Но этого мы не узнаем никогда. Нам это не дано.

Как кто-то сказал очень давно, «любовь слепа». И неважно, пользуетесь ли вы при этом палочкой или нет, вы все равно будете постоянно натыкаться на фонарные столбы и вляпываться в собачье дерьмо.

Но нет. Я уклонилась от темы, а значит, признала свое поражение. Ответ все же должен найтись.

Оставив Джеки в ее бессознательном состоянии за кухонным столом, я иду к телефону и звоню Люку.

Номер, который запечатлелся в моем мозгу навечно, как-то странно отдается у меня в голове. Будто каждая набранная цифра отталкивает меня.

— Люк, это я.

— Марта!

— Ага.

— Я пытался дозвониться до тебя. Вчера Фиона сказала мне, что ты нашла себе жилье, а телефона ей не оставила. Я уже переслал тебе несколько сообщений на мобильник, но он у тебя постоянно отключен.

Пока Люк говорит, я ловлю себя на том, что не могу себе его представить. То есть сложить его лицо в полный портрет. А ведь мы виделись с ним всего неделю назад. Мне видятся только какие-то отдельные его части. Его глаза. Рот. Бритый затылок. Нос. Но они никак не хотят складываться воедино, и остаются разрозненными, как на картинах Пикассо. Элементы полной версии, восстановить которую в памяти невозможно.

Только теперь я сознаю, ради чего звонила Люку.

— Мне нужно увидеться с тобой, — говорю я, делая особое ударение на слове «нужно». — То есть я хочу сказать, что нам еще много чего выяснять.

— Я тоже так считаю. — Он произносит это так, что у меня в тот же момент закрадываются всевозможные сомнения. — Когда?

— Завтра. Я могла бы зайти к тебе где-нибудь в районе шести.

— Нет, это будет не очень удобно, — как-то слишком уж обтекаемо заявляет он.

— Почему?

— Ну, видишь ли, тогда бы возникли некоторые трудности. Я бы чувствовал себя, как бы это лучше выразиться, под напряжением, что ли.

— Ну а где тогда?

— Давай в баре 52. В шесть часов, как ты предлагала.

— Ну хорошо, если тебе там будет удобней.

— О'кей. Увидимся завтра.

— До завтра.

Если вы верите в цветотерапию, то никогда не станете назначать свидание своей бывшей подружке в баре 52, если хотите уладить с ней отношения. Столики там выкрашены в серый цвет, стулья синие, а стойка бара желтая. Стены чередуются кроваво-красными и ослепительно оранжевыми полосами. Создается впечатление, что этот бар оформлял психопат-дальтоник, обладающий утонченным чувством черного юмора.

Но Люк не верит в эффективность цветотерапии. И теперь, когда я стала чаще задумываться о нем, я поняла, что Люк вообще мало во что верит. «Чушь собачья, верно?» — вот его стандартный ответ на любой взгляд или убеждение, которые противоречат его собственным или просто ставят их под вопрос. Вся его суть состоит в том, что его окружает сплошная «чушь собачья» (особенно это касается религиозных, политических теорий и новых мировоззрений). В начале нашего знакомства, когда я еще не до конца сумела оценить всю глубину его цинизма, я, бывало, время от времени произносила что-то вроде: «По тебе заметно, что ты родился под знаком Рака» или «Говорят, крышку унитаза держать закрытой — к счастью». Тогда он смотрел на меня, как на сумасшедшую и заявлял: «Не подходи ко мне близко со своими хрустальными шарами, ведьма и сумасбродка!» или что-то еще, такое же прикольное.

Вот болван!

Когда Люк появляется в баре, я понимаю, что не готова к этой встрече. Я еще не собралась с мыслями. Я не готова видеть его лицо. Слышать его голос. Вообще ощущать рядом его физическое присутствие. Но он так внезапно возникает рядом, что я не успеваю ничего сообразить. Весь сотканный из атомов и пустых обещаний, тот, кто заставил меня страдать, сомневаться в себе и просто плыть по течению, не сопротивляясь.

И он вот просто так, в темпе вальса (счет — раз, два, три), как ни в чем не бывало подходит ко мне. Как будто мы старые добрые приятели и решили встретиться, чтобы мило посидеть и вспомнить былые дни.

— Хочешь что-нибудь выпить? — вот его первые слова, обращенные ко мне.

— У меня уже все есть, — отвечаю я и киваю на свой коктейль «водка с клюквой».

Пока он ждет у стойки, я пытаюсь отыскать в его поведении признаки отчаяния или хотя бы беспокойства. Но он не чешет ладони, глаза его не перебегают нервно с предмета на предмет, и даже лоб он не хмурит и не потирает. Ничего похожего. Он улыбается бармену, благодарит его и возвращается к столику с бутылкой пива.

— Ну, как ты развлекаешься? — безмятежно произносит он.

Развлекаюсь?

Вся ситуация становится какой-то несерьезной. Совсем не такой я представляла себе нашу встречу. Тем не менее я решаю, что его вопрос был задан не преднамеренно, в виде ничего не значащего вступления, а потому попросту игнорирую его.

— Так мы будем разговаривать? — спрашивает он через минуту. — Или просто посидим молча?

Я всматриваюсь в толпу богемного вида студентов за его спиной. Они только что зашли в бар — все с ухоженными бородками, оживленные и хохочущие.

— Мы будем разговаривать. — Я стараюсь сделать все, чтобы мой голос прозвучал непринужденно. Только теперь я начинаю понимать, что все это — какая-то грандиозная ошибка. Я знаю, что мы должны поговорить, но только вот о чем конкретно?

— Так как у тебя идут дела?

— Ничего особенного. Я съехала с квартиры Фионы и живу теперь у девушки по имени Джеки. — Я замолкаю, а паузы пускай заполняет он сам. — А у тебя как?

— Продолжаю трудиться, ушел с головой в работу. Ты знаешь, я очень подолгу и помногу думал, с тех пор, как ты ушла…

Я приподнимаю бровь. Вот это уже интересно.

— Я хочу сказать, что наверное, так оно лучше. Ну, как это все произошло. Видимо, ты была права, что ушла от меня.

Мой рот открывается и закрывается, как у гуппи в аквариуме, но ни одного слова оттуда не исходит. Люк отхлебывает свой «Старопрамен» и продолжает:

— Наверное, если я буду честным перед самим собой до конца, то скажу, что я ожидал чего-то такого. То есть, ну, что ты еще могла сделать? Ведь я же не оставил тебе… — Он ненадолго замолкает, потому что у него за спиной раздается взрыв хохота: это веселятся бородатые студенты. — Не оставил тебе никакой альтернативы. И когда я нашел твою записку, я смотрел и смотрел на нее. Читал одну и ту же строчку снова и снова. И вот — ура! — смысл твоих слов наконец-то дошел до меня. Это было как откровение. Я ведь действительно так решил сам. Это я — мать твою! — так решил.

Я смотрю на него широко раскрытыми округлившимися глазами. Нет, чего-чего, а вот этого я уж никак не ожидала. Последний раз, когда я его видела, он стоял совершенно голый на лестничной площадке и в отчаянии выкрикивал мое имя. Я была нужна ему. Теперь он сидит передо мной, полностью упакованный — облаченный в свой джинсовый костюм «Дизель», и это уже совсем другая картина. Портрет независимого мужчины. Такого, который скорее исключает присутствие постороннего, нежели предполагает его наличие или тем более зависит от кого-то. Даже когда он говорит со мной, находясь на таком расстоянии, что я могла бы выдавить ему всех угрей на лице, я для него сейчас не существую. Он не смотрит мне в глаза и вообще ничем не выдает того факта, что замечает меня.

— Наверное, я просто еще не готов к этому. Ну, к тому, к чему мы с тобой постепенно приближались. То есть скорее всего я боялся этого и сам искал выход. Или что-то типа того. То, что ты сделала на той неделе, — прости — то, что мы, а вернее, я сам сделал на прошлой неделе… это было лучше для нас обоих.

Он делает большой глоток пива и вытирает рот. Судя по всему, монолог окончен.

Но я пришла сюда вовсе не за тем, чтобы выслушивать нечто подобное. Мне нужно было видеть, как он мучается. Мне нужны были его страдания, его кровоточащее сердце и, если хотите, его голова на блюде. Но больше всего, конечно, мне нужно было узнать, что шансы еще есть. Что в тот момент, когда дело дошло до сжигания мостов, я была единственной с коробком спичек в одной руке и канистрой бензина в другой.