Помню, как была разочарована Фиона, впервые увидевшая «Кафе дел Мар» (да это же просто нагромождение камней), и как это разочарование испарилось, лишь только мы присели за столик и начали любоваться самым роскошным закатом в нашей жизни. Когда яркие красные и оранжевые тона постепенно начинают тонуть вместе с солнцем в сверкающей поверхности моря. Понятно, что такие описания стали чем-то вроде клише и используются в рекламных брошюрах, а также упрощают реализацию компакт-дисков, но нам тогда было все равно.

Хорошо помню первый вечер. Мы приняли по дозе «экстази», а потом танцевали семь часов подряд в «Амнезии», полностью растворившись в музыке. Вернувшись в гостиницу, мы тут же с восторгом принялись обмениваться впечатлениями:

Я: Это была самая потрясающая ночь! Я так счастлива.

Фи: А я в тысячу раз счастливей.

Я: А я — в три тысячи.

Фи: А я — в пять миллионов.

(Истеричный смех длится часа два, не меньше.)

Я: Это невероятно, правда?

Фи: Что?

Я: Как можно себя так здорово чувствовать. Быть такой счастливой. И такой целостной.

Фи: Причем без секса.

Я: Похоже, мы с тобой отыскали потайной ключик от вселенной.

Фи: Без мужчин и их волосатых яйцеподобных яиц.

Я: Здорово!

Фи: Я думаю, пока мы будем помнить об этой ночи, мы уже никогда не будем так счастливы.

Я: Я тебя люблю.

Фи: И я тебя люблю.

Я: Как ты думаешь, может быть так, что мы с тобой — одно и то же?

Фи: А мы и так одно и то же.

Я: Я так и сказала.

Фи: Разницы никакой.

Я: Совсем никакой разницы.

Фи: Я тебя люблю.

Я: И я тебя люблю.

Фи: Воды хочешь?

К несчастью, на следующее утро мы проснулись и поняли, что наш потайной ключик украли прямо у нас из-под подушки.

И все же это были прекрасные денечки. Да, мы словно сорвались с цепи. Да, потом мы болели две недели и чувствовали себя, как дерьмо. Но и в этом было что-то сладостное. Все для нас тогда казалось новым и еще нетронутым.

Теперь же, когда я лежу на пляже с ней, Принцессой Порно, в окружении блестящих, тщательно смазанных маслом членов и фигурно подстриженных, расчесанных и даже опрысканных лаком для волос лобков, я понимаю, что наша поездка с Фионой была просто образцом невинности.

После двух часов, проведенных на пляже, мы возвращаемся на виллу. Освежаемся, слушаем оркестр. И (только не судите меня слишком строго) я соглашаюсь принять дорожку кокаина (и даже не спрашивайте, откуда она его достала). Да, я помню свои слова. И знаю, что потом буду еще очень жалеть о содеянном. Но, ладно уж, сейчас-то я на Ибице. Понимаете, ее называют «белым островом» не только за песчаные пляжи. Да и, кстати, это делают все, даже инспектора дорожного движения. Потом снова на выход. Посещаем несколько баров. Мелькание безымянных лиц. Затем в городок Ибицу и Пача. Это какая-то пещера преисподняя, служащая для того, чтобы здесь всегда играла музыка. Мы выпиваем. Потом еще по дозе кокаина. И вот только после этого, наконец, находим себе временное пристанище и успокаиваемся.

Передо мной, как в панорамном кадре, весь танцевальный зал, где уместилось, наверное, две тысячи человек. Их движения похожи на пульсацию в такт ритму, где вместо музыки звучит какой-то бесконечный бит, сопровождаемый электронными аккордами.

Вокруг все разгорячились, то есть в самом прямом смысле слова. Тут очень жарко. И хотя я не танцую и стою чуть сбоку, на платформе, похожей на гигантскую петлю, окружающую зал, я чувствую, как все мое тело пропиталось потом. У Джеки кожа тоже заблестела. Она кричит мне что-то непонятное прямо в ухо.

— ЧТО?

— ПОШЛИ ОТСЮДА! — кричит она что есть сил.

