Филип, задетый за живое, не замедлил отплатить ей той же монетой:

— По крайней мере ревность обостряет зрение. А вот тщеславие мешает тебе видеть то, что происходит прямо перед твоим изящным носиком. Ручаюсь, ты скоро перестанешь интересовать его. — И он кивком головы показал в дальний угол зала, где король с величайшим терпением строил карточный домик для своей кузины Френсис Стюарт.

Френсис недавно исполнилось пятнадцать, она была тонка и трепетна, словно пламя свечи, и так же волнующе красива. Сердце Барбары сжалось от страха, но она быстро отбросила тревожные мысли и беззаботно сказала:

— У тебя извращенное воображение. Френсис еще дитя и к тому же приходится дальней родственницей королю. Вот он и развлекает ее. Она до сих пор еще играет в прятки в дворцовых коридорах. Детские забавы!

Конечно, оба они, и Филип, и Барбара, понимали, что пятнадцать лет не такой уж детский возраст. Юные красотки очень ценились при дворе. Придворные кавалеры считали, что после пятнадцати женщина начинает увядать.

Филип сказал ворчливо:

— И тем не менее, похоже, король сражен наповал.

Он все еще наблюдал за женой, и по лицу его блуждало выражение легкого замешательства. Его скучная малышка Элизабет вдруг превратилась в загадочную, волнующую красавицу.

Филип всегда с необыкновенной легкостью завоевывал сердца прекрасных дам. И вот, его жена, воспылав ненавистью к собственному мужу, неожиданно стала вызывающе соблазнительной. Он мгновенно влюбился в нее и был уверен, что без труда вернет ее любовь. Но Элизабет потеряла способность глубоко любить, однако даже если эта способность еще была жива в ней, то Филипу нечего было на нее рассчитывать. Не обращая внимания на тоскующего в одиночестве мужа, Элизабет флиртовала со всеми и каждым.

С изумлением Барбара заметила, что леди Честерфилд кокетничает с Джеймсом Гамильтоном. Она абсолютно точно угадала один из мотивов этого флирта. Гамильтон был откровенно влюблен в Барбару. А победа над любым мужчиной, которого Элизабет могла украсть у нее, была бальзамом для ее уязвленной гордости.

— Чудеса да и только! — сказала Карлу Барбара, повторяя его любимую присказку. — Леди Честерфилд вскоре начнет заигрывать с вами, сир. Ее намерения вполне очевидны.

— А что если я отвечу на ее заигрывания? — спросил Карл. Отдыхая после вечернего приема, он свободно раскинулся в кресле и наблюдал, как Барбара расчесывает волосы.

Она сделала угрожающую гримасу и, шутя, направила на него гребень.

— Я проткну тебя острым мечом.

Карл задрожал в притворном страхе и затем сказал как-то невпопад:

— Ни одна леди не расчесывает сама свои волосы. Ты не боишься испортить свою репутацию?

— Какую репутацию? — Барбара подмигнула ему. — Кроме того, — добавила она с удовольствием, — я же знаю, что тебе нравится наблюдать за мной.

— Ты права. Это завораживающее зрелище.

Барбара вернулась к начатой теме:

— Гамильтон, как ты знаешь, кузен леди Честерфилд, и это обстоятельство чрезвычайно облегчает им возможность свиданий.

Леди Честерфилд жила в доме герцога Ормонда, и Гамильтон мог по-родственному в любое время зайти в дом своего дядюшки.

— Почему тебя так волнует эта тема? — сухо спросил Карл. — Может, ты сгораешь от жалости к лорду Честерфилду?

Барбара с легким упреком ударила его по плечу.

— Просто мне жаль Элизабет, — возразила она. — Я понимаю, что она ненавидит меня, но сама испытываю к ней только жалость. Я догадываюсь, что Филип был жесток к ней. Старая любовь умерла, но ей не удалось, как мне, найти настоящую большую любовь. — Она прижалась к Карлу в порыве благодарности. — Ах, Карл, я так счастлива, что ты любишь меня!

Карл погладил ее шелковистые волосы и улыбнулся. Барбара была неисчерпаема. Высокомерная, блистающая на балах красавица могла мгновенно превратиться в одинокого трогательного ребенка, доверчиво прижимающегося к нему. А иногда она бывала невероятно, просто дьявольски соблазнительной.

— Порой, когда я держу тебя в своих объятиях, мне кажется, что я обнимаю всех женщин мира.

