Барбара Вилльерс лежала на лужайке неподалеку от усадьбы и рассеянно срывала белые и желтые маргаритки, которые, словно звездочки, выглядывали из травы. Большинство англичан считали их сорняками, но Барбаре они нравились. Она вздохнула и перевернулась на живот. Тепло земли проникало в ее молодое тело и возбуждало смутное чувственное томление, но она была еще слишком юной, чтобы осознать его причины.

Барбара закрыла глаза, прекрасные видения рождались под ее сомкнутыми веками. Она видела себя в изящном платье ярко-зеленого цвета, который удивительно шел к ее темно-рыжим волосам. Величественный дворец… Отблески свечей на стеклах… Великолепно одетые мужчины и женщины заполняют тронный зал… Барбара привлекает всеобщее внимание. На ее тонких пальцах сверкают изумруды; светловолосый король нежно сжимает ее руку, склоняясь в почтительном поклоне. Он безумно влюблен в Барбару, еще мгновение, и он попросит Барбару стать его королевой…

Замечтавшись, Барбара обхватила себя за плечи, и ее пальцы попали в лопнувший под мышкой шов платья. Это вернуло ее к реальности, и она печально улыбнулась. Шел 1658 год, и в Англии не было короля. В стране правили Кромвель и пуритане, казнившие милостивого короля Карла.

Барбара в сердцах вырвала пучок травы, представив, какой могла бы быть жизнь.

— Госпожа Барбара! — Резкий крик прорезал воздух, заставив девушку подняться. Она сощурилась от солнца, пытаясь определить, кто ее зовет.

Толстая служанка Агата, которая обычно еле передвигала ноги, почти бегом взбиралась по склону холма.

— Ну, что там? — нетерпеливо крикнула Барбара.

Агата остановилась, еле переводя дух, и лишь взмахивала рукой, показывая, что не может вымолвить ни слова. Барбара побежала ей навстречу, радуясь тому, как легко движется ее юное гибкое тело. Бедная Агата! Как ужасно быть такой старой и толстой! Служанка все еще тяжело дышала, когда Барбара, добежав до нее, мягко коснулась ее руки.

— Ну давай же, отдышись и говори, что случилось.

— Леди Мэри, ваша матушка, приказала вам срочно прийти к ней. — Агата перевела дух и утерла круглое лицо уголком фартука.

— Плохие новости? Может, кто-то заболел?.. Или умер? — допытывалась девушка.

Агата выпустила из рук фартук, и лицо ее приняло загадочное выражение.

— Хорошие новости. Да еще какие хорошие!..

— Агата, ну же! Рассказывай! — тормошила Барбара служанку.

Агата покачала головой:

— Нет, не могу. Госпожа Мэри хочет сама рассказать вам.

Пальцы Барбары стиснули руку служанки.

— Говори, или я начну щипаться.

Агате самой не терпелось поделиться новостью, и она заговорщицки понизила голос:

— Только не выдавайте меня. Речь идет о том, что все мы отправляемся в Лондон.

Лицо Барбары радостно вспыхнуло.

— Агата, это чудесно! Я стану знаменитой. Имя Барбары Вилльерс будет вписано в историю. Агата с любопытством глядела на нее.

— С чего это про вас станут писать?

— О королевах всегда пишут.

Агата фыркнула:

— Трудненько стать королевой в стране, где нет короля.

Барбара рассмеялась и бросилась вниз по склону к усадьбе.

Служанка, медленно переваливаясь, шла за ней и любовалась легкой, порхающей фигуркой девушки.

— Ох, разобьет она свое сердечко, замахиваясь так высоко. Лучше не суетиться да не высовываться и не заглядываться на журавля в небе.

Прежде чем войти в дом, Барбара задержалась и торопливо пригладила растрепавшиеся волосы. Мать была единственным человеком, перед которым Барбара робела.

Мэри Байнинг, заметив приближающуюся дочь, вздохнула. Красота девушки была настолько яркой, что казалась почти вызывающей. В зале было мрачновато, и рыжая копна волос девушки словно принесла с собой с улицы солнечный свет.

Глаза девушки были удивительно глубокого синего цвета, который никогда прежде не встречался в роду светлоглазых Вилльерсов. Красота ее больших глаз подчеркивалась черными пушистыми ресницами. Пухлые чувственные губы и вздернутый пикантный нос придавали особое очарование лицу девушки.

Мэри подавила раздражение и сказала:

— Подойди ко мне, Барбара. Я должна сообщить тебе новости. Твой отчим и я решили, что не стоит больше сидеть в этой глуши. Мы хотим попытать счастья в Лондоне. И, откровенно говоря, мы думаем, что в Лондоне у тебя будет гораздо больше шансов выйти замуж.

При этих словах сдерживаемое волнение Барбары прорвалось наружу, она порывисто обняла мать и закружилась по залу. Мэри, не дрогнув, вытерпела порыв дочерней нежности. Барбара родилась, когда Мэри было шестнадцать лет; физически она вполне созрела для рождения ребенка, однако материнский инстинкт в ней еще не проснулся. Мэри ненавидела все, связанное с беременностью: неуклюжую полноту, обезобразившую ее стройную фигуру, постоянные физические ограничения. И когда Барбара наконец появилась на свет, мать взглянула на нее холодно и равнодушно. Ее супруг Вильям, лорд Грандисон, был без ума от счастья. Он ласкал младенца и пытался пробудить такие же восторженные чувства в жене:

— Взгляни на нее, дорогая. Она живое свидетельство нашей любви. Это наше будущее.

Бедняга! Возможно, уже тогда он предчувствовал близость своей смерти. Началась гражданская война, и он погиб, защищая короля. В восемнадцать лет Мэри стала вдовой. Это была не единственная потеря, которую ей пришлось пережить. Наследница обширнейших владений и огромного состояния, оцениваемого в 180 тысяч фунтов, она в мгновение ока оказалась почти нищей.

Барбара выросла в безрадостной атмосфере бедности. Она понимала, что мать не любит ее, и смутно чувствовала свою вину. Но в чем она виновата, ей никак не удавалось понять. Возможно, есть какая-то связь с потерянным наследством. Возможно, ее вина в том, что им приходится экономить свечи, без конца чинить и латать одежду, пока она не превратится в лохмотья. Денег вечно не хватало, и им приходилось считать каждый пенс.

Однажды она робко спросила у матери об этом, но та только хмыкнула:

— Что за глупые мысли, дитя! Как могла прийти тебе в голову такая фантазия? Во всем виноват проклятый Кромвель, сначала он отнял у короля жизнь, а потом обобрал нас.

Вид закружившейся в танце Барбары тотчас вызвал у Мэри головную боль, и она резко остановила дочь:

— Перестань, дитя. Тебе следует привести себя в порядок к ужину. У твоего отчима гость — Филип, лорд Честерфилд, и я надеюсь, ты предстанешь перед ним в достойном виде.

Барбара чуть не рассмеялась. Она была нежно привязана к отчиму, Чарлзу, графу Англзи, который приходился кузеном ее родному отцу, но симпатии к его друзьям не испытывала. Седовласые джентльмены бросали на нее такие откровенные взгляды, что у нее возникало желание смыть их с себя.

Барбара послушно поднялась в свою комнату переодеться. Взволнованная радостной новостью, она то и дело возвращалась мысленно к предстоящему путешествию. Все ее существо ликовало и пело: «Лондон! Лондон! Лондон!» Несмотря на презрение к седобородым лордам, она постаралась принарядиться. Теперь, когда ей предстояло выйти в большой мир Лондона, Барбаре захотелось проверить, как действует ее красота.

Она выбрала зеленый наряд, чтобы оттенить пылающие щеки, и перевила распущенные волосы лентой того же цвета. Тихонько напевая, она сбежала по каменным ступеням и вошла в зал. Родители вместе с гостем уже сидели за длинным столом. Барбара остановилась. У нее перехватило дыхание, а сердце ее взволнованно забилось под тонким муслином платья.

Стройный блондин поднялся из-за стола, чтобы приветствовать ее. Никогда прежде в мрачноватых стенах их усадьбы ей не доводилось видеть никого красивее этого человека. Он окинул ее небрежным оценивающим взглядом голубых глаз, и Барбаре пришлось призвать на помощь всю гордость древнего рода Вилльерсов, чтобы овладеть собой. Этот человек показался ей странно знакомым… как, впрочем, и собственное волнение. Вдруг она поняла, — и сердце ее забилось еще сильнее, — что именно этот человек был королем, пригрезившимся ей сегодня. Что это с ней? Разве можно грезить о человеке, которого никогда раньше не видела?