— Они бросились за помощью к Аттику, — рассказывал Гней, догнавший отца недалеко от Капуи, — но этот негоциатор объявил, что в подвалах его дома ничего уже не осталось, а деньги, положенные на хранение в храмы, распределены между Цицероном и несколькими друзьями. Всадники, боясь междоусобной войны, в долг никому не дают…

— А разве синграфы не те же деньги? — спросил Секст.

— Скупка их прекратилась.

Прибыв в Капую, Помпей приказал призвать под знамена новобранцев и обучить их. Но события быстро следовали одно за другим: поверив ложному слуху, что Цезарь идет на Рим во главе галльской конницы, консулы бежали из столицы, бросив казначейство, а за ними потянулись сенаторы и всадники. Взятие Игувия, поражение Вара, занятие Авксила, Цингул и всего Пицена еще больше увеличили растерянность. А когда пришло известие, что XII легион Цезаря двинулся к Фирму, смутился даже невозмутимый Помпей.

Он был в большой тревоге и, сидя над эпистолой Цезаря к италийским муниципиям, хмурился: галльский полководец писал о своих мирных намерениях, требовал спокойствия и поддержки.

«Мои силы возрастают с каждым часом, а силы врагов тают, — читал Помпей, — я, популяр, стою за народ, а помпеянцы — за олигархию, которые губят родину. Все, кто пойдет за мной, будут вознаграждены. Кто не против меня, тот за меня».

Вспомнил о слухах, носившихся В лагере: Цезарь н галльская конница, надеясь на эту милость, превозносила своего императора.

— Демагог, злодей, — с бешенством говорил Помпей, — разве можно ему верить?

— Он лжив и изворотлив, как угорь, — с ненавистью сказал Лабиен, перебежавший на его сторону, — и если мы не будем медлить…

— Половина Италии в его руках, а прошел всего месяц, — злобно заметил Помпей: — Если бы я знал, что он перешел Рубикон с пятью тысячами, я раздавил бы его, как клопа…

— Почему же не была послана разведка? Помпей пожал плечами.

— Никто не верил, что он осмелится пойти против сената…

Посоветовавшись с сыновьями, он приказал консулам стянуть к Брундизию войска и отступать в Грецию.

— Там, на полях Эллады, решится судьба двух триумвиров. Боги должны дать преимущество справедливости.

— Она на твоей стороне! — вскричал Лабиен. — В Греции ты укрепишься и разобьешь Цезаря.

Цезарь добивался мира. Аристократы недоумевали, можно ли ему верить. Всем было известно содержание эпистолы, полученной Цицероном. Скорбя о тяжелом положении Италии, Цезарь писал:

«Сила, движущая моими действиями и поступками, это любовь к родине. Видя страдания квиритов, продающих свое имущество для уплаты процентов по долгам, слыша проклятья торговцев и публиканов, испуганных падением цен на предметы первой необходимости, и нарекания голодных пролетариев на недостаток работы, я скорблю всей душой о бедствиях отечества и спрашиваю себя: «Не пойдешь ли ты, Цезарь, на какие угодно жертвы?» И отвечаю: «Да, пойду. Я готов вернуться к частной жизни и оставить Помпею первенство в республике, при условии, что он поклянется в моей безопасности».

Получив сведения, что Цицерон носится с его эпистолой и хлопочет о мире, Цезарь написал в Рим Оппию, приказывая распространить свою эпистолу среди оптиматов и плебеев.

«Я не стремлюсь стать демократическим Суллой, — писал он, — я наоборот, желаю мира и великодушного позволения Помпея отпраздновать триумф».

Рассылая эпистолы, он посмеивался: «Помпеянцы, несомненно, разделятся на два лагеря: одна сторона будет требовать мира, а другая — войны. И, пока они будут спорить, я буду итти вперед».

Двигаясь стремительно вперед. Цезарь отпускал сторонников Помпея, которых захватывал на своем пути. Он хотел, чтобы даже враги говорили о его великодушии и милосердии. И не ошибся: Цицерон, взволнованный поступками Цезаря, остался в своем формийском имении, несмотря на приглашение Помпея бежать с ним в Грецию.

Под стенами Брунднзия Цезарь остановился — прибыли послы Помпея с мирными предложениями. Но они медлили с переговорами и хитрили:

— Подождем приезда консулов, Помпей не может решить такого важного дела без главных магистров.

Прошло несколько дней. Однажды ночью Цезарь был разбужен шумом: посольство оставляло лагерь.

— Почему уезжаете? — опросил обеспокоенный Цезарь.

— Так приказал наш господин, — послышались разрозненные голоса.

На рассвете Цезарь получил известие, что Помпей вышел со всеми кораблями в море.

Взбешенный полководец бегал по лагерю и кричал:

— Они желают войны! Они жаждут крови! Слышите, коллеги? — обращался он к сбежавшимся легионариям. — Я хотел мира, а Помпей обнажил меч! Я предлагал ему власть и готов был подчиниться, а он ищет моей смерти! О горе! Горе!..

Притворно рыдая, он рвал на себе одежды и говорил:

— Готовы ли вы, коллеги, поддержать меня в этой борьбе? Согласны ли вы пойти со мной в Испанию?

— Да здравствует император! — кричали легионы. — Пойдем, куда прикажешь!

— Коллеги! У меня только четырнадцать легионов, но это непобедимые легионы Цезаря, завоевавшие Галлию! Помните: за нашей спиной усмиренная провинция. готовая восстать, у нас мало денег, мало провианта, нет кораблей… А у Помпея — испанские войска, в его руках море, богатые провинции! Он наберет на Востоке множество легионов… Ужас охватывает меня при мысли о борьбе, но, когда я смотрю на вас, дорогие коллеги, в сердце возникает твердая уверенность в победе…

— Разобьем Помпея! — крикнул Антоний, и его возглас, подхваченный тысячами здоровых глоток, обрадовал Цезаря.

— Слава Цезарю! Слава! — гремели легионы, направляясь по талому снегу к Брундизию.

Цезарь шел пешком впереди войска. Сияло солнце, ветер развевал полы его красного плаща, и длинный галльский меч сверкал на правом боку. На бледном лице Цезаря лихорадочно блестели черные глаза.

Италия была занята в два месяца, — к зимнему солнцестоянию он был в Брундизии.

«Победа зависит от быстроты действий», — думал Цезарь, посылая гонцов в муниципии юной Италии с приказанием оставаться войскам на местах.

Обязав приморские города послать суда в Брундизии, Цезарь приказал военачальникам приступить к постройке кораблей (Долабелла должен был занять Иллирию) и овладеть близко расположенными к Италии житницами — Сардинией и Африкой.

Пробыв в Брундизии одни сутки, Цезарь немедленно отправился в Рим.

Проезжая через Формии, он посетил Цицерона, желая укрепить с ним дружбу, и усиленно приглашал его в Рим.

— Едем вместе. Там ты займешься мирными переговорами с Помпеем.

— Мирными переговорами? Но разве ты, Цезарь, не собираешься в Испанию? А затем в Элладу?.. Но помни, я воспротивлюсь в сенате твоим походам…

— Неужели ты не видишь, Марк Туллий, что Помпей стремится к войне и не желает вступать в переговоры?

Приближенные Цезаря, молодые и наглые искатели приключений, кричали:

— Долой Помпея!

— Что ты там говоришь, Цицерон, о сенате и о мире?

Старый Помпей отжил свое время!..

Побледнев, Цицерон смотрел на полководца: губы его дрожали, и он не мог выговорить ни слова. Наконец, пролепетал, задыхаясь:

— Зачем же ты, Цезарь… говоришь… о мире?.. Они, — указал он на Мамурру и его друзей, — жаждут грабежа государственных ценностей и вовсе не помышляют о благе республики…

Цезарь смутился.

— Нет, ты ошибся, Марк Туллий!.. Твоя дружба с Помпеем — это заискивание слабого перед сильным. Вспомни, как поступил Помпей перед твоим изгнанием. Заступился ли он за тебя, когда Клодий мстил за Катилину и его друзей?..

Цицерон злобно усмехнулся:

— А кто, Цезарь, науськивал на меня негодяя Клодия? Не ты ли? Ты подстрекал Катилину к мятежу, а потом мстил мне преступными руками Клодия… Я не верю тебе, Цезарь!

Они расстались недовольные друг другом.

Прибыв в Рим, оставленный им девять лет назад, Цезарь созвал сенат вне померия и предложил послать в Элладу послов с мирными предложениями. Обратившись к народу, он сказал: