Если во что-то верить, то мечты превращаются в судьбу.

Я сказала:

— Надеюсь, что ты все же переменишь свое решение. Если нет, то я все равно не оставляю надежды на то, что ты поступишь в колледж. В противном случае будешь помогать мне вести рубрику. — Я говорила полушутя, но надеялась, что в моих словах есть и доля истины. Он мог бы писать что-то, ориентированное на подростков. У Гейба прекрасный стиль. Он чувствует слово.

Мы рассмеялись. Я обняла его и держала в объятиях, так, что сыну в конце концов, стало неловко. В нашем смехе звучали нотки горечи. Я заснула до того, как он успел спуститься к себе в комнату.

Когда зазвонил телефон, я схватила его, зацепив бутылочки с лекарствами и стаканы с водой, уверенная, что уже полночь и звонит Хана, чтобы сообщить мне, что у дедушки Штейнера таки случился приступ, и это тоже моя вина. Услышав незнакомый голос, я пришла в ярость.

— Джулиана, — интимно произнес мужчина. — Ты что, в кровати?

— Псих! — выпалила я. — Спроси такое у своей матери!

— Это Джулиана Джиллис? — сдержанно и настороженно спросил мужчина.

Это был Мэтт.

— О, Боже мой! — Я резко встала. — О, Мэтт! Я думала, что это какой-то псих, который увидел мое фото в газете и решил меня убить. Который уже час?

— В Бостоне половина десятого. Значит, у вас половина девятого.

— Половина девятого? — недоуменно переспросила я. — Только половина девятого. Я думала, что уже ночь.

— У тебя был тяжелый день?

— Не то слово. Я не могу поверить, что заснула. Тяжелый день и не менее тяжелый вечер.

— Похоже на то.

В его голосе слышались озадаченность и смущение.

— Прости меня, Мэтт. Мы давно не созванивались. Я тебе рассказывала, что мы с Лео разъехались? — Я глубоко вздохнула. — Теперь мы в разводе. Оказывается, у моего мужа есть ребенок. И его дама снова беременна. И…

— Бог ты мой, Джулиана.

— И моя дочь Кара уехала с отцом. Она собирается жить с подружкой Лео, которой двадцать пять и которая живет тем, что продает джем и прядет. А мой сын, блестящий и умный, хочет бросить школу, потому что ему трудно успевать, так как он не может сдавать тесты письменно. Вот такая мелодрама.

— Ничего себе.

— Не очень жизнеутверждающе? Совсем не так, как ты представлял себе жизнь заносчивой Джулианы Джиллис?

— У меня нет слов. Бедняжка. Я не знаю, как ты держишься на ногах.

Он был очень близок к истине.

— Когда я переживал трагедию, потеряв Сьюзан, то думал, что никогда уже не смогу радоваться жизни. Я знал, что все дни теперь будут окрашены печалью. Боль утраты не покидала меня. Я не собираюсь читать тебе проповеди. Но пройдет полтора года, Джулиана, и я гарантирую, что ты улыбнешься. Я не гарантирую, что ты тут же не почувствуешь себя виноватой, но все так и будет.

— У меня немного другая ситуация. Через полтора года передо мной по-прежнему будет стоять одна серьезная проблема.

Я собиралась рассказать ему обо всем. Какого черта мне бояться? Что я теряла? У него был такой приятный голос! И потом — я начала переписываться с теми, кто страдал подобным заболеванием. Возможно, и он знал кого-нибудь, кто мог рассказать мне о пережитом опыте. Я не собиралась сидеть в темноте и забвении.

Но он сказал:

— Я позвонил, Джулиана, потому что собираюсь в Милуоки. У меня там состоится встреча, и я мог бы увидеться с тобой. Я планировал поездку на ноябрь…

— О, как великолепно, но думаю, что это невозможно, — произнесла я, вспоминая, то забытое чувство, когда тебя обнимают. — Я хотела бы увидеть тебя снова.

— Я слишком рано завел этот разговор. У вас с Лео все еще может наладиться. В конце концов, вы очень долго были в браке.

— Нет, это в прошлом, — ровным голосом ответила я. — Пережито и забыто. Причина не в этом.

— Я понимаю, что рана еще слишком свежа…

— Мэтт, ты говоришь о свидании?

— А что, это противозаконно? Я прожил вдовцом шестнадцать лет. У меня был роман, который длился четыре года, но мы так и не дошли до таких отношений, когда люди дают друг другу обещание в вечной верности. Хотя она была великолепной. Энергичной, задорной.

— Если она была великолепной, тебе лучше попробовать снова, — проговорила я разочарованно, ощутив укол ревности, когда услышала в его голосе нотки восхищения другой женщиной. Почему я вообще тратила на него время? — На твоем месте я остановила бы выбор только на великолепном варианте.

Он пустился в объяснения:

— Проблемой стало ее гипертрофированное самолюбие. Она очень тщательно следила за своим весом, так что, по-моему, едва не довела себя до анорексии.

Я посмотрела на себя, на свое пышное тело, накачанное стероидами. Я не была толстой, скорее сошла бы за Кэтрин Хепберн в ее молодые годы. Я решила, что ему нравятся сумасшедшие и костлявые.

— А если мы обставим это не как свидание, а как визит? Я привезу гамбургеры, если ты хочешь.

Я подумала, что он, наверное, все еще ростом чуть больше пяти футов, да к тому же лысый. Носит ремень с большой серебряной пряжкой, украшенной рисунком кита (он сказал, что ездил на Кейп-Код). Наверное, Мэтт обычный мужчина, почитывающий на досуге журнальчики. Но разве это повод отказаться от дружбы? Пусть это ознаменует мою новую жизнь.

— Хорошо, — согласилась я. — Но ты должен знать, что я могу забыть свое обещание или выйти тебе навстречу с тростью, потому, что у меня рассеянный склероз, Мэтт.

— Я знаю.

— Как ты можешь знать это? Этого никто не знает.

— Твой свекор мне рассказал. Он сказал, что ты сражалась с невзгодами, как тигр, что ты была очень храброй.

— Когда ты разговаривал с моим свекром?

— Я позвонил в субботу, когда ты была на занятиях в балетном классе. Мы разговорились, и я понял, что он очень приятный собеседник. Я не мог поверить, что ты до сих пор занимаешься балетом. Если бы меня выпустили на футбольное поле, я бы точно потянул себе спину. Отец Лео так трогательно о тебе отзывался. Он любит тебя. Джулиана, я вспомнил, как ты танцевала. Ты могла бы выступать на профессиональной сцене.

Я не могла очнуться от мысли, что он все знает. Я решила, что с ним определенно что-то не так, помимо того что он коротышка и лысый (в моем воображении серебряная пряжка на ремне заменилась большим бирюзовым камнем). Кем должен быть мужчина, которого влечет к больным женщинам?

Мэтт Макдугал — извращенец.

Но ведь он был когда-то таким милым, смешным.

— Я не могу претендовать на романы с кем бы то ни было из-за своего состояния.

— Я не понимаю, — произнес он.

— Чего ты не понимаешь?

— Как связана болезнь, пусть и хроническая, с возможностью иметь личную жизнь. Будь у тебя диабет, ты сказала бы: «Я больше не встречаюсь с мужчинами»?

— Это не одно и то же, Мэтт. Ты ведь врач. Ты должен знать о тех осложнениях, которые даже приличных мужчин, проживших двадцать лет в браке, вынуждают сбегать, поскольку не каждый готов к роли мученика.

— Я знаю женщину, у которой рассеянный склероз. Она моя пациентка, потому что… Это не важно. Ей только двадцать шесть. Она прикована к инвалидной коляске, но у нее есть парень, который от нее без ума.

— Он просто без ума. Никто, никто — не хочу унизить твою пациентку — не поверит в эту историю, Мэтт.

— А почему ты решила, что можешь выступить судьей? — спросил он меня.

В ту четверть за все ужасные годы, проведенные в школе, мне удалось превзойти самого себя. Я получил одну «пятерку» и четыре «четверки». Отличную оценку мне поставили по английскому. Когда они отправили по электронной почте мои результаты, я не успел их стереть, и мама расплакалась, увидев их. Она переживала ремиссию, поэтому контролировать ее становилось все сложнее. Она успевала повсюду, стремилась быть в курсе всех событий и, естественно, оценив мой скромный успех, снова начала умолять меня заново все обдумать.

Но эти оценки дались мне невероятной ценой. Для меня это было сродни некой миссии. Мне необходимо было доказать миссис Кимбол, что я не умственно отсталый, поэтому я записывал каждое слово (черт бы его побрал!) за каждым учителем (черт бы их побрал!) каждый раз (черт бы все побрал!). Я сосредоточился только на учебе и переписывал ответы из книг, зная наизусть вопросы. Все это уже начинало мне сниться. Я лежал с Рори в кровати и читал ей «Убить пересмешника», каждую страницу, чтобы запомнить текст, слово в слово, как моя мама. Я чуть не задохнулся, когда дошел до места, где парень уходит из зала суда. В конце Рори спросила меня: «Так кто кого там насмешил?»