— Ты что, принимаешь меня за шлюху? — дрожа от ярости, одними губами произнесла она. Но помимо воли она спрашивала себя: «Почему бы не остаться с ним в последний раз?» Барбара тряхнула головой, отгоняя прочь эти мысли. — Ты просто тряпка, если только женитьбой можешь поправить свои дела. Но знай, я отомщу, и очень скоро! Тебе будет так же больно, как мне сейчас.

Филип потянулся к ней, но она бросилась к двери и, спотыкаясь, побежала вниз по деревянным ступеням. Слезы застилали ей глаза. Она схватилась за перила, чтобы не упасть, и большая заноза впилась в нежную кожу ладони. Не чувствуя боли, Барбара тупо смотрела на руку и с удивлением думала: «К чему цепляться за жизнь, когда сердце разбито, может, просто броситься вниз с этой крутой лестницы?» Мысль о самоубийстве глубоко засела в ее сознании. Жгучее отчаяние раздирало ее; надо было как-то избавиться от этой боли, даже если для этого придется покончить с собой. В таком беспросветном отчаянии ей не прожить и часу.

Она вспомнила, что отпустила Джорджа и что у нее даже нет денег, чтобы нанять экипаж. Какая разница? Что еще может случиться? Барбара направилась в сторону дома, медленно переставляя ноги, словно каждый шаг доставлял ей непереносимую муку. Образ Филипа неотступно преследовал ее. Она отчаянно пыталась выбросить его из головы: «Я не должна думать о нем. Может быть, позже. Когда стану старой… и рана затянется». Мысль о самоубийстве как-то незаметно оставила ее.

Дорога была неблизкой. Усталая, со стертыми в кровь ногами Барбара наконец добрела до дома. Мать поджидала ее, пребывая в ярости, но это не тронуло Барбару. Мэри окинула критическим взглядом покрытое пылью платье дочери.

— Шлюха! — коротко и презрительно бросила Мэри. — Посмотри, до чего довело тебя распутство! Над тобой смеется весь Лондон. Ты выставила на посмешище всю нашу семью.

В детстве Барбара благоговела перед матерью, восхищаясь ее мягким голосом и изысканными манерами. Сейчас Мэри была похожа на разъяренную фурию, но Барбара оставалась совершенно безразличной.

— Хватит, мама.

Мэри удивленно открыла рот, а Барбара спокойно пересекла комнату и взяла графин, полный крепкого портвейна.

— Что ты собираешься делать с вином?

— Я собираюсь пойти к себе в комнату и выпить его. Уж если я шлюха, то почему бы мне не быть пьющей шлюхой?

Барбара уже поднималась по лестнице к себе в спальню, когда Мэри крикнула:

— Ты думаешь, кто-нибудь женится на тебе после этого?

Барбара остановилась и, не оборачиваясь, сказала:

— Обещаю тебе, моя свадьба состоится еще в этом месяце.

В эту ночь Барбара первый раз в жизни напилась. Ей всегда казалось, что опьянение в чем-то сродни смерти, уводящей человека в иные миры, а сейчас ей так хотелось забыться. Она не захватила бокал. Какие пустяки! Можно пить и из горлышка. Большими глотками она пила крепкий портвейн. Обжигающий стыд волнами накатывал на нее. Какой дурой она оказалась! Возможно, в пуританской морали есть своя правда. Если мужчина получает желаемое слишком легко, то не ценит этого.

Моя свадьба должна состояться раньше свадьбы Филипа, подумала она. Пусть он будет мучиться по ночам, представляя меня в объятиях другого мужчины.

Барбара пила всю ночь, мысли ее то путались, то прояснялись. Наконец на рассвете она осмелилась взглянуть правде в глаза. Решение Филипа бесповоротно. Ей была известна его любовь к роскоши, по сравнению с которой любовь к ней бледнела. Она почувствовала ужасную опустошенность и поежилась. Никогда больше Филип не сожмет ее в объятиях. Почему все так получилось, какое колдовство было в его золотистых волосах, в его голубых глазах и тонком аристократическом лице, почему он стал для нее единственным желанным мужчиной?

Уже без слез, тихонько всхлипывая, она раздумывала о своем будущем. Замужество — единственный выход из создавшегося положения. Женщина обретает спокойствие и уверенность в себе, только когда найдет себе мужа. Общество, подобно стае волков, преследует ее, пока она не выйдет замуж. Молодые девушки поставлены в такие условия, что не могут позволить себе просто общаться с молодыми людьми. В каждом мужчине они видят возможного мужа. Который же из них? Этот или тот? И возможно даже, как в прискорбном варианте Барбары, захочет ли жениться хоть кто-нибудь?

Барбара отлично знала, что большинство ее приятельниц взошли на супружеское ложе отнюдь не девственницами. Мой грех, думала она, глядя на зарождающийся день, не в том, что я люблю Филипа, а в том, что я была безумно счастлива и не скрывала этого. О, как я ненавижу этих лицемеров!

Она начала лихорадочно перебирать в уме возможных кандидатов в мужья. Можно ли будет выдержать хоть кого-нибудь из них? Она перебирала и отвергала одного за другим, пока наконец с облегчением не вспомнила о Роджере Палмере. Сердце ее радостно забилось: несомненно, это самая подходящая партия. Его отец — Барбара нахмурилась при мысли о нем — умудрился даже сохранить часть своих владений и денег.

Анна презирала Роджера, считала его человеком слабым. Она говорила, что он, конечно, не пара Барбаре с ее быстрым умом и сильной волей. Глаза девушки загорелись. Для нее самым ценным в Роджере казались те качества, которыми пренебрегали другие.

Из нас двоих я намного сильнее, раздумывала она. Другой захотел бы подчинить меня, а с Роджером я буду независима. Буду поступать, как хочу.

Впервые за последние сутки ее глубокие синие глаза осветились радостью. Да, пожалуй, независимость для нее важнее всего.

Мы сделаемся самой известной, самой богатой семьей в Англии, и те, кто сейчас смеется надо мною, позеленеют от зависти. На мгновение она задумалась над тем, как же достичь славы и известности, но пока отбросила эти мысли. Она придумает потом, а сейчас главное — чтобы Роджер женился на ней. Я выйду за него на этой неделе, думала Барбара, моя женитьба убедит всех этих сплетников, что мне дела нет до Филипа. Пусть он станет посмешищем всего Лондона.

В комнате было прохладно; она сжалась в комочек, обхватив колени руками, и вдруг ощутила запах винного перегара и немытого тела.

— О, Господи! — воскликнула она и в ужасе подбежала к зеркалу.

Когда Барбара увидела себя, ей стало дурно. Лицо бледное, опухшее, глаза покраснели. Платье измято, точно его жевали.

Она кликнула служанку и приказала приготовить ванну. Около часа Барбара отмокала в горячей воде и то и дело прикладывала к глазам холодное мокрое полотенце, чтобы привести себя в порядок. После этого она вымыла голову, отжала длинные рыжие волосы и закутала их большим шелковым платком.

Закончив утренний туалет, Барбара послала Джефа с запиской к Роджеру Палмеру, просмотрела гардероб и выбрала изящное бледно-зеленое платье, в котором всегда выглядела юной и скромной. Убедившись, что ей удалось скрыть следы сердечной тоски и ночных возлияний, она спустилась навстречу Роджеру. К ее удивлению, он был одет в черное и казался очень печальным, хотя и оживился слегка при ее появлении.

Она подошла и, коснувшись его руки, спросила:

— Что-нибудь случилось, Роджер?

— Сегодня ночью умер мой отец.

Барбара быстро опустила ресницы, чтобы скрыть мелькнувшее в глазах выражение грешной радости. Именно его отец мог помешать ее планам, запретив Роджеру жениться на ней. Она не сомневалась, что сможет убедить Роджера не подчиниться воле отца. Но какая радость узнать, что помехи больше нет!

Она заботливо усадила Роджера в кресло, а сама устроилась рядом на маленькой скамеечке и с видом горячего участия слушала, как Роджер рассказывал о своем детстве. Тогда отец казался ему чуть ли не богом. Барбара не вникала в многочисленные подробности, стараясь лишь улавливать нить повествования и делая время от времени краткие замечания, чтобы показать, как ей интересен его рассказ. Душе ее пела и ликовала: все так удачно складывается!

Выбрав подходящий момент, она сказала:

— Мне так хотелось понравиться твоему отцу… — Она умышленно сделала паузу и затем произнесла срывающимся голосом: — Роджер, конечно, мне не следует говорить об этом сейчас, когда он умер, но порой я ненавидела его за то, что он препятствовал нашей женитьбе.