Маруф вполголоса ответил:

— Эти–то заплатят, но только боюсь я, господин мой, что дехкане лишнего платить не будут. С этого кишлака, по приказу бека, налог взыскан уже за два года вперед. Да будет мне дозволено дать совет: мы великодушно, — он хихикнул, — возьмем с дехкан кишлака Сипки пятую часть того, что с них полагается за тысяча девятьсот двадцать четвертый год.

— Ты только дарго, ты жалкий раб, ты должен слушать, что тебе скажут, а не высказывать свои ослиные мысли. Слушай и делай то, что я тебе прикажу, — Али–Мардан поднялся и величественным шагом подошел к первой куче зерна.

— Что это? Хлеб? — сказал он.

И хотя было совершенно очевидно, что это пшеница, хозяин зерна, высокий, худой дехканин в рваном халате, стоявший тут же, сложив руки на животе, отвесил глубокий поклон и сказал:

— Это зерно, в количестве восьми пудов. Оно при надлежит мне, Али–Данияру, жителю кишлака Сипки, рабу эмира и бая.

Властным движением руки Али–Мардан заставил дехканина замолчать. Затем, протянув палец в сторону дарго, сказал:

— По приказу эмира, во имя аллаха и Мухаммеда, пророка его, объявляю, что здесь будет взыскан налог с эмирского раба Али–Данияра. Так, человек, пиши: от имеющегося на току пшеничного зерна, в количестве восьми пудов, взимается налог сагубордор в размере двух пудов.

Али–Данияр упал на колени и закричал:

— Справедливости, я требую справедливости. С восьми пудов пшеницы полагается взять только полпуда… Чем я буду кормить зимой своих детей?

Но Али–Мардан даже не посмотрел на него.

— Дарго! Делай, что тебе приказано.

Маруф тут же на весах отвесил два пуда зерна и велел ссыпать его в мешок. Затем он снова подошел к куче пшеницы и, приговаривая «А это добровольный подарок мне», сгреб в подол халата с полпуда зерна. Из толпы зрителей вышел небольшой юркий человек. Он приблизился к куче и деревянным совком начал отсыпать зерно в мешок. Тогда Али–Данияр не вытерпел и, размахивая руками, завопил:

— Что вы делаете?

Маленький человек, не прекращая своего дела, презрительно протянул:

— Эх ты, тупица, что ты, не знаешь меня? Ты забыл, что имаму мечети по закону полагается десятая часть?

Крестьянин стоял, опустив руки, и медленно раскачивался из стороны в сторону. Куча зерна уменьшалась на глазах.

Все шло по старинному обычаю. Подошел местный ванвой — лепешечник. Он вручил Маруфу две лепешки, а взамен взял двадцать фунтов пшеницы. Появился еще какой–то человек в чалме с чилимом в руках. Он дал покурить Али–Мардану, Маруфу и кишлачным старейшинам, и взял себе четверть пуда пшеницы. Какая–то бойкая тетушка, прикрывая лицо полой накинутого на голову халата, преподнесла Али–Мардану тюбетейку и также получила разрешение взять несколько фунтов зерна.

Оставшаяся пшеница была разделена «по закону» па пять частей. Одну из них отсыпали для казны, а остальное, что составляло примерно около трех пудов, отдали собственнику урожая — дехканину Али–Данияру.

Весь день Али–Мардан и дарго Маруф взимали налог с крестьян кишлака Сипки «по справедливости», весь день над кишлаком стоял вой и плач женщин.

Когда солнце исчезло за далекими холмами и спустились сумерки, на ток прибежал юноша в шитой золотом тюбетейке и вежливо сообщил:

— Уважаемый помещик кишлака Сипки, почтенный Зукрулла просит их милость бека покушать.

За ужином сдержанно беседовали о последних событиях. Помещик, сухонький, одноглазый человечек с изрытым оспой лицом, нерешительно расспрашивал об эмире, о сражениях в Бухаре, о большевиках. Али–Мардан осторожно и очень туманно упомянул о своих приключениях. Вскользь он заметил, что ему нужна лошадь и два–три провожатых, чтобы, как он сказал, «их величество эмир не был принужден ждать слишком долго нашего возвращения».

Опустившись на корточки, помещик принялся разливать чай. Али–Мардан удобно устроился на паласе и, облокотясь на подушку, лениво следил за движениями хозяина. Посланец эмира предвкушал приятный сон на мягких одеялах — отдых утомленному телу.

— Мой бек, — прервал длинную паузу помещик, — что вам угодно сделать с взысканной по налогу пшеницей?

Любопытство хозяина не понравилось Али–Мардану, и он сухо ответил:

— Мы не думали еще. Маруф займется… Ну, продаст на базаре.

— Простите, бек, но на чем вы ее повезете? Тут наберется пудов триста — триста пятьдесят.

— Дехкане дадут верблюдов…

Помещик совсем невежливо перебил:

— Верблюдов! У местных дехкан не насчитаете и двух голов скота.

— А у вас? Я видел у вас на дворе десятка три.

— Мои верблюды заняты, — уклончиво проговорил хозяин. И вдруг он оживился. — Продайте мне казенную пшеницу. Деньги удобно сложить в хурджун.

Поздно ночью кончился торг. Али–Мардан возмущался непочтительностью помещика, но все же вынужден был уступить зерно за полцены. Дарго Маруф крутился тут же, стонал, охал, протестовал.

В конце концов он даже надерзил:

— Велик бог! И это мусульмане заключают сделку на куплю–продажу?! Я отказываюсь… Бек, вы поступаете, как растерявшаяся утка, ныряющая и головой и задом.

Али–Мардан прикрикнул на Маруфа, но и сам он видел, что помещик все больше наглеет. О почтительных эпитетах, о титулах хозяин дома совсем забыл. Речь шла о барышах, и он больше не церемонился. Помещик, к тому же, отлично понимал, что за спиной Али–Мардана сейчас нет всесильного эмира.

Когда сделка была совершена, хозяин лениво заговорил:

— Я мог бы и не покупать пшеницы. Я хотел помочь вам, господин, в вашем затруднительном положении. Не забывайте, что пшеница останется лежать у меня, а в наши неспокойные времена и рабы поднимают голову.

Упоминание о «рабах, поднимающих головы», неприятно резнуло. Али–Мардан вспомнил о бунте осужденных навечно, и холодные мурашки поползли по спине.

Хозяин, кряхтя, поднялся с паласа.

— Сейчас вернулся из Карнапа верблюжатник Аззам…

— Ну и что?

— Он видел в Змеином ущелье трех или четырех русских в островерхих шапках с красными звездами. У каждого есть винтовка… С ними какой–то молодой узбек, тоже с винтовкой.

От волнения Али–Мардан даже привстал.

— Они сказали Аззаму, — продолжал помещик, что ищут высокого человека, чернобородого, в темном халате… — Он посмотрел на Али–Мардана и добавил совсем равнодушно: — Уж не вас ли, мой бек, они ищут? Кажется, они едут сюда.

— Скорее, Маруф! — закричал Али–Мардан. — Нужно готовиться к отъезду.

Помещик вдруг стал необычайно вежлив и любезен.

— Вы повезете деньги сидящему на высоком престоле, пусть имя его произносится с трепетом. В час утренней молитвы, на рассвете я передам вам деньги. Возьмете лошадь и проводника.

Ночью Али–Мардан проснулся от лая собак. Кто–то в темноте говорил за дверью:

— Большевики в кишлаке. Ищут. Скорее будите бека. За мечетью лошади и Юнус…

Али–Мардан вскочил, начал шарить руками в темноте, разыскивая халат, оружие. Он хрипло закричал:

— Деньги… Приготовьте деньги!

— Скорее, бек, скорее. Сейчас красные воины будут здесь.

— Деньги, говорю вам!

— Вы слышите собака лает уже около дома старшины.

— Деньги приготовьте… Вы…

Помещик вошел в комнату, закрывая полой халата фонарь.

— Дехкане идут сюда, ведут солдат, показывают дорогу к моему дому.

— Зачем? — испуганно спросил Али–Мардан.

— Они кричат, вы слышите их крики: «Схватим эмирских чиновников!»

Он замолк. Далеко в ночи слышался ропот голосов, доносились отдельные выкрики. Толпа приближалась. Вспыхнул над плоскими крышами отблеск красного пламени, по–видимому, зажгли факел.

По кочковатой дороге, спотыкаясь и бормоча проклятья, бежал Али–Мардан, придерживая рукой кобуру маузера. Он добежал до мечети. Прислушался. Крики слышались где–то в стороне. Дарго Маруф исчез. Али–Мардан обошел здание кругом. Ветер шумел в листве карагача. Лошадей не было.

— Юнус! — вполголоса окликнул Мардан.

Никто не отвечал.

— Эй, Юнус! Эй, Маруф!