— Есть мужи, к которым благоволит Венера; она не оставляет их своими милостями. Я, очевидно, принадлежу к числу этих избранников. Но не печалься, Муцин! Сердце мое принадлежит тебе. А любовные развлечения, — запнулся он, — не есть преступление: разве отец богов не изменяет Юноне с земными женами и девами?
Муция вздохнула.
— То боги, — шепнула она, — мы же смертные…
— А разве поступки богов не должны быть примером для смертных?
По дорожке пробежал, гонясь за бабочкой, маленький Гней, в одной тунике, босиком, с сеткой в руке; на шее метался креспундий на золотой цепочке.
Помпей улыбнулся, обнял жену.
— Подари мне, Муция, еще такого сына, — сказал он, — и я брошу жену Деметрия и иных прелестниц…
IV
Накануне отъезда Помпея из Рима сенат был потрясен подтверждением слухов, волновавших Рим: испанские и азийские лазутчики доносили о союзе Сертория с Митридатом, о взаимной помощи их в предстоящей борьбе с Римом.
Хризогон, в белоснежной тоге с пурпурной каймой и с золотым перстнем на пальце (знак всаднического достоинства), говорил громким голосом:
— Отцы государства! Покойный император, заботясь о мире в Италии и провинциях, давно уже послал в Испанию благородного Метелла Пия. Однако не легко подавить восстание беглого проскрипта из карбоновой шайки — он заключает союзы с врагами отечества, и нужен муж, который бы одним ударом кончил с ним. Такой муж есть. Он выбран, отцы, вами… Так почему же он медлит? Неужели для того, чтобы устроить свои дела? Но личное должно уступить место общественному, и я спрашиваю Гнея Помпея Великого: «Когда же ты, наконец, избавишь нас от злодеев и умиротворишь Испанию?»
— Верно! Он говорит правильно, — послышались голоса Лукулла, Антония Гибриды и Катилины, — ждем от тебя ответа, Гней Помпей!
Поднялся Красе:
— Отцы, Помпею нечем оправдаться; он не уезжает по двум причинам: не пускают любовницы и удерживает страх потерпеть поражение…
Помпей краснел и бледнел, слушал Красса, но когда тот намекнул на Сертория, он быстро вскочил, топнул ногою…
— Лжешь, завистник! — громовым голосом крикнул он. — Никогда я не был трусом… Никогда не терпел поражений… Сам диктатор назвал меня Великим. А ты, Марк Красс, полное ничтожество…
Не договорил. Побагровев, Красс бросился к нему с кулаками:
— Я ничтожество?! Кто, как не я, помог непобедимому императору взять Рим? А ты где был? Как и чем защитил его? Ха-ха-ха!..
Помпей растерянно молчал.
— Не время, дорогие друзья, пререкаться, — примирительно сказал Лукулл, становясь между ними. — Диктатор ценил вас обоих и, умирая сказал: «Я многим обязан Крассу и Помпею…»
Лицо Красса просветлело. Но вмешался Публий Цетег, враг Лукулла:
— О, как ты легковерен, Марк Лициний Красс! — воскликнул он с насмешкой в голосе. — Благородный муж потешается над вами…
Лукулл презрительно взглянул на Цетега, пожал плечами:
— Можно ли верить, квириты, марианцу, перебежавшему на сторону Суллы? Моя же честность известна всему Риму.
И гордо вышел из курии.
V
Переваливая через Пиренеи, Помпей получил грозные нести: навстречу ему идут большие силы Перпенны и Геренния, а сам Серторий находится в гористой области Ибера, готовясь к нападению; морское сообщение Испании с Италией прервано, — пираты, союзники Сертория, отбивают суда с товарами, предназначенными для Рима. Соленая рыба, хлеб, вино, оливковое масло, воск, мед, смола, шерсть, ткани, железные изделия, — всё это попадает в руки морских разбойников, которые отправляют большую часть добычи Серторию; из Бетики, знаменитой .полотыми, серебряными и медными рудниками, из Кордубы и отовсюду идут ценности и в Рим не попадают, — восставшие племена отбивают их, а суда жгут и топят…
Метелл и Помпей с боем продвигались, стремясь соединиться. Переправившись через Ибер, Помпей разбил Геренния под Валенсией и взял ее. А затем двинулся к Бетису, где у Италики стоял мятежный квестор Люций Гертулей.
Победы и поражения чередовались. Недели и месяцы пролетали, как минуты, в громе битв, беспощадных осад, хитрых и внезапных налетов. Перпенна избегал битвы. Но старый Метелл заставил его принять бой, и, хотя в рукопашной схватке Метелл был ранен, победа осталась за ним. А Помпей, разбив Гиртулея близ Италики, бросился навстречу Метеллу. Наконец они соединились. Велика была радость римлян. Надежда на окончание войны встрепенула сердца воинов. Однако мечты их оказались обманчивыми: поражений было больше, чем побед. Помпей умалчивал о неудачах, а незначительные успехи называл громкими победами.
Однажды он послал в Рим краткое донесение:
«Гней Помпей Великий, полководец — сенату и римскому народу.
Волею бессмертных мы встречаем на пути своем яростное сопротивление иберийских племен, обманным образом привлеченных Серторием на свою сторону. Борьба затягивается, хотя мы беспощадно бьем неприятеля. Близ Сеговии Гиртулей, разбитый вторично, пал в бою. Вся надежда на помощь бессмертных и храбрость легионов. Осада каллагуритян кончится на днях падением мятежного города. Перебежчики сообщают, что осажденные питаются трупами жен и детей, которых умерщвляют по жребию, а затем солят в кадях. Полагаю, что этого им хватит не надолго. А тогда пусть свершится уготованное богами…
Невзирая на препятствия, твердо иду к победам».
А Метелл доносил:
«При Сукроне, у реки Турия, Серторий смял правое крыло Помпея, а сам Помпей, весь израненный, чуть не погиб. Должно отдать справедливость храбрости доблестного мужа; он сражался на моих глазах без шлема, в рядах воинов, а я бился в нескольких шагах от него.
Поддержав правое крыло Помпея, я кончил Турийскую битву полным разгромом войск Сертория. Беглый проскрипт укрылся в крепости Клунии, близ верхнего Дурия. Двигаемся вперед, чтобы осадить его и взять в плен. Да помогут нам Марс и Беллона!»
VI
Случилось неслыханное событие: честный муж покривил своей совестью — стал хитростью добиваться магистратуры. Юлия была права: добродетель