24 октября 1916 Взятие Бастилии 14 июля 1789 – ничего. Дневник Людовика XVI Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль. В ушах звенит призыв Камиля Демулена. Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена. Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь. Бастилия взята. Предместья торжествуют. На пиках головы Бертье и Де-Лоней. И победители, расчистив от камней Площадку, ставят стол и надпись: «Здесь танцуют». Король охотился с утра в лесах Марли. Борзые подняли оленя. Но пришли Известья, что мятеж в Париже. Помешали... Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего? Не в духе лег. Не спал. И записал в журнале: «Четырнадцатого июля – ни-чего». 1917 Бонапарт (10 августа 1792 г.) Il me mengue deux batteries pour balayer toute cette canaille la[4] Мемуары Бурьена, слова Бонапарта Париж в огне. Король низложен с трона. Швейцарцы перерезаны. Народ Изверился в вождях, казнит и жжет. И Лафайет объявлен вне закона. Марат в бреду и страшен, как Горгона. Невидим Робеспьер. Жиронда ждет. В садах у Тюильри водоворот Взметенных толп и львиный зев Дантона. А офицер, незнаемый никем, Глядит с презреньем – холоден и нем — На буйных толп бессмысленную толочь, И, слушая их исступленный вой, Досадует, что нету под рукой Двух батарей «рассеять эту сволочь». 21 ноября 1917 Термидор 1 Катрин Тео по власти прорицаний. У двери гость – закутан до бровей. Звучат слова: «Верховный жрец закланий, Весь в голубом, придет, как Моисей, Чтоб возвестить толпе, смирив стихию, Что есть Господь! Он – избранный судьбой, И, в бездну пав, замкнет ее собой... Приветствуйте кровавого Мессию! Се Агнец бурь! Спасая и губя, Он кровь народа примет на себя. Един Господь царей и царства весит! Мир жаждет жертв, великим гневом пьян. Тяжел Король... И что уравновесит Его главу? – Твоя, Максимильян!» 2 Разгар Террора. Зной палит и жжет. Деревья сохнут. Бесятся от жажды Животные. Конвент в смятеньи. Каждый Невольно мыслит: завтра мой черед. Казнят по сотне в сутки. Город замер И задыхается. Предместья ждут Повальных язв. На кладбищах гниют Тела казненных. В тюрьмах нету камер. Пока судьбы кренится колесо, В Монморанси, где веет тень Руссо, С цветком в руке уединенно бродит, Готовя речь о пользе строгих мер, Верховный жрец – Мессия – Робеспьер — Шлифует стиль и тусклый лоск наводит. 3
Париж в бреду. Конвент кипит, как ад. Тюрьо звонит. Сен-Жюста прерывают. Кровь вопиет. Казненные взывают. Мстят мертвецы. Могилы говорят. Вокруг Леба, Сен-Жюста и Кутона Вскипает гнев, грозя их затопить. Встал Робеспьер. Он хочет говорить. Ему кричат: «Вас душит кровь Дантона!» Еще судьбы неясен вещий лет. За ним Париж, коммуны и народ — Лишь кликнуть клич, и встанут исполины. Воззвание написано, но он Кладет перо: да не прейдет закон! Верховный жрец созрел для гильотины. 4 Уж фурии танцуют карманьолу, Пред гильотиною подъемля вой. В последний раз подобная престолу, Она царит над буйною толпой. Везут останки власти и позора: Убит Леба, больной Кутон без ног... Один Сен-Жюст презрителен и строг. Последняя телега Термидора. И среди них на кладбище химер Последний путь свершает Робеспьер. К последней мессе благовестят в храме, И гильотине молится народ... Благоговейно, как ковчег с дарами, Он голову несет на эшафот. 1917 г. 7 декабря Каллиера По картам здесь и город был, и порт. Остатки мола видны под волнами. Соседний холм насыщен черепками Амфор и пифосов. Но город стерт, Как мел с доски, разливом диких орд. И мысль, читая смытое веками, Подсказывает ночь, тревогу, пламя И рдяный блик в зрачках раскосых морд. Зубец, над городищем вознесенный, Народ зовет «Иссыпанной короной», Как знак того, что сроки истекли, Что судьб твоих до дна испита мера,— Отроковица эллинской земли В венецианских бусах – Каллиера. * * * Как некий юноша, в скитаньях без возврата Иду из края в край и от костра к костру... Я в каждой девушке предчувствую сестру И между юношей ищу напрасно брата. Щемящей радостью душа моя объята; Я верю в жизнь, и в сон, и в правду, и в игру И знаю, что приду к отцовскому шатру, Где ждут меня мои и где я жил когда-то. Бездомный долгий путь назначен мне судьбой... Пускай другим он чужд... я не зову с собой — Я странник и поэт, мечтатель и прохожий. Любимое со мной. Минувшего не жаль. А ты, что за плечом, – со мною тайно схожий, — Несбыточной мечтой сильнее жги и жаль! вернутьсяМне не хватает двух батарей, чтобы смести всю эту сволочь (фр.). |