Я следую за ней по кривой, просачиваясь через толпы танцующих, которые ритмично аплодируют, высоко подняв руки над головами, в то время как ди-джей безжалостно продолжает ускорять темп выбираемых мелодий. Джеки сверкает своей снисходительной улыбкой известной личности какому-то серьезному испанцу с мобильником в руках. Он должен провести нас туда, где собираются «сливки общества». Мы поднимаемся по крутым выбеленным ступеням и оказываемся на крыше здания. Здесь гости либо сидят в многочисленных украшенных витражами нишах, либо стоят, прислонившись к бару, похожему на огромное яйцо. Здесь же расположился небольшой столик, где красивая скучающая девушка-испанка накручивает на палец свои кудряшки «под штопор» и торгует сувенирами местного производства. Уже четыре часа утра, и свет понемногу набирает силу, отчего все вокруг тускнеет и становится похожим на старые и поблекшие цветные фотографии.

— Здесь восхитительно, правда? — И хотя этот вопрос обращен ко мне, глазами Джеки пожирает мужчину у бара с загаром цвета жженки, непринужденно болтающего с двумя хорошенькими блондинками.

Эй, погодите-ка.

Нет, так не бывает.

Наверное, на мой мозг сильно подействовали все эти химические вещества, и теперь лица искажаются, как будто надо мной куражатся непослушные ребятишки, путая и мешая все, что только можно смешать и перепутать.

Я крепко зажмуриваюсь, чтобы стряхнуть с себя это наваждение. Бесполезно. Лицо мужчины остается прежним.

И тут, будто старая запись голоса Вероники начинает прокручиваться в моей голове: «Мы посылаем Гая, чтобы он собрал материал о большом уик-энде на Ибице для нашей клубной странички. Может быть, ему удастся подобрать кое-что и для статьи в разделе секса и отдыха…»

Но я слишком поздно осознаю, что Бог Любви мистер Жженый Сахар и есть на самом деле Гай Лонгхерст. Джеки стоит у бара, на расстоянии двух метров от Гая, и жестами подает ему сигналы, как заправский регулировщик на большом перекрестке.

Я пригибаюсь за спиной Джеки, надеясь, что ее ослепительное присутствие поможет мне остаться невидимой.

— О, Боже мой! Марта — неужели это ты?

Я поворачиваюсь к нему и вижу, как он демонстративно раскрывает свой рот, изображая полное потрясение. Он выглядит эффектно до тошноты (впрочем, как всегда): одет во все черное от Версаче, волосы тщательно зализаны с уверенностью не знающего отказов жиголо.

Я пытаюсь что-то сказать, но изо рта выплывают какие-то невнятные обрывки:

— Аба… не… да…

— И все-таки, это ты.

Джеки смотрит на меня, но так, словно меня здесь больше нет. И это, в каком-то смысле, правда.

Тем не менее я, каким-то образом, собираюсь с силами и составляю в уме более или менее умную фразу (ну, почти что умную). Звучит она так:

— Ух, ты, Гай! Как здорово! Надо же — какое совпадение! И что ты здесь делаешь?

— Я… да как тебе сказать… отслеживаю талантливых ребят, — сообщает он, изучая неотразимые формы Джеки.

— Неужели ты так и не представишь меня? — интересуется та.

— М-да. Конечно. Джеки, это Гай. Гай, познакомься, это Джеки…

— Очень приятно. Как вы поживаете? — спрашивает он ее, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более впечатляюще.

После чего Джеки наклоняется к нему поближе и, прислонив ладонь «ракушкой» к его уху, что-то шепчет. Лицо Гая замирает в приятном изумлении, граничащим с шоком.

— Значит, поживаете вы прекрасно, — почти смущенно констатирует он. Я говорю «почти», потому что смущение — одна из тех эмоций, которые, насколько мне известно, Гаю ощущать не дано. Стоит только вспомнить тот внутренний голос, который постоянно напоминает ему, насколько он знаменит.

Разговор снова переходит на мою личность. Гай интересуется, зачем я сюда приехала. Я говорю, — понятия не имею. На выручку мне приходит Джеки и заявляет, что все это лишь для того, чтобы вернуть меня к нормальной жизни. Брови Гая изгибаются, как танцовщицы, исполняющие танец изумления, и Джеки наносит мне смертельный удар:

— Ну, вы сами поймите, она же разошлась со своим бой-френдом.