Дело было так. Когда мы все построились перед походом, у нас изъяли огромное количество «контрабанды»: компакт-диски, сигареты, даже книги. Тебе полагался нож. Тебе полагалась бутылка воды. Несколько рубашек и брюк, туфли и один спальный мешок. Если тебе хотелось немного смягчить условия, то твоей заднице ничего не оставалось, кроме как терпеть. Еда тоже была очень скромной. В воскресенье за дополнительную нагрузку можно было получить порцию блинчиков. Кроме того, поощрялась помощь друг другу. Например, если ты чинил чей-то велосипед. Еда в обмен на доброту. Цивилизация отдыхает. Я сдружился с нашим руководителем. Парня звали Лейф. Он едва доходил мне до плеча, но мог спокойно справиться со мной. Мы отправились в настоящий поход. Разбивали палатки. Карабкались по непроходимым местам. Шли вперед. Я еще никогда не встречал такого физически крепкого парня. У него тоже была своя семейная история. Поскольку читать было нечего, слушать было нечего, я прямо спросил его:

— Зачем ты этим занимаешься?

— Это моя работа, — ответил он мне.

— Я имел в виду, — терпеливо продолжил я, — какого черта ты отправляешься в поход по знакомому тебе маршруту в компании всяких неудачников?

— Чтобы они стали более удачливыми, наверное.

— Какой процент из них?

— Один человек из пяти. Всех остальных родители начинают снова портить, покупая им всякую ерунду.

— Это обо мне.

— У тебя немного другая история.

— А у тебя какая?

— Я ненавидел своего отца. Когда мне было семнадцать, я сорвался с места и уехал из дому, а он подвел меня.

— У нас много общего. Только мой, сорвался первым и бросил меня.

— Тут половина таких.

— Он бросил и мою маму, у которой диагностировали рассеянный склероз.

Лейф сорвал стебелек и начал жевать его. Он умел выдерживать паузу. Наконец он покачал головой и прищелкнул языком.

— Мой умер.

— Умер? — Я чуть не подпрыгнул. — И это ты называешь «подвел»?

— Понимаешь, у меня не было возможности сказать ему хоть что-нибудь. И он погиб не в результате несчастного случая.

— О, — только и вымолвил я, понимая, что живой Лео, пусть и такой подлый, — все-таки лучше, чем мертвый Лео. — Мой отец выбрал себе более жизнеутверждающий сценарий.

— Ты думаешь? Может, он и ощущает себя счастливым, но это не значит, что он не думает о тебе. Он наверняка с болью осознает, какого ты теперь о нем мнения.

— Трудно поверить.

— Да?

— Да.

— Вспомни, каким он представлялся тебе, когда ты был младше?

Я сжал кулаки. Я вспомнил, как много нас связывало.

— Не хочу.

— Не верю. Ты что, боишься воспоминаний? Тебе не нравится быть загнанным в угол.

— Все равно я думаю, что мой отец относится к низшим формам жизни.

— Я не знаю твоего отца. Ты тратишь много энергии на ненависть. Я просматривал твои записи…

— Тебе известно, что я не умею писать грамотно.

— Я не говорю о том, как написано. Я имею в виду, о чем ты пишешь. Тема все время одна. Лео меня бросил. Лео меня подвел.

— И?

— Ну, это напоминает нытье маленького ребенка. Папочки нет, и я не в силах этого пережить.

— Ты попал даже мимо «молока», — съязвил я.

— Угу.

Он снова погрузился в свое чертово молчание, которое выводило меня из себя. Затем Лейф сказал:

— Ты когда-нибудь думал, какую власть над тобой имеет отец?

— Никакой власти он надо мной не имеет.

— Нет, дружище, пока ты столько сил тратишь на то, чтобы гореть к нему ненавистью, оттого что он бросил малыша Гейби совсем одного среди мрака, — он с тобой. Но открою тебе один секрет. Если ты простишь его, то станешь свободным. Ведь ты сам говоришь, что отец не имеет над тобой никакой власти. Он не сможет оказать на твою жизнь никакого влияния, представляешь?

— Чепуха все это, прошу меня простить, — холодно произнес я.

— Если бы ты был ребенком, я понял бы твои мотивы, но детство уже позади. Пора прозреть.

Он оставил меня спустя три дня. Совсем одного в пустынном месте. У меня был дневник, куда я мог записывать свои переживания. Я попытался нарисовать Тиан. Затем начал собирать цветы, чтобы отвезти их в подарок маме. Но закончилось тем, что я сплел венок, задумав преподнести его Рори. Я вытащил все шнурки из ботинок, чтобы закрепить разные детали. А потом я заснул. Должно быть, проспал часов четырнадцать. Проснулся я под раскаты грома. В дерево, которое находилось в двух футах от меня, ударила молния. Я начал лихорадочно собирать вещи, пытаясь развязать шнурки. Но легче было бы снять спираль с переплета телефонного блокнота, честное слово. Я завернулся в пончо и сел на открытом пространстве, чтобы меня не убило молнией. Я надеялся, что Лейф с минуты на минуту явится за мной. Однако я просчитался. Впереди у меня было двадцать часов, которые мне предстояло прожить в полном одиночестве. У меня были нож и банка бобовых. Любой на моем месте поддался бы панике. И я начал выть. Я кричал в перерывах между раскатами грома, на случай если Лейф находится неподалеку.

— Лео! Ты подлец и негодяй, каких свет не видывал, но я тебя прощаю, — орал я. — Ты для меня человек-невидимка. Ты неудачник! Подлый, ничтожный человек!

Я довел себя до истерики, как Рори, и думал, что меня сейчас вырвет, но все равно продолжал кричать:

— Ты почему не хотел меня видеть, Лео? Почему меня бросил, Лео? Папа, почему ты уговорил Каролину, а не меня? Папочка!!! Как же так могло получиться? Я тебя любил, а ты не захотел никого из нас. Я думал, что ты вернешься, что ты одумаешься, а вышло все так… Папа! Почему?

Сколько шел дождь, столько мое сердце и разрывалось от криков. Я свалился от усталости. Когда я проснулся, то Лео… нет, конечно, Лейф, был рядом и обнимал меня за плечи.

— Ты молодец, старина, просто молодец, — проговорил он. Как же я все это ненавижу!

Когда мама прилетела за мной, она выглядела сияющей и счастливой. Я решил, что за этим что-то должно стоять.

Но я и подумать не мог, как обернулась жизнь.

Публикация книги стихов, которую ей обещали, сама по себе была новостью, но этот Мэтт… Мама настолько была поглощена переменами в своей жизни, что едва ли заметила, насколько изменился за это время я. Она проболтала всю дорогу, пока мы летели в самолете. Я ощущал себя словно после плена. Я был выпотрошен, но освобожден. Я знал, что когда-нибудь пойму всю глубину происшедшего, но не знал, сколько времени на это уйдет.

Дома я первым делом поцеловал Рори, потом съел две большие пиццы и завалился спать.

Когда я проснулся, он был в доме.

Мэтт.

Я хотел немного прийти в себя и понять, что нового случилось в моей жизни, надеясь сделать это без посторонних помех, однако он стоял передо мной. Надо признать, Мэтт был отличным парнем. Но, с другой стороны, я виделся с ним всего пару раз. Теперь же мне предстояло узнать его в новом качестве. Это было более чем странно. Он провел у нас несколько выходных. Хотя они спали в разных комнатах (я знал это, потому что мама стирала два комплекта постельного белья), я видел, что Мэтт очень дорог маме. Я и представить не мог, что она сможет пустить в свою жизнь еще одного мужчину. Ведь раньше она была преданна Лео душой и телом. Бабушка и дедушка относились к ней не просто как к невестке, а как к родной дочери, поэтому она учитывала и их мнение. Мэтт, спросил, поеду ли я с ним к бабушке и дедушке. Я пожал плечами. Он начал настаивать. Я согласился. По дороге Мэтт, спрашивал о моей поездке, а потом поинтересовался, как я отношусь к тому, что он женится на Джулиане.

Я сказал, что не могу управлять чужой жизнью, даже если речь идет о родной матери.

Но я подумал, что он многим рискует.

Мы забрали у бабушки вещи, которые я должен был передать маме накануне свадебной церемонии. Это была кружевная шляпка, сделанная еще бабушкой моей бабушки. Маме предстояло надеть ее к кружевному кремовому костюму.

По дороге назад мы заскочили в кафе перекусить, и Мэтт, спросил меня, собираюсь ли я в школу. Я ответил, что в данный момент знаю только одно: я хочу остаться у бабушки и дедушки. Он не возражал.