Однако вскоре до меня доходит: она никак не может меня видеть. Меня обманывает мое собственное зрение. Я стою против света. Да и слышать они меня не могут, настолько громко грохочет у них музыка.

Но больше я здесь оставаться не могу. Я понимаю, что еще несколько минут — и я полностью потеряю над собой контроль. Да и Люк скоро должен выдохнуться. Неважно, как он старается продержаться подольше, очень скоро его «иланг-иланг» должен все-таки «выстрелить и разрядиться».

Я тихонько отступаю, продолжая наблюдать за этой парочкой, за тем, как поблескивает их золотистая кожа, а затем поворачиваюсь и ухожу. Когда я запираю замок, то слышу, что диск с песнями «Принца» закончился. И я покидаю эту квартиру под бурные крики, означающие их одновременный оргазм.

Дверь за мной захлопнулась, и я снова оказываюсь на свету. Теперь вниз по лестнице и скорей прочь отсюда, на улицу, на свежий воздух…

Если бы все это происходило в кино, то по сюжету на улице бы шел дождь. Не тот мягкий и спокойный, к которым мы привыкли здесь, в Лондоне. Нет, сейчас бы на нас обрушился настоящий тропический ливень. А те несчастные, которые забыли прихватить с собой зонтики, теперь бы разбегались в потоках воды, прикрывая головы газетами. Ну а я сама шла бы сквозь завесу этого невероятного дождя, ничего не замечая вокруг, до ниточки пропитываясь водой и своим горем.

Но это не кино. А даже если и так, то это кино не про меня.

Мое состояние души никак не подействовало на местный климат. Все так же светит солнце, дует легкий ветерок. По узкой ленте голубого неба между крышами незатейливым узором разместились ватные облачка, словно они были там всегда, с начала сотворения мира.

Какой-то праздный гуляка, глупо улыбаясь, чуть не врезается в меня на тротуаре. Впрочем, он сегодня не одинок. Мне кажется, что весь район Ноттинг-Хилл нынче надел на лица золотозубые ухмылки. И вот так у меня проходит то, что может оказаться последней солнечной субботой в этом году.

Дездемона, чтоб ее!..

Я понимаю, что мои выводы могут быть не совсем верными. Остается вероятность и того, что Люк говорил мне правду. Ну, что та девушка, с которой он мне изменил, совершенно мне незнакома, так же, как, собственно, и ему самому. Я понимаю и то, что сами они наверняка никогда не признаются в том, когда именно начали встречаться. Эту тайну они скорее всего раскроют только в том случае, если к ним будет применено какое-нибудь хитроумное средневековое орудие пытки, специально созданное для того, чтобы причинить человеку самую страшную физическую боль. Но это тоже нереально. Где мне взять такое орудие?

Да тут и не требуется никаких серьезных доказательств. Я и так уже знаю, что Люк был мне неверен так же, как сейчас Дездемона оказалась неверной по отношению к Алексу. То есть получается, что сейчас Люк сознательно встречается с ней, прекрасно понимая, что творит. Он в курсе всех событий, и догадывается, что за всем этим стоит. И то, как долго они встречаются, теперь уже совсем другой вопрос. Вы тоже можете догадываться о том, когда все это началось, но мне видней, потому что теперь я поняла, что знаю немного больше, чем вы.

Например, мне известно то, что Люк ходил к ней на встречу еще за два месяца до своего страшного признания. Но это было, могу поклясться, самое невинное свидание. Он сказал мне, что ему нужно взять у нее интервью, он хочет написать статью о рынке вакансий в области высоких технологий. И хотя статью он так и не написал, у меня не возникло тогда никаких подозрений. Да и почему я должна была ставить под сомнение его честность? У него нередко получалось так, что именно его материал отвергали в самую последнюю минуту. Но вот теперь, заново воскрешая в памяти события, я смотрю на них немного по-другому. Мне становится интересно, что именно они тогда обсуждали вдвоем? Неужели их связь началась как раз после того интервью?

Возможно. Не исключено. Ну, я не знаю.

Вот вам и Люк. То вы видите его насквозь, то он опять становится непроницаемым. Теперь я понимаю, что от этого лживого изменника можно ждать чего угодно. Абсолютно чего угодно.

Правда, я сама не сильно отличаюсь от него.

Вот, скажите, куда я сейчас направляюсь?

И почему никак не могу остановиться?

Ближайшая станция метро находится в противоположной стороне. Но я продолжаю неумолимо приближаться к той самой заветной бирюзовой двери. Разве это хорошая затея?

Конечно, нет. Я повторяю это про себя несколько раз, но тем не менее решительно нажимаю на кнопку звонка. А в общем, мир полон не слишком хороших затей, почему именно я должна составлять исключение? Я пребываю в шоке. Меня травмировали душевно. Я ничего не соображаю. Вот так примерно звучат мои оправдания, и я тоже не забываю вбивать их себе в голову.

Сейчас для меня существует только один человек, которого я хочу видеть, и находится он вот за этой дверью. Я знаю, что он там. Я чувствую его. Он всегда имел место в моей жизни, верно? Ведь это он первым признался мне и сказал: «Я люблю тебя». Раньше всех других, включая Люка и Сайраджа. И тем более задолго до всех этих одноразовых вариантов. Мой первый бывший. И при всем этом я его совершенно не знаю.

Но если уж на то пошло, получается, что я не знала и Люка. И, как уверяет меня Джеки, знать другого человека не так уж и здорово, и значение познания друг друга человечество сильно преувеличило. Я знаю, как он выглядит. Это, наверное, самое главное. Эти приятные черты лица, которое с годами стало только чуть шире. Брови, которые теперь разрослись и стали гуще. Нижняя челюсть — она теперь выглядит более мужественно. И вот именно это лицо теперь постоянно возникает перед моим мысленным взором. Лицо взрослого, самостоятельного человека. Уверенного в себе. И он словно манит, завлекает меня.

Но когда он открывает мне дверь, ему словно снова только что исполнилось шестнадцать лет. Нервно подергивающиеся губы, беззащитные глаза… Все то, что я помню о нем, каким-то образом вернулось к нему, отбрасывая меня во времени на много лет назад.

— Спасибо, что зашла сюда, — просто произносит он. Вернее, он даже не успевает договорить эту фразу, и при слове «сюда» я впиваюсь губами в его губы и отталкиваю его внутрь квартиры.

— Марта! — Он начинает задыхаться. — Подожди!

Но я не слушаю его. Я прижала его к стене, и его голова неудобно упирается в стеклянную рамку репродукции Миро, повешенной в коридоре.

— Мы не можем…

— Но мы уже это делаем.

И эта страстная борьба губ продолжается. Господи, как он умело целуется! Такое впечатление, что последние девять лет он только этим и занимался, и за что потом получил степень доктора. Такая нежность и одновременно такая глубина! Теперь и не вспомнить о той технике, которую мы в шутку называли «рыбка в стиральной машине». Теперь он целуется по-взрослому. Нет, это, конечно, еще не тонко продуманные и спланированные поцелуи возмужавшего человека, но тем не менее они горячие, нетерпеливые и напряженные. Мои глаза закрыты. Но вот я на какую-то долю секунды приоткрываю их. Времени хватает как раз для того, чтобы уловить, как напряжено его лицо: оно преисполнено боли, страдания и наслаждения.

Я осторожно, не отрывая своих губ, веду Алекса в гостиную, он неуклюже пятится. Пока добираемся до диванчика, мы уже наполовину раздеты. Все следы сопротивления окончательно испарились.

Но тут я повсюду чувствую присутствие Дездемоны. В каждом предмете. В телевизоре, сосновой тумбочке у окна, в динамиках, стеклянном журнальном столике, ковре и даже в самом диванчике. Словно это безмолвные свидетели нашего преступления. Каждая вещь, как мне кажется, способна будет потом ей все рассказать. Вся комната стоит на ее стороне.

Но мне наплевать. Сейчас мне действительно все равно. Похоже, что Алекс полностью разделяет мое состояние. А ведь для него это значит куда больше, чем для меня. Да, он высказал мне свои сомнения, но он же еще ничего не знает. Он не видел того, что пришлось созерцать мне.