– Да, это я.

– Меня зовут Фанкин, я работаю у купца Финтала. Его жена заболела – у нее сильный жар и что-то вроде воспаления. Господин Финтал просит тебя незамедлительно ее осмотреть.

Слова купеческого подручного вежливы, но звучат натянуто: чувствуется, что ему велено быть учтивым и он выполняет хозяйский наказ.

Стоящая за спиной Фанкина Рилла кивает и со значением указывает на поясной кошель.

– Мне потребуется немного времени. Я должен закончить здесь и собрать кое-какие снадобья, которые могут понадобиться твоей хозяйке. Ты можешь подождать здесь или...

– Я подожду у двери.

Доррин поворачивается к Мерге и Фризе.

– А лошадку покажешь? – снова спрашивает девочка. У Доррина пересыхает во рту.

– Я слышал, у вас несчастье... время тяжелое... мне так жаль...

– Ты сделал то, что считал наилучшим, мастер Доррин. Лето прошло неплохо, и мы уже надеялись... – Мерга качает головой, и глаза ее наполняются слезами.

– Я, – бормочет Доррин, – мог бы взять кухарку и служанку, только вот... с деньгами у меня... разве что за крышу и стол...

Покрасневшие глаза Мерги ловят взгляд Доррина:

– Я не приняла бы предложения, сделанного из жалости, но... – мать умолкает, глядя на темноглазую девочку.

– Это вовсе не из жалости. Мне... я и раньше подумывал...

Молчание затягивается. Фанкин с порога напоминает о себе кашлем.

– Мерга пока может побыть у меня, а тебе надо бы пойти с человеком Финтала, – со значением говорит Рилла и, склонившись к уху юноши, шепотом добавляет: – Нам, целителям, не так часто выпадает возможность разжиться золотишком.

– Так-то оно так, – отзывается Доррин, косясь в сторону Фанкина. – Но лучше бы она с девочкой пожила у тебя, пока я не отгорожу для них каморку на складе.

– Говорила я тебе, – мягко напоминает Рилла, – что ежели кто налагает на людей проклятия, так эти проклятия со временем к нему же и возвращаются.

– При чем тут проклятие? Разве невозможность бить беззащитную женщину можно назвать проклятием?

Фанкин подается вперед с явным желанием услышать как можно больше.

– Возьми вон тот кисет, – предлагает Рилла. – Там бринн, звездочник, кора ивы...

Кивнув, молодой целитель берет кисет, добавляет к нему несколько маленьких матерчатых мешочков с другими травами и заткнутый пробкой флакончик с настоем ивовой коры.

– Помни, – тихо напоминает ему Рилла, – у купцов водится золото и получить с одного из них за труд сполна вовсе не зазорно.

Доррин при этих словах вспоминает о том, что только что согласился нанять служанку, в которой вовсе не нуждается, но перед которой считает себя виноватым. Когда он проходит мимо толстухи, та снова заходится кашлем, и юноша мимоходом касается ее чувствами. Оказывается, при всей своей нездоровой полноте, женщина недоедает, и хворь усугубляется ее слабостью. Сколько народу умрет от болезней не потому, что они смертельны, а потому, что у людей просто не хватит сил на борьбу с недугом! Многие не переживут зиму, а ведь Фэрхэвен, возможно, еще не приступил по-настоящему к враждебным действиям.

Ветер усилился, тучи стали темнее, и Доррин, без особого труда уловив приближение снегопада, забегает к себе за теплой курткой. После этого он торопливо седлает Меривен и подъезжает к Фанкину.

– Славная лошадка, – говорит тот.

– Мы с ней ладим, – откликается Доррин, направляя Меривен вниз по склону, на дорогу, ведущую к мосту. – А где дом купца Финтала?

– На кряже, к западу от гавани. Мимо третьего причала и вверх по дороге.

– Давно ли хворает госпожа Финтал?

– В точности не знаю.

– Купец ничего не говорил о ее болезни?

– Ничего.

Судя по всему, Фанкину роль посланца не нравится.

– Ты местный?

– Из Квенда.

Больше Доррин вопросов не задает. В Нижнем Дью теплее, чем в Верхнем, но ненамного. Дымков над трубами, несмотря на холодный ветер, тоже мало. Прохожих не видно.

Все три причала пусты, лишь у первого привязана рыбачья лодчонка. Море за волноломом кажется белым. Среди пенных барашков колышутся две здоровенные льдины.

