И вот Люк еще раз доказал, что способен удивлять, да еще как! Все то время, пока мы были вместе, он казался мне достаточно предсказуемым. Но не в том смысле, что с ним было скучно, нет. Напротив, я считаю, что предсказуемость — это та положительная черта, которую очень многие так незаслуженно недооценивают. Знать человека настолько хорошо, чтобы уметь заканчивать за него предложения и точно угадывать его мнение о только что встреченном незнакомце — это, по-моему, одно из чудеснейших качеств во всем мире.

А остолбенеть от неожиданности и быть сбитой с толку в одну минуту — ну, вот в этом точно уж я ничего хорошего не вижу. Любовные отношения, по своему определению, должны быть во многом предсказуемы. Так надо, чтобы они срабатывали. Вот поэтому Люк и был для меня идеалом. Но теперь все изменилось, и моя уверенность куда-то улетучилась.

Он переменился даже внешне.

То есть, разумеется, его пухлые губы и бархатный подбородок остались неизменными, но за поверхностью этих серовато-зеленых глаз притаилось что-то неприятное и тревожное. Что-то непонятное, и оно постоянно ускользает от меня.

— Я рада, что теперь для тебя очень многое прояснилось.

Я вспоминаю беседу, которая произошла между мной и Люком два месяца назад. Мы лежали голышом в постели, и после совокупления его грудь служила мне подушкой. Разговор был ничем не примечателен: обычный обмен банальными признаниями в любви, как это обычно случается после окончания полового акта. Мы произносили те самые слова, которые кажутся очень важными в ограниченном мире влюбленных, и бессмысленны за его пределами. Но сейчас мне припомнилась именно та фраза, которую Люк произнес под конец нашего постельного диалога: «Лучше и быть не могло».

Тогда это утверждение подействовало на меня, как батарея центрального отопления, согревая меня всю изнутри. Я улыбалась, а моя солоноватая кожа прилипала к его телу. Это было, как я прочла в одной книге, отречением от внешнего мира. Я стала хозяйкой его вселенной. Все, что он хотел, находилось рядом с ним, буквально лежало на нем сверху. Но теперь те же самые слова и усталый тон, которым они произносятся, заключают совершенно другой смысл:

— Лучше и быть не могло.

И это никак нельзя было назвать верой в наши любовные отношения. Он признавал их неадекватность. Если лучшего со мной не получилось, значит, ему захотелось добыть это в другом месте. И с кем-то другим.

Наверное, поэтому он сейчас, как настоящий дзен-буддист, старается излучать ауру абсолютного спокойствия. И ни морщинки сомнения не пробежало по его прежде такому подвижному и взволнованному лицу.

Мы одновременно прикуриваем сигареты, но на удивление по-разному. Его рука тверда, а мои пальцы так и пляшут вместе с пламенем. Что со мной происходит? И тут я понимаю все. Смятение чувств, вот что. Книга правил была выброшена через окно вместе с туфлей «фендолуччи» в тот самый роковой день.

Мой Люк (версия 1.0) являлся единственным в своем роде уникальным существом. Он был верен мне. Он был несчастным ублюдком (что касается мужчин, я никогда не была сластеной). Но сейчас он сканировался и запустил одновременно тысячу измененных версий Люков. Их слишком много, чтобы отслеживать или хранить в своей памяти.

Мы допиваем каждый свой напиток. Встреча закончена. Мы расстаемся.

Я возвращаюсь домой в пустую церковь, и моя подушка очень скоро становится мокрой.

Я сплю и вижу сон.

Он напоминает малобюджетный фильм, снятый на натуре, на пленке «Техниколор» с объемным пространственным звуком. Непривычный сон и непривычная обстановка.

Мы едем в джипе. Фиона, Люк и я путешествуем по пыльной африканской саванне. За рулем сидит нервный, но довольно благожелательный смотритель национального парка. Воздух переполнен богатейшей какофонией экзотических звуков: невидимые птицы, сидящие на деревьях, исполняют брачные песни.

В машине очень жарко, солнце высушило и раскалило дорогу так, что на ней образовались всевозможные кочки, рытвины и ухабы. Фиона вытирает со лба пот и передает мне флягу с водой. Я собираюсь сделать глоток, и, когда вода касается моих губ, мы ощущаем сильный толчок в машину сзади. Смотритель пытается вывернуть руль так, чтобы мы не съехали с дороги. Мы оборачиваемся и видим двух носорогов, мчащихся на полной скорости и вознамерившихся по очереди долбить нашу машину. Бум!

— Вот дер-р-рьмо! — визжит Люк, и его от удара перебрасывает ближе к дверце. — Мы все погибнем!

Из открытой фляги выплескивается вода и заливает мне лицо. Бум! Несмотря на то что водитель не убирает ногу с педали, удары носорогов учащаются, и сами животные каким-то образом умудряются набирать скорость вместе с джипом.

Смотритель (теперь я поняла, что его играет Николас Кейдж) тем не менее сохраняет спокойствие:

— Держитесь, ребята, — бросает он нам через плечо, и в этот момент джип сворачивает влево и мчится прямо в лес. — Мы обязательно оторвемся от этих тварей!

Но у нас ничего не получается. Интервалы между ударами постоянно сокращаются, и при этом джип всякий раз безжалостно бросает из стороны в сторону.

— Что-то мне это не нравится, — сообщает Кейдж, заметив, что дорога ведет к крутому обрыву. Мы окружены десятитонными носорогами, и потому у водителя не остается другого выбора, как затормозить у края обрыва и надеяться на лучшее.

Но носороги не унимаются.

БУМ!

Они подталкивают нас все ближе к пропасти. Мы разобьемся насмерть, в этом не может быть никакого сомнения.

Мы с Люком сжались от страха, и каждый забился под руку Фионы. Мы обречены!

БУМ! БУМ! БУМ!

Но водитель не из тех, кто так быстро сдается. Он старается сделать все, чтобы его клиенты получили то, чего желали — счастливого конца.

Вспотев от напряжения, он пытается дать задний ход, чтобы отодвинуть машину от края бездны. Но мы все очень скоро убеждаемся в том, что лошадиные силы не могут соперничать с двумя убийцами-носорогами, каждый из них — не меньше танка.

Задняя часть джипа теперь напоминает искореженную консервную банку, и к тому же с каждым новым ударом, массивные рога проклятых тварей оказываются на дюйм ближе к человеческой плоти.

БУМ! БУМ! БУМ!

Передние колеса джипа уже висят в воздухе, и все попытки водителя отъехать от пропасти оказываются тщетными. И тут до наших ушей доносятся новые звуки.

Они исходят от самих носорогов. Теперь каждый удар сопровождается резким и довольно тонким воплем. Наша машина стала напоминать качели, раскачивающиеся между двумя смертельными факторами.

Еще один удар — и мы погибли. Мы все сознаем это.

— Что такое, черт возьми? — вопрошает Николас после довольно длительной паузы, не сопровождающейся ударами. Мы поворачиваемся и теперь видим, что один носорог насел на другого, и они совокупляются.

— Мы для них были не обедом, — делает свое заключение Люк, наконец, начавший играть свою роль, — а только прелюдией к любовной игре.

В этот момент джип отрывается от земли и подбрасывает нас всех в воздух.

— А-а-а-а-а-а-а!!!

Мы падаем со скоростью пятьсот миль в час, отчаянно размахивая руками и ногами…

И я, «приземлившись» на собственную кровать, просыпаюсь.

Мне требуется еще пара секунд, чтобы определить свое местонахождение. Я отчаянно моргаю, и передо мной четко вырисовываются плакаты с изображением Николаса Кейджа.

БУМ!

Черт! Сон продолжается.

Надо ущипнуть себя. Нет, это уже не сон.

— ДА! ДА! ДА!

Я смотрю на часы. Пять утра. Она вообще когда-нибудь останавливается?

БУМ!

Мне почему-то раньше казалось, что стены в церкви должны быть очень толстыми.

БУМ!

— Давай, мой мальчик, давай, ну, давай же!

И в этот момент, что уж совсем на меня не похоже, я стала думать о том, а какие слова в тот момент говорила она? И, что еще хуже, что она сейчас ему говорит? Та, которая с Люком. А он сейчас, наверное, уже внутри нее, под ней или сзади нее, а может быть, и сверху. Сегодня ночью. Сейчас. Я истязаю себя образами Люка и Ее, той безликой и безымянной девушки, и эти картинки мелькают в моем мозгу, как порноужастик со звуковым оформлением в виде Джеки и ее анонимного партнера в соседней комнате.