул Канэн Бушару.

Ла Барелль поправил на голове черную четырехугольную шапочку. Теперь он заговорил ледяным тоном. С вдовой Дюмулен обращались точно так же, как со всеми остальными. Против нее выдвинуто достаточно обвинений. Несомненно, судья Данвер этого не знал по причине своего отсутствия. Да, ее допрашивали с некоторым пристрастием. Подобный метод ведения следствия может показаться кому-то грубым и несовершенным, однако он по сей день доказывает свою эффективность, когда нужно вырвать признание. Возможно, придет такой день, когда какой-нибудь лекарь или колдун придумает эликсир правды, который позволит избежать некоторых неудобств.

— Правосудию, господин инспектор, чуждо зрелище страданий, — высокопарно завершил свою речь Ла Барелль. — Но оно имеет дело с серьезными преступлениями, нередко тяжкими, и представляет — нужно ли об этом напоминать! — права жертв, невинных и всех тех, кого должно защищать от возможного насилия, назначая суровые наказания, способные расстроить любые преступные планы.

Поскольку больше никто не брал слово, слуга задумался, не пора ли ему подавать традиционное угощение. Но сейчас никто и не мечтал о том, чтобы отведать восхитительного миранжского и закусить бисквитами. Всем своим видом излучая неприязнь, судьи плечом к плечу сидели за длинным столом, который больше никого не объединял. Королевский инспектор Данвер стоял, с яростью сжимая кулаки: коварный удар, которого он никак не ожидал, был неизбежным следствием изобличенных им нарушений в судопроизводстве.

В деле появился новый подозреваемый.

Начальник тюрьмы бросил на судью-инспектора красноречивый взгляд, предупреждая, чтобы тот готовился к худшему.

— Они уже сами не знают, чего им надо, — язвительно произнес Караш д’Отан.

Канэн спустился с возвышения, где за столом сидели судьи, степенно взошел на кафедру и приготовился к атаке.

Речь пока не идет об обвинении, предупредил он. Пока. Суд должен допросить каждого, кто имеет какие-либо сведения…

Жаспар Данвер ждал, когда огласят имя обвиняемого.

Речь идет о мальчике, который работает на постоялом дворе «Золотой лев» и, общаясь с клиентами, хвастается, что разбирается в колдовстве. Он может повторить суду все то, что говорил на публике.

Дверь зала суда медленно открылась.

Стражник ввел мальчика, держа его за плечо, как держал бы отец или священник.

Не зная, как себя вести, Коломбан нерешительно переставлял худые дрожащие ноги и оглядывался по сторонам, словно искал пути к бегству. Жаспар едва узнал его.

— Это же ребенок! — воскликнул иезуит.

— Да, — ответил председатель суда. — Мы учитываем это обстоятельство…

Канэн спросил, может ли он написать свое имя. Получив утвердительный ответ, судья подал слуге знак принести лист бумаги, перо и чернила.

Мальчик принялся писать, прилежно выводя буквы.

Бушар и Ла Барелль зашушукались. Он левша. Секретарь суда должен отметить это в протоколе.

Канэн достал из кожаной сумочки обрывки бумаги, кусочки бересты, плоские камешки и лоскутки ткани. На них изображены каббалистические знаки и рисунки, сказал он.

Улики по очереди передавались из рук в руки.

Он сам рисовал это?

Коломбан молча кивнул.

Все рисунки, независимо от толщины линий, выглядели одинаково странно. На них были изображены ядовитые растения, чертики на колокольне, уродливые люди, части человеческих тел…

Поскольку он сам делал эти рисунки, то должен знать, что они означают и какое отношение имеют к тому, что он видел.

Паренек время от времени окидывал зал взглядом, оценивая свои шансы на побег.

Вызванный Канэном, лейтенант полиции сообщил, что еще есть и другие рисунки, но эти показались ему наиболее убедительными.

Прокурор поблагодарил его за добросовестно проведенное расследование и продолжил допрос. Знает ли мальчик кого-либо из ведьм? Кто они? Что ему известно о бородатой женщине? Встречал ли он ее? Присутствовал ли он на шабашах?

Перепуганный, Коломбан нес невесть что. Это признали даже судьи. Нервничая все больше и больше, он думал лишь о том, как бы ему поскорее убраться отсюда. От страха его голос то поднимался до фальцета, то срывался до свистящего шепота.

Судья Данвер потребовал прекратить допрос.

Иезуит поддержал его, мотивируя это тем, что свидетелю нечего сказать суду.

Председатель удовлетворил их требование.

Судебные заседатели разом повернулись в его сторону, не скрывая своего удивления. Мальчишка еще ничего не сказал о бородатой ведьме! Неужели это очередной ловкий ход председателя? Бушар вопросительно посмотрел на Канэна. Тот, в свою очередь, впился взглядом в лицо Ла Барелля, пытаясь понять, что у того на уме…

Стражники вывели мальчика из зала.

— Свободен, — сказал вслед Ла Барелль. Смерив взглядом иезуита, он попросил лейтенанта полиции зачитать его донесение.

— Названный Коломбан, работающий прислугой на постоялом дворе, хвастался клиентам, что знает бородатую женщину. Опрошенный на месте осведомителем, он заявил следующее… — Шатэнь перевел дух. — «Я не был на шабаше, но я слышал голос, о котором говорят в округе. Он пост при восходе и заходе луны. Когда приходит время черной луны, он кричит. В другие дни голос звучит так печально, что хочется плакать. Наверное это из-за того, что он потерял всех своих детей и ищет их».

Ла Барелль попросил полицию в лице ее начальника продолжать работу и, в частности, установить слежку за мальчиком, но так, чтобы тот ничего не заметил. Трактир при постоялом дворе — это разумное решение. И, чтобы разрядить обстановку, он уточнил:

— Если только не злоупотреблять темным пино.

Никто не засмеялся.

Дени Мало был доволен, что мальчика не отправили в замок.

— Тюрьма — не место для малыша. Другие заключенные могли бы плохо на него повлиять.

Слова офицера пришлись не по вкусу Ла Бареллю, который сухо призвал его к выполнению служебного долга. Он является начальником тюрьмы и должен принимать арестантов, отправляемых к нему судом, без всяких комментариев. Полное лицо офицера побагровело до кончиков ушей.