– Суровый вид, – замечает Фанкин, направляя лошадь по дороге, взбирающейся ко гребню холма, откуда открывается вид на гавань и где высятся два каменных строения. В отличие от многих городских домов, трубы над обоими дымят вовсю.

Домом Финтала оказывается тот, который чуточку поменьше и ближе к океану. Фанкин проезжает мимо крытого крыльца и огибает конюшню, откуда выскакивает конюх.

– Поставь в стойло лошадь целителя.

– Будет исполнено.

Парнишка исподтишка косится на Доррина.

– Будь поласковее с моей лошадкой, – предупреждает тот, поглаживая Меривен.

– Да, мастер-целитель.

– Сейчас вернусь, – ворчит Фанкин, вручая пареньку поводья своего серого. Спешившись, он поворачивается и шагает по утоптанному снегу двора.

Улыбнувшись светловолосому пареньку, Доррин направляется к двери, которая распахивается прежде, чем он успевает подойти.

– Мастер Доррин, спасибо, что ты так скоро откликнулся на мою просьбу, – говорит с порога грузный седой мужчина. – Спасибо и тебе, Фанкин, что так быстро доставил целителя. Можешь отдохнуть.

– Премного благодарен, хозяин. Ежели понадоблюсь, я буду на складе.

Проследовав за купцом в прихожую, Доррин вешает куртку на вешалку, а посох ставит в угол поблизости. Прихожая обшита темными дубовыми панелями, а на лакированном полу, отражающем свет двух медных настенных светильников, красуется хаморианский ковер с замысловатым лиственным узором.

– Лериция наверху. Ее пробрал понос, как и всех нас – наверное, из-за испорченной дичи. Но мы поправились, а ей все хуже и хуже. Вино не помогло, горячие ванны – тоже. Честно скажу, я не больно-то верю вашей братии, но Гонсарова дочка все уши прожужжала моей Норри рассказами про то, как ты вылечил мальчонку. Ну мне и подумалось: хуже-то всяко не будет.

– Давно она захворала?

– Да уж больше восьмидневки. Пойдем, она там.

Голос Финтала едва заметно дрожит. Он тихонько кашляет и начинает подниматься по лестнице. Доррин, прихватив котомку с травами, следует за купцом, дивясь легкой поступи этого немолодого, грузного человека. На устланных ковром ступенях шаги его почти не слышны. А вот юноше кажется, что сам он так топочет сапогами, что вся лестница трясется.

На широкой кровати лежит бледная, изможденная болезнью немолодая женщина; сразу чувствуется, что у нее сильный жар. На табурете в углу сидит светловолосая женщина помоложе. Под покрасневшими глазами видны темные круги.

– Так... жарко... душно... – бормочет больная. Глаза ее широко раскрыты, но она, кажется, не видит ни вошедших, ни женщины на табурете.

– Наша дочь, Нория, – шепотом поясняет Финтал, кивнув в сторону сидящей в углу.

Кивнув молодой женщине, Доррин кладет котомку на пол, подходит к кровати, пробегает пальцами по запястью больной, а потом касается ее лба. Ему становится не по себе: в нижней части живота свился пронизанный зловещими, кроваво-огненными прожилками узел отвратительной белизны хаоса. Доррин предпочел бы удалить пораженный орган, но... об этом и думать-то смешно. У него нет ни хирургических навыков, ни инструментов, ни даже возможности ими воспользоваться. Однако что же делать?

Задумавшись, юноша отступает на шаг, и тут, словно только что заметив его, больная жалобно произносит:

– Мне так плохо... я умру?

– Постараюсь этого не допустить, госпожа, – бормочет Доррин, вымучивая улыбку.

– Не называй госпожой... просто Лера... так жарко.

Она умолкает, глаза ее стекленеют.

– Неужто ничего нельзя сделать? – умоляюще восклицает Финтал.

– Сделать-то можно многое, но я предпочел бы сделать именно то, что нужно, – отрезает Доррин, глядя в упор на купца.

Вздохнув, юноша сосредоточивается на пульсирующем узле хаоса, начиная сплетать вокруг него гармонизирующий кокон. Однако концентрация хаоса слишком велика: кокон рвется. Утерев лоб, Доррин снова обследует чувствами больную и оборачивается к Финталу: