1896 Ты миром удивлен Ты миром удивлен, ты миром зачарован, Ступаешь по камням суровых городов. Мечтой ты умилен, любовию взволнован И не забыл души младенческих годов. В своей светлице упоен ты солнца светом, Но сердцем чающим стремишься в дальний путь. Часы все дня и лет звучат тебе приветом, Наперерыв шепча: меня не позабудь! Вступив с тобою в речь, ту жизнь я обретал, Которой жаждал я, пред коей трепетал, Когда не верилось ее бодрящей неге. Но я к тебе приду, наставник мой родной, Мечтая увидать всегда, как той весной, Березы божьей светлые побеги. 1898/99 Николай Поярков На юге I Виноград зацвел. Все пьяно. Льется сладкий аромат. Солнце встало слишком рано, В полдень зноем полон сад. Из-за мраморных аркад Смотрит торс нагой богини. Замер воздух бледно-синий, Треск назойливых цикад. В ярком золоте карнизы. Стынет море, реют птицы. Жарко. Лень. У ног маркизы. Я сижу. Молчу. Курю. Я измучен зноем Ниццы, Жду вечернюю зарю. Красные бабы Предвечерний напев колокольный. Заливные луга разметались привольно. Река изогнулась в стальную дугу. Красные бабы поют на лугу. Пылают травы душистые, ломкие. Красные бабы. Закат многоцветный. Песни веселые, милые, звонкие, Хочется бросить им песней ответной. Развернулася даль без конца широка. Вся осыпана солнцем закатным, Изгибается плавно, спокойно Ока, Пахнуло забытым, былым, невозвратным. Красные бабы поют на лугу. Петь хочу. Не могу. Друзьям Я чашу муки пью без стона, В страданьях знаю светлый миг. Мне рок сулил знать ужас звона Болезни тягостной вериг. Вам—ласки женщин, шум притона, Сплетенье жизненных интриг, А мне спокойствие затона И чародейство милых книг. Я был здоров и пил отравы, Но, право, все забыл давно... Под взмахом кос ложатся травы. Ходить, лежать, не все ль равно? Я весь под властию наркоза, Меня пьянит, колдует – Греза. Дмитрий Цензор
Из цикла «Старое гетто» 1 Нависли сумерки. Таинственны и строги Пустые улицы. Им снится даль времен. И только иногда, смущая мутный сон, Спешит по ним еврей – дитя земной тревоги. Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги — И слышу пение унылое, как стон... Здесь тени скорбные глядят со всех сторон,— О, как бледны они, измучены, убоги! Здесь реют призраки кровавых темных лет И молят жалобно и гонятся вослед Испуганной мечте... Сгустилась тьма ночная. И гетто старое мне шепчет, засыпая: «Возьми моих детей... Им нужен вольный свет... Им душно, душно здесь... Темна их доля злая...» 6 В безмолвии старинного квартала Проходит жизнь, туманная, как бред. Сменился день. Глухая ночь настала И зажелтел из окон тусклый свет. И в поздний час у мрачного портала Я жду ее—хранящую обет... Она глядит печально и устало, И призрачно звучит ее привет. И бродим мы, тоскуя и любя, Безмолвные, безропотно скорбя, Мы ничего не ждем и безнадежны Часы любви. Над нами ночь и тьма. Вокруг молчат потухшие дома. И грезы их, как старость, безмятежны. 9 В садах мечты я выстроил чертог... Ведут к нему воздушные ступени, Хрустальный свод прозрачен и высок, Везде цветы, цветы и блеск весенний. В чертог любви и чистых наслаждений Я ухожу от скорби и тревог И вижу сны... Я в них всесильный гений, Восторженный и радостный, как бог. Когда же день бросает алчный зов,— Мои мечты – испуганные птицы Умчатся вдаль... и снова, бледнолицый, Блуждаю я меж стонущих рабов. И жизнь моя тоскливее темницы, Не знающей ни солнца, ни цветов. На корабле I Струится зной по дремлющим волнам, И медленно проходит без возврата Глубокий день. Горит пожар заката, И алый свет скользит по облакам. Равнина вод молчанием объята. И облака спешат, как в дальний храм, К пурпурной мгле, в пустыню небоската, И, замерев, стоят недвижно там. Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет. Мертвеет зыбь, и виснут паруса. И я один в слепые небеса Гляжу с тоской... Мой дух затишью внемлет И жаждет бурь. Закатный меркнет свет. Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет... |