— Ах, хотела бы я стать всеми женщинами, — загораясь, подхватила Барбара, — тогда все твои помыслы, все ласки принадлежали бы мне одной! Хотя, — поспешно закончила она, — я совсем не ревнива.

Карл коснулся губами ее блестящих волос. Лицо его стало задумчивым. Он любил эту женщину, но его любвеобильная натура вряд ли позволит ему всю жизнь оставаться верным ей. Стараясь быть честным, Карл мягко сказал:

— Твое счастье, что ты не ревнива. — Горькая усмешка скользнула по его губам. — Мне кажется, я не в силах сопротивляться очарованию женского пола. Но, Бог знает, я никому не хочу причинять страданий… — Он задумался и потом сказал почти шепотом: — но Катерина много страдает.

Барбара испытала знакомое чувство жалости, смешанное с раздражением, которое всегда охватывало ее при упоминании о королеве. Если он заставит меня ревновать, поклялась она сама себе, уж я не стану ползать перед ним на коленях, как делает Катерина, пытаясь вызвать жалость к себе! Вслух она сказала:

— Если ты заставишь меня ревновать, я отплачу тебе той же монетой. Я уподоблюсь леди Честерфилд и заведу столько любовников, что ты собьешься со счета.

Она игриво прижалась к Карлу.

— Может быть, нам потренироваться? Чтобы удержать сотню любовников, надо быть очень умелой и изобретательной.

Карл страстно обнял ее, и они надолго забыли о существовании других мужчин и женщин. Но позже, когда дыхание Барбары стало спокойным и ровным, говоря о том, что она уснула, Карл еще долго лежал, глядя в темноту, и думал о своей юной кузине Френсис Стюарт. Он никогда не был верным любовником, его отношения с Барбарой стали редким исключением. До сих пор он еще сильно любил ее. Барбара была бесконечно мила как в постели, так и вне ее. Но однако же… Карл вздохнул и повернулся на бок, устраиваясь поудобнее. Его взгляд упал на разметавшиеся по подушкам рыжие волосы Барбары, он задумчиво разглядывал ее. Она была очаровательна, как всегда, но доступна. Она хотела его так же страстно, как и он ее. А Френсис, — Карл усмехнулся, — как звезда, которая манит, холодно поблескивая, влекущая и недостижимая! Она девственна, чувства еще не проснулись в ней. Кровь Карла загоралась при мысли о наслаждении, которые сулило пробуждение этой спящей красавицы.

Прошедшим вечером он завел Френсис в свои покои, чтобы поцеловать ее, как когда-то поступил с Барбарой. Смущение девушки разожгло в нем небывалое желание. Он вспоминал ее большие голубые глаза с дрожащими слезинками, ощущение ее юного тела, сопротивляющегося его объятиям. Дыхание Карла участилось. Когда-нибудь он овладеет ею! Ее глаза, должно быть, дивно темнеют, распаленные страстью. Он представил себе, как мягкие девичьи губы пылко прильнут к его губам, представил свой возбужденный смех, когда ее тонкие белые руки обнимут его и она прижмется к нему теснее… теснее…

Карл уснул с блуждающей улыбкой на губах.

Последние несколько недель леди Честерфилд не переставала радовать и поражать двор скандальными романами. Продолжая любовную связь со своим кузеном Джеймсом Гамильтоном, она начала открыто заигрывать с герцогом Йоркским.

Барбара оказалась невольной соучастницей этого романа. Гамильтон, красивый и остроумный камердинер короля, еще до знакомства с Элизабет был страстно влюблен в Барбару. И поскольку его увлечение леди Каслмейн было общеизвестным, он использовал это, чтобы завязать дружеские отношения с Филипом и тем самым получить неограниченные возможности для свиданий с леди Честерфилд. Бедный Филип, снедаемый ревностью к герцогу Йоркскому, даже и не думал подозревать в чем-либо подобном Гамильтона. Он был крайне польщен, когда Гамильтон пришел к нему и сказал:

— Вы единственный человек, милорд, который может помочь мне. Только вам когда-то удалось завоевать сердце леди Каслмейн. Умоляю, откройте мне ваш секрет.

К изумлению всего двора, Филип сделал Гамильтона своим наперсником и делился с ним самым сокровенным, жалуясь на поведение своей жены. Гамильтон, едва выскользнув из постели Элизабет, поглаживал свои темные усики и давал несчастному супругу свои советы.