1973 Евгений Евтушенко. Медленная любовь. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-пресс, Яуза, 1998. Твоя душа Неотразимая, ты зимним зимняя! Ты завораживаешь, как замораживаешь! Душа нальделая все ледяней. Что ты наделала с душой своей! Быть ледяною ее заставила и, словно комнату, ее уставила вещами, может быть и хорошими, но замораживающими, холодными… Там воздух не колышется. Цветов там нет. Как лёд коричневый, блестит паркет. Где-то гомон уличный, дневной жары накал. Здесь — лед рояля угольный и ртутный лед зеркал. Здесь не бывает солнечно. Здесь лампы свет чуть льют. Свисают сонные сосульки люстр. А я хочу быть в гомоне среди людей. Мне страшно в комнате души твоей. Душа усталая,— себе постылая, и вся уставленная, и вся пустынная… 1956 Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи. Москва: Молодая гвардия, 1962. Тревожьтесь обо мне… Тревожьтесь обо мне пристрастно и глубоко. Не стойте в стороне, когда мне одиноко. В усердии пустом на мелком не ловите. За все мое «потом» мое «сейчас» любите. Когда я в чем спешу, прошу вас — не серчайте, а если вам пишу, на письма отвечайте. Твердите, что «пора!» всегдашним братским взглядом. Желайте мне добра и рядом и не рядом. Надейтесь высоко и сердцем и глазами… Спасибо вам за то, что будете друзьями! 1955 Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи. Москва: Молодая гвардия, 1962. Третий снег Смотрели в окна мы, где липы чернели в глубине двора. Вздыхали: снова снег не выпал, а ведь пора ему, пора. И снег пошел, пошел под вечер. Он, покидая высоту, летел, куда подует ветер, и колебался на лету. Он был пластинчатый и хрупкий и сам собою был смущен. Его мы нежно брали в руки и удивлялись: «Где же он?» Он уверял нас: «Будет, знаю, и настоящий снег у вас. Вы не волнуйтесь — я растаю, не беспокойтесь — я сейчас…» Был новый снег через неделю. Он не пошел — он повалил. Он забивал глаза метелью, шумел, кружил что было сил. В своей решимости упрямой хотел добиться торжества, чтоб все решили: он тот самый, что не на день и не на два. Но, сам себя таким считая, не удержался он и сдал. и если он в руках не таял, то под ногами таять стал. А мы с тревогою все чаще опять глядели в небосклон: «Когда же будет настоящий? Ведь все же должен быть и он». И как-то утром, вставши сонно, еще не зная ничего, мы вдруг ступили удивленно, дверь отворивши, на него. Лежал глубокий он и чистый со всею мягкой простотой. Он был застенчиво-пушистый и был уверенно-густой. Он лег на землю и на крыши, всех белизною поразив, и был действительно он пышен, и был действительно красив. Он шел и шел в рассветной гамме под гуд машин и храп коней, и он не таял под ногами, а становился лишь плотней. Лежал он, свежий и блестящий, и город был им ослеплен. Он был тот самый. Настоящий. Его мы ждали. Выпал он. 1953
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое. Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995. Ты большая в любви… Ты большая в любви. Ты смелая. Я — робею на каждом шагу. Я плохого тебе не сделаю, а хорошее вряд ли смогу. Все мне кажется, будто бы по лесу без тропинки ведешь меня ты. Мы в дремучих цветах до пояса. Не пойму я — что за цветы. Не годятся все прежние навыки. Я не знаю, что делать и как. Ты устала. Ты просишься на руки. Ты уже у меня на руках. «Видишь, небо какое синее? Слышишь, птицы какие в лесу? Ну так что же ты? Ну? Неси меня!» А куда я тебя понесу?.. |
