Послушайте, я сама понимаю, что Джеки не виновата. Ну, откуда ей было знать, что та самая Марта Сеймор, Всегда-Спасающая-и-Дающая-Правильный-Совет станет хранить ТАКОЙ секрет при себе? Она ведь и понятия не имела, что весь последний месяц я на работе вела себя так, будто ничего серьезного не произошло, а кое-кому из коллег хитроумно доверяла достаточно правдоподобные сказки о прекрасно проведенных вечерах в компании своего дружка.

— Это, как я понимаю, шутка?

И, как будто специально для того, чтобы доконать меня, Джеки забивает последний мяч:

— Что? Неужели вы на самом деле считаете, что она могла оставаться там и вести себя как ни в чем не бывало после всего, что он сделал с ней?

— Что же он сделал? — вежливо интересуется Гай.

Как я узнала от Фионы, самый страшный враг в кризисной ситуации — это отрицание фактов. Именно поэтому я решаю все рассказать Гаю сама, чтобы сохранить хоть какую-то часть своей репутации «гуру любовных интриг».

— Он переспал с какой-то девчонкой.

Какую-то долю секунды мне кажется, что Гай взорвется истеричным смехом. Он сдержанно морщит лоб — сейчас, надо думать, он мне глубоко сочувствует.

— Просто невероятно, — говорит он и поднимает руку, чтобы положить ее мне на плечо, совсем так, как это делает на экране Роберт де Ниро. — Когда же все это произошло?

Я выкладываю ему всю подноготную, а Джеки стоит рядышком и виновато моргает.

— Но ведь ты…

— Я знаю.

— И ты говорила, что…

— Я знаю.

Джеки возвращается к бару, чтобы заказать нам выпивку.

— Так, значит, все это…

— Я знаю. Ерунда. Все это чушь. Да, не получилось у меня в области личной жизни. Признаю. И вся эта чепуха, что я писала — будто бы можно заранее определить, что ваши любовные отношения — в опасности… Представляешь? Сама-то я не распознала ни одного признака приближающейся беды. Ни одного! — Теперь мне было уже наплевать на все. Я просто молотила языком и могла бы продолжать еще долго, раз уж выбрала себе роль камикадзе. — Смешно, да? Мне изменили, а я пытаюсь все это скрыть и продолжаю всех уверять, будто моя личная жизнь — сплошная любовь, цветочки и поцелуйчики.

— Нет, позвольте мне с тобой не согласиться, — замечает Гай. — Ничего смешного здесь нет. — Но это в чем-то даже парадоксально, правда, крошка?

Джеки передает мне коктейль «водка с колой» и тут же залпом опустошает свой стакан.

— Да-да, конечно. Очень даже парадоксально. Но ты… м-м-м… держи это при себе, ладно? Ну, я хочу сказать, что я сама поставлю в известность Веронику, что мы с Люком расстались. Но я должна ей сказать, всю правду сказать, что именно он виноват в этом, потому что оказался неверен мне. Ты ей сам ничего не говори, хорошо?

— А какая разница? — спрашивает он со своей излюбленной кривой ухмылочкой.

— Ну, от этого зависит моя работа. Мое самоуважение. И вообще, все моя жизнь.

— Ну, в таком случае, — чопорно уверяет он, — я подумаю.

— Прости меня, — беззвучно, одними губами, извиняется Джеки в тот самый момент, когда Гай отворачивается, чтобы раскланяться двум мужчинам, которых я вижу впервые в жизни.

— Все в порядке, — уверяю я Джеки, — ты же ничего не знала, а я не успела тебя предупредить.

Неожиданно кто-то подталкивает ее сзади. Две молоденькие девчонки расфуфырены в пух и прах. Одна одета под классическую школьницу (пай-девочка с косичками), а другая — пространственно-независимая, в костюме то ли доярки, то ли скотницы. Обе жуют жвачку, да с такой скоростью, что вырабатываемой ими энергии хватило бы на целую электростанцию.

— Ты чо, Джекс, ты куда слиняла? Мы тебя еле нашли! — шумно сообщает «школьница».

— Обалдеть! — скрипит ее «пространственно-независимая» подружка.

Джеки знакомит нас.

— Марта, это мои звездные Приверженцы Доллара: Лайза и Шола.

— Очень приятно.

— Класс!

— Обалдеть!

— Слышь, Джекс, — начинает «школьница». — Ты раньше не слыхала, как чешет Кокси? Ух, ты! Клево! Ништяк! Такие примочки, я тащусь! Врубаешься?

— Балдеж!

— Глюкоидно!

Так как я не умею поддерживать разговор в стиле «пространственно-независимой», то оставляю эту компанию и удаляюсь к бару, где Гай уже заказывает себе выпивку.

— Видишь ли, Марта, — заявляет он, помахивая в сторону бармена купюрой в пятьдесят евро, — у тебя есть все основания ненавидеть меня.

— Что я и делаю.

— Но мне хочется, чтобы ты узнала вот о чем, крошка. Если бы все зависело только от меня, ты бы никогда не беспокоилась о своем рабочем месте. Мне очень приятно смотреть на твою мордашку по утрам в понедельник.

— А тогда… м-м-м… зачем же ты сам предложил рубрику про то, как продержать мужчину в форме всю ночь и так далее?

— А, ты про это, крошка? Очень хорошо, что вспомнила. Видишь ли, в то время я и подумать не мог, что Вероника решит использовать эту идею под страницу шестьдесят девять.

— Ну-ну, продолжай.

— Я серьезно. Могу дать честное слово скаута. — И он салютует мне тремя пальцами, совсем как настоящий бой-скаут.

Я улыбаюсь. Простите, но другой реакции от меня ждать сегодня невозможно.

Ну, хорошо-хорошо. Этот человек и есть тот самый Гай Лонгхерст. Тот, который мне в жизни не оказал ни единой услуги, даже по мелочи. Тот самый человек, который постарался усложнить мне жизнь с самого первого дня, когда я только появилась в редакции. Тот самый мужчина, который, подобно лживому и псевдозагорелому Яго, попытался заменить мою рубрику изысканными статьями для приверженцев культа Полового Члена. Тот самый, кто считает, что весь мир — это всего лишь парк развлечений, построенный в его честь.

Но именно сейчас я почему-то думаю о том, что он является еще кем-то. Или, по крайней мере, чем-то. Конечно, трудно сказать, смотрит ли он в мои глаза только затем, чтобы проверить в них свое отражение, или нет, но мне хочется оставить ему право на сомнения. А вообще, какая теперь разница. Он очень красив. И хотя я всегда знала об этом, но не ценила его красоту, поскольку никогда не видела его по эту сторону похмелья. Только сейчас, глядя на него сквозь хмельной туман, я начинаю осознавать, как опасна может быть мужская красота, когда она способна полностью засосать вас, как трясина. Должно быть, это происходит еще и потому, что я раньше никогда не находилась на таком близком расстоянии от него. Я имею в виду, физически.

— Как бы там ни было, Марта, крошка, давай не будем говорить о работе. Только не сегодня. Давай лучше побеседуем обо мне. Да. Обо мне стоит поговорить.

Вот видите, Гай хоть и идиот, он, по крайней мере, понимает это.

— Хорошо. Что нам еще остается? Ну, расскажи мне что-нибудь о себе, мистер Гай. Прошу тебя, пожалуйста.

— Согласен, Марта. Только давай без сарказма, тебе это не идет, — заявляет он, ослепляя меня блицем своей роскошной улыбки. — Мне кажется, что ты успела составить обо мне неправильное мнение.

— Что же это за мнение такое? — интересуюсь я, кокетливо прислоняясь спиной к стойке бара.

— Ну, ты, очевидно, считаешь, что я самовлюбленный эгоцентрик, которому на всех наплевать.

Мои брови изящно изгибаются в позицию, означающую «ты попал в самую точку».

— Но дело в том, что я — самовлюбленный эгоцентрик с творческой жилкой. Вот этого ты наверняка и не знала.

— Нет. Что ж, спасибо за такую потрясающую новость.

— И еще… Могу поспорить, ты не знаешь, что я в настоящее время пишу книгу. Это будет моя автобиография, так сказать, жизнеописание. — Он отступает на шаг, словно ждет от меня бурных аплодисментов и букета цветов. — Это будет что-то похожее на «Прах Анжелы» для нашего синтетического поколения. Сейчас я думаю над названием своего произведения.

«Как увлекательно и приятно быть садомазохистом», — проносится у меня в голове.

— Ну… э-э… и как далеко ты продвинулся в своем литературном творчестве?

— Глава первая: «Детство в Кройдоне». Оно было у меня тяжелым, а потому приходится писать много.