Зато и на праздники и в будни едут и едут сюда и те, чья кровь вошла в эту землю, и родившиеся позже и не потерявшие надежды найти след близких или хотя бы весть о них, и юные историки, и жители соседних обла­стей...

Однако для участников былых боев путешествие в Подвысокое — далеко не простое дело. Тянет туда вете­ранов, как магнитом, а в то же время какой-то тормоз сдерживает, а то и не пускает. Знаю по себе, нередко от сотоварищей получаю подтверждение: трудно ехать туда на праздник.

Резануло по сердцу короткое письмо из Чувашской АССР. Оно обращено к школьникам Подвысокого:

«Дорогие красные следопыты!

Я не заслуживаю, чтобы моя фотокарточка висела в вашем музее, потому что нам не удалось тогда защитить Подвысокое и победить. Враг оказался сильнее нас.

Алексей Ефимов».

Что за человек автор этого письма? Может, он пря­тался от пули? Может, он в тихом месте пересидел вой­ну, а теперь испытывает муки совести?

Нет.

Я собрал сведения о нем. Это достойнейший чело­век! В составе 99-й дивизии он участвовал в самом пер­вом бою за Перемышль. После неудавшегося прорыва из окружения в районе Подвысокого ушел в партизаны, а когда партизанский отряд соединился с уже наступавшей Красной Армией, вновь стал в ряды своей 99-й (такое на войне бывало не часто, это просто счастливый случай). Освобождал многие из украинских городов и сел, за кото­рые сражался в сорок первом, потом — города и страны Европы.

С горестью и какой-то труднообъяснимой стыдливо­стью думает о том злосчастном августе не один Алексей Ефимов. Тихон Краснобородько из Уфы признается: «Если уж быть предельно откровенным, скажу: иные товарищи стараются забыть тяжелые дни, не хотят говорить о них».

Петр Андреевич Кулаков из села Софиевка в Запо­рожье был политруком роты в 115-м отдельном сапер­ном батальоне и не раз бросался в штыковую атаку в Зеленой браме. Вырваться ему удалось, но лишь глубо­кой осенью с группой бойцов он перешел линию фронта.

Он пишет: «Вернулся в сорок пятом, после третьего тяжелого ранения — инвалидом. Выбрали председателем

колхоза, и тридцать лет занимал этот пост. Приходилось рассказывать свою биографию довольно часто. Как упомя­ну письменно или устно про окружение, находится кто- нибудь, подает реплику:«Значит, плохо воевали...»

Тяжело было выслушивать несправедливый укор».

Да, разное приходилось слышать! Я знавал одного ма­ленького, но важничавшего начальника, который каждому побывавшему в окружении задавал вопрос: «Почему вы не застрелились?»

Но жители Подвысокого помогают ветеранам найти себя в истории, понять глубинный смысл событий авгу­ста 1941 года. Вот что пишет председатель колхоза «Друж­ба» Степан Трофимович Кривописский, участник Сталин­градской битвы: «Слились и породнились наши судьбы!»

На одну из встреч ветеранов 6-й и 12-й армий, состо­явшуюся в праздник Победы в его родном селе, Степан Трофимович прибыл из Волгограда, со слета своих бое­вых товарищей по 193-й стрелковой дивизии, обороняв­шейся в 1942 году в цехах завода «Красный Октябрь» (тогда председатель колхоза был политруком роты). Он досрочно покинул гостеприимный Волгоград, чтобы успеть принять гостей в своем колхозе.

Гости уже съехались, когда появился председатель колхоза.

Человек очень тонкий, Кривописский сразу почувст­вовал, что встреча в Подвысоком отличается от встречи на берегу Волги. Позже он написал мне: «Мы там гордо прошли по цехам «Красного Октября», по широким про­спектам вновь построенного города-героя... Здесь же, у нас в селе, я замечал, ветераны чувствуют себя как-то угнетен­но, как будто они еще и сейчас виноваты перед нашими людьми, что досталось тогда Подвысокое врагу. Их было 44 только. Они шли по селу на протезах или опираясь на палки. Я такой тост провозгласил:

   —  Выше голову, товарищ ветеран! Здесь в августе сорок первого года ты до конца выполнил свой долг. В фундамен­те Победы сорок пятого года тобой положен тяжелый, но очень важный камень. Не продержись ты тогда две недели у Подвысокого, еще солонее пришлось бы нам в Сталин­граде, а ведь оттуда пришли мы в Берлин!

Это сказал человек, пользующийся безграничным уважением и доверием в Подвысоком, кавалер орденов Славы, Красной Звезды, «Знак Почета».

Подвысокое ласково смотрит на своих защитников:

   —  Выше голову, товарищ ветеран!

Странно: войдя в контакт с комитетами ветеранов диви­зий, я обнаружил в списках поныне здравствующих това­рищей фамилии командиров и красноармейцев, про кото­рых мне точно известно, что они погибли на войне.

Однако при более близком знакомстве недоумение мое разрешилось. Фамилии те же, а имена другие. Родилось чувство глубокого уважения к сыновьям погибших. Это они, оказывается, представляют теперь в комитетах своих отцов, ведут переписку, занимаются розысками пропавших без вести. В ряде случаев сыновья стали самыми деятель­ными сотрудниками и помощниками старых воинов, кото­рые, слава богу, живы, но по состоянию здоровья не име­ют возможности справиться со всеми навалившимися на них хлопотами (известно ведь, что у иных пенсионеров хлопот сейчас больше, чем было на службе).

Прикоснувшись к истории 80-й стрелковой имени Про­летариата Донбасса дивизии, я встретился с Виктором Ивановичем Елецким, сыном начальника штаба 218-го полка. Детство и юность Виктора в нелегкие послевоенные годы были отягощены постоянно тлеющим в душе горем о пропавшем без вести, исчезнувшем в пламени войны отце, Иване Елецком. Сын занялся выяснением его судьбы.

В первых ответах на запросы были лишь добрые вос­поминания о бывшем начальнике штаба полка. С гордо­стью прочитал сын в одном из писем: «Вашего отца мы считали не просто командиром, но своим отцом».

Так утвердилась причастность человека следующего поколения к поколению участников Великой Отечественной.

Круг друзей Виктора Елецкого расширялся и множил­ся. Возникло несколько линий поиска, переплелось множе­ство человеческих судеб. Документы полка и дивизии, ут­раченные в Зеленой браме, восстанавливались на основа­нии тщательно сверяемых свидетельств и показаний оче­видцев. Виктор Елецкий знал уже каждый шаг 218-го стрелкового полка, зримо представлял себе каждый бой, в котором участвовал капитан Иван Елецкий. На запросы Виктора Ивановича отвечали преимущественно те, кто вы­был из полка по ранению, когда начштаба был еще жив и здоров. Прямых свидетелей гибели отца разыскать не уда­валось. Наконец и они нашлись, откликнулись.

Начальник конной разведки полка, побывавший и в Уманской яме, и на фашистской каторге, ленинградский рабочий Николай Лебедев прислал стихи:

А за стихами следовало то, что называется деловой про­зой. Николай Лебедев запомнил все печальные подробно­сти гибели капитана Елецкого, вычертил даже схематич­ный план местности, где 29 июля он лично хоронил начальника штаба полка.

Виктор Иванович Елецкий поехал на Украину, прошел пешком всю дорогу отца — от границы до могилы,— и на памятнике над этой братской могилой рядом с другими именами появилось еще одно: «Иван Елецкий».

Завершение поисков, прояснивших судьбу отца, стало отправной точкой для новых поисков. Теперь инженер из Запорожья Виктор Иванович Елецкий — один из знатоков боевого пути 80-й стрелковой дивизии. К нему уже обра­щаются за всякого рода справками о людях, воевавших в составе этой дивизии, событиях, к которым она прича­стна.