И наконец, ее теория «Падения со стула у стойки бара». Впрочем, нет, это уже моя личная теория. Да и не теория вовсе, а просто реальный случай из жизни.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Джеки, помогая мне подняться на ноги.

Все посетители бара дружно оглядываются на меня.

— Ничего, не волнуйся. Очень скользкое сиденье, вот и все, — уверяю ее я, ощущая страшную боль, пронзающую мой позвоночник.

Проматываем вперед два часа.

— Когда у вас самолет?

Мы едем в автомобиле. Это очень быстрый автомобиль. Я понятия не имею, кто сидит за рулем, но, кажется, это кто-то из знакомых Джеки. Безумного вида парень с выпученными глазами, цыплячьей шеей и жидкими волосами, собранными в тощий «хвост». На нем пестрая гавайская рубаха с изображением ярких фиолетовых пальм. Он потеет, как маньяк, и мне совершенно ясно, что у него давно поехала крыша.

— Нам следовало быть в аэропорту ровно двадцать минут назад, — отвечает Джеки шоферу.

Машина делает крутой поворот — согласно дорожному знаку, на котором нарисован самолет и выведена жирная семерка. Я ударяюсь головой о стекло. Но на этой дороге машин, оказывается, гораздо меньше.

— Вот дерьмо! — шипит Цыплячья Шея, когда мы пролетаем мимо джипа «гуардия сивил», несущегося нам навстречу. Если вся эта поездка не закончится тем, что мы погибнем в кювете среди кучи искореженного металла, нас обязательно арестует полиция. И кто знает, сколько незаконно приобретенных наркотиков везет в багажнике этот чудила. Джип удаляется.

— Мы опоздаем, мы опоздаем, — задумчиво повторяет Джеки, словно напевая песенку: «Что будет, то и будет».

Нет. Нам никак нельзя опаздывать на самолет. Нам нужен именно этот рейс. Я больше ни минуты не хочу оставаться на этом острове. Я хочу спать в своей постели. Черт, я согласна уже на любую постель. Лишь бы она была пустая. Я хочу в Лондон. Я хочу встретиться с Фионой. Я хочу увидеть Ричарда и Джуди. Машина выписывает очередной вираж. О, Боже. Мне дурно.

В самолете:

— Не верится, что все это наделала ты одна.

— Что такое? — спрашиваю я Джеки, находясь в полубессознательном состоянии.

— Ты же заблевала все заднее сиденье в машине.

— Да? Пр-рости…

А теперь — спать.

На следующий день после моего возвращения в Лондон мне звонит мама. В середине разговора я начинаю понимать причину ее звонка.

— Мы так обеспокоены за тебя.

— Со мной все в порядке, ма. Не стоит за меня так волноваться.

— Твой отец даже сон потерял, так беспокоится.

Ну, в это мне верится с трудом. Мой отец неоднократно бывал застигнут на том, что умудрялся заснуть даже стоя. Он может отключаться где угодно. В машине, на табуретке, в своем кабинете и даже в супермаркете.

— Ну, мам, я честно тебе говорю: у меня все в полном порядке. Можно мне самой с ним поговорить?

— Что-что?

— С папочкой. Я хочу сама с ним поговорить.

— Папочка! Марта хочет сказать тебе пару слов. — Взволнованная, она передает трубку отцу.

— Привет, Марти, — слышу я бодрый жизнерадостный голос.

— Привет, папочка.

Я слышу в трубке какой-то приглушенный шум, после чего отец заявляет мне следующее (на этот раз голос его уже более серьезный, даже немного мрачноватый):

— Мы очень обеспокоены за тебя.

Я вздыхаю:

— Знаю, мама уже говорила.

Где-то там вдали я слышу, как мама начинает суфлировать: «Спроси ее про работу»

— Э-э-э… Мы очень интересуемся, как у тебя дела на работе?

— Ну… в общем, все нормально. Журнал процветает и набирает силу.

И снова до меня доносится приглушенный мамин голос: «Спроси ее про Люка».

— Я его уже давно не видела, — говорю я, не дожидаясь, пока отец сформулирует свой вопрос.

В тот же день, но немного позже, я отправляюсь в магазин «Бутс». Стою и жду, когда меня обслужит девушка с полным отсутствием бровей и способности работать с клиентами. Я покупаю, если вам интересно, новый крем против старения, который в самом деле прекрасно помогает. Результаты проверены дерматологами и все такое прочее. Товар сертифицирован, крем обеспечивает защиту от ультрафиолета солнечных лучей, в его состав входит ретинол и другие компоненты, названия которых трудно выговорить, как, например, холорплородоксимен, и все они служат для того, чтобы сражаться с вредными свободными радикалами. Они будут мешать этим радикалам объединяться и устраивать революцию на моем лице.

Кроме того, я сейчас нахожусь в своем собственном мире, на планете по имени Марта. Я размышляю над тем, что буду писать в следующей порции ответов читательницам. Я думаю о том, как сказать людям, чтобы они были счастливы в любви. Как жить по возможности без огорчений. Но мой бурный поток советов, после всего случившегося, временно иссяк. Ничего в нем не осталось. Он испарился, и на его месте образовалась неприглядная черная дыра.

— Привет, незнакомка.

Сердце мое останавливается, и я подскакиваю так, что, наверное, при этом выпрыгиваю из собственной кожи. Это голос Люка, и он только что прошептал мне эти слова прямо в затылок.

Я оглядываюсь и оказываюсь с ним лицом к лицу, — такому знакомому и близкому, даже в ярком свете магазинных ламп.

— Господи, как же ты меня напугал! — восклицаю я.

— Твоя очередь, — тихо и как-то таинственно произносит он.

— Что?

— Платить. Твоя очередь.

— Ах, да. — Я отворачиваюсь, чтобы оплатить свой чудесный крем против морщин.

— У вас есть наша дисконтная карточка? — интересуется безбровая девица.

— Что?.. Нет, — отвечаю я и расписываюсь на копии чека.

Девица начинает сравнивать подписи, и мне кажется, что это будет продолжаться бесконечно. Она пытается найти некоторое сходство между ровным росчерком на обратной стороне моей кредитки Суитч и паукообразной загогулиной, которую я воспроизвела только что у нее на глазах. Затем она все же решает дело в мою пользу, и я уступаю место Люку, чтобы и он расплатился за то, что приобрел здесь, в магазине.

Это не презервативы. Уже хорошо. Это меня здорово успокаивает. Ага, упаковка лезвий. Вернее, одноразовых бирюзовых станочков «Уилкинсон». Для чувствительной кожи, обеспечивающие суперскольжение. И это, как я понимаю, не случайная покупка. Люк относится к ритуалу бритья исключительно серьезно. Он пробовал варианты и с тремя лезвиями, например «Мах-3» и тому подобное. Он даже пытался использовать электробритву, но потом пришел к выводу, что одноразовые станки «Уилкинсон» с двойными лезвиями, в сочетании с гелем для бритья, подходят ему почти идеально. Во всяком случае, они не вызывают раздражения кожи.

Пока он роется в бумажнике, чтобы собрать необходимую сумму (он всегда предпочитал провозиться хоть три часа, но выложить два фунта и шестьдесят два пенса, нежели округлить в уме стоимость покупки до трех фунтов и самому ждать сдачи в тридцать восемь пенсов), я отчетливо представляю себе, как Люк, стоит перед зеркалом. Голова чуть откинута, взгляд напряжен, и лезвие скользит по подбородку с такой точностью, на которую способны только женщины. Он голый, и лишь влажное полотенце охватывает его стан, как набедренная повязка дикаря.

Мы выходим на улицу.

— Ну, как дела? — спрашиваю я и боюсь услышать ответ.

— Хорошо, — ограничивается он одним словом. — А как ты?

— Хорошо.

— Это хорошо.

Удивительно, правда? Еще два месяца назад мы могли с ним беседовать абсолютно на любые темы. Обсудить проблему мирного урегулирования положения на Ближнем Востоке или поспорить о только что просмотренной по телевизору комедии, а потом еще долго дискутировать о том, почему инстинктивное поведение, такое, например, как зевание, является заразительным. Да мы часами могли говорить о чем угодно. У нас не было ограничения тем. А вот теперь нам даже трудно составить одно грамотное предложение. Правда, постепенно Люк приходит в себя.