— Бар? Как, вы никогда не были в баре? Это… Как вам сказать… Это весело, там пьют шампанское или коктейли и танцуют. А негр Суло свистит.

— Я не хочу! Я боюсь негров!

— Он совсем не страшный. У него язык, как у кошки, длинный и шершавый. Он страшный сластена, этот Суло. В баре весело. Я сижу за-стойкой, и…

Но Марго вдруг вспомнила, зачем она пришла сюда, и прервала свой восторженный рассказ. Собравшись с силами, она прокричала:

— Вы не знаете — он злодей, он настоящий злодей!

— Кто? Негр?

— Нет, ваш жених.

— Неправда! Он добрый! Не смейте его обижать!

Габриель встала и вытянула руки с вязальными спицами. Она готова была защитить свою любовь.

— Выслушайте меня! Он вас обманывает. Когда я сегодня спала с ним…

— Как спали? Вы его сестра?

Марго снова расхохоталась:

— Вы же чудная! Вы крошка! Вы ничего не знаете. Спать — это значит любить. Понимаете? Я ведь только по вечерам сижу за стойкой, а ночью я занимаюсь любовью. Мужчинам это очень нравится. Они хорошо платят. Я зарабатываю этим. Я тружусь. Вчера меня взял ваш женишок.

— Вы лжете. Он не мог любить вас. Он сказал мне, что любит только меня.

Марго разозлилась: вместо того чтобы благодарить, ее еще обижают!

— То есть как это — лгу? Он все белье на мне разорвал, ваш дружок. Нетерпеливый какой! Не мог подождать, пока я разденусь. Еще в баре лез целоваться.

Услыхав эти слова, Габриель подошла к Марго, взяла ее за руки и очень тихо сказала:

— Не смейтесь надо мной! Мальчишки из верхней квартиры смеются надо мной, потому что я слепая. Я прошу вас, скажите мне: он вас целовал?

— Конечно. Я свои триста франков честно отработала.

Габриель заплакала. Это были слезы, непонятные для Марго. Она сама любила поплакать, но тогда уже по-настоящему, громко, вовсю. А слепая плакала так, что ее не было слышно, плечи ее при этом не вздрагивали. Просто по спокойному лицу текли слезы, много слез. И, не понимая этого странного способа плакать, Марго не знала, как ее утешить. Наконец Габриель сказала:

— Он не виноват. Это я плохая. Я позавидовала вам. Вы, наверное, лучше меня. Вы не слепая. Пусть он любит вас. Пусть он вас целует. Я ему ничего не скажу. Но может быть, он все-таки захочет, чтобы я была его женой. Чтобы я мыла пол. Тогда я буду счастлива.

— Замолчите! Вы ничего не понимаете. Вы не должны соглашаться. Он мне сказал, что сейчас же после свадьбы задушит вас. У него руки, как у обезьяны. Я скажу теперь, зачем я сюда прибежала… Я должна спасти вас! Он вас замурует в чулане! Ой на все способен!

— Вы говорите страшные вещи. Почему он меня замурует? Разве я сделала ему что-нибудь дурное?

— Он ненавидит вас. Ах, как он кричал: «Задушу, вот возьму и задушу». Он говорил, что любезничает с вами, а сам показывает вам язык. Он говорил, что вы хуже старой англичанки.

— Я ничего не понимаю. Я глупая. Не смейтесь надо мной! Почему же он мне говорил, что любит меня? Почему?

— Какая вы недогадливая. Ведь говорю же я мужчинам, что люблю их, а самой хочется в морду им плюнуть. За это платят.

— Значит, вы лжете? Это дурно.

— Ну, вы, милая, не очень-то задавайтесь! Лгать всякому приходится. Только я никого не убиваю. А вот он хочет взять ваше приданое и после задушить вас. Его нужно посадить в тюрьму. Ему нужно даже голову отрезать, вот что!

— Он вам сказал, что ненавидит меня?

— Ну да, и много раз. Он даже не говорил, он мычал, как бык.

Габриель подняла руки к своим глазам, из которых все текли и текли слезы:

— Пожалейте меня! Я так несчастна. Они у меня… Они не такие, как у всех.

Здесь кончились силы и героини увлекательной фильмы. Обняв слепую, маленькая Марго принялась реветь. О, ее слезы не были тихими! Ей казалось, что она сама не выдержит своего плача, вот возьмет и умрет на месте. Конечно, так вести себя в чужой квартире очень нехорошо. Но что делать: Габриель ведь сама попросила пожалеть ее, а жалеть по-другому Марго не умела.

Необычайные звуки, доносившиеся из комнаты дочери, дошли до господина Раймонда Нея. Он решил обследовать, в чем дело, Он застал Габриель с какой-то неизвестной девушкой. Обе стояли посреди комнаты и плакали.

— Что случилось? Я думал, что с тобой твой жених.

— Он не мой жених. Он больше здесь никогда не будет.

— Ты что, с ума спятила? Кто эта особа?

— Эта добрая девушка. Она из бара. Она спала с ним. Он ее любит. Он ей признался во всем.

— Из бара? И эта потаскуха смеет являться в семейный дом! Да я убью ее!

О, жиры, представлявшие лицо господина Нея, могли быть страшными! Он походил сейчас на мясника, который свежует барашка. Марго больше не плакала. В ужасе металась она по комнате, ища лазейки.

— Я ничего не сделала дурного! Я хотела только спасти вашу дочку! Пустите меня! Не нужно меня убивать! Я сама уйду отсюда!..

Но не так-то легко было смягчить гнев господина Нея.

— Я тебе покажу, продажная мразь, как честных людей порочить! Гастон! Альфред! Виктор!

На крик хозяина тотчас же явились провалившийся нос и два молодых напудренных сыщика в клетчатых каскетках.

— Возьмите ее! Выкиньте ее!

Габриель кинулась, желая прикрыть собою Марго, но отец мигом скрутил ее.

— Отец, не трогайте ее! Она добрая!

— Дура! Молчать! Ни с места!

Вывернув руки Марго, молодые сыщики потащили ее по длинному лабиринту конторы. Сзади шествовал Гастон и ногой подталкивал девушку. Марго кричала, но это, конечно, никак не могло ей помочь. Зацепившись о косяк двери, Марго потеряла шляпу. Наконец Гастон, сипло захихикав, скомандовал:

— А теперь посильнее и вниз!

Молодые сыщики толкнули Марго, и она покатилась по узенькой лестнице.

А господин Раймонд Ней все еще продолжал греметь:

— Как ты смела разговаривать с ней? Изволь, когда придет господин Халыбьев, молчать! Понимаешь ты? Ни слова!

— Отец, я не могу! Ведь он любит ее.

— Ты идиотка! Все молодые люди так развлекаются.

— Он смеется надо мной.

— Ну что ж, разве ты не слепая? Если бы я не был твоим отцом, может быть, и я над тобой смеялся бы. Благодари Бога, что он все-таки согласен на тебе жениться.

— Отец, сжальтесь надо мной! Я боюсь его!

— Молчать! Как я говорю, так и будет. Никаких разговоров! Когда он придет, изволь улыбаться. Ты слышишь меня? Улыбайся же, слепая овца!

Габриель осталась одна. Халыбьева еще не было. Значит, она могла еще не улыбаться. Значит, она могла еще плакать. Ведь она плакала тихо, слез ее никто не слышал. Она плакала оттого, что добрый принц оказался злодеем, а от любви, от моря, от роз осталось одно приданое, то есть сальные бумажки. Она плакала оттого, что мчалась в гости к счастью, а попала назад в эту поганую контору. Она как-то сразу поняла весь ужас, все зловонье этих закоулков. Она слышала, как гнусно хихикал Гастон, избивая бедную Марго. Она впервые усомнилась в доброте отца. Она плакала оттого, что у нее глаза не такие, как у всех. Нет, она плакала оттого, что теперь у нее, кажется, были глаза, глаза такие же, как у всех. Она забыла про сказки Перро. Она увидела жизнь.

А внизу, в темном дворе, плакала Марго. Она хотела спасти слепую. Она хотела быть героиней фильмы. Глядите, глядите же все, как ее обидели! Да, она девушка из бара «Гаверни»! Да, она ездит в номера с мужчинами! Но ведь она же не крадет, она не убивает. Она пришла сюда не ради денег. Она даже потеряла свою новую шляпу. Она запачкала пальто в зловонной жиже, покрывающей ступеньки лестницы. У нее теперь на щеке большой синяк. Она не может пойти вечером в «Гаверни». Кто ей купит новую шляпку? Она плакала и вспоминала все свои обиды — как ее обманул черноусый приказчик из Нанта, как ее обижали кавалеры, требовали, чтобы она показывала непристойности, тихонько улепетывали, не заплатив за ночь, какие они были противные, потные, злые. Вот этот вчерашний!..

Долго в темном дворе, где вечно чистили трубы, где дико кричал младенец и лились из верхних этажей помои, плакала Марго. Ее никто не пришел утешить. Ее и не мог никто утешить. Ведь вместо фильмы ей дали жизнь, эту страшную, черную жизнь, похожую на глухой двор в доме номер семнадцать по улице Тибумери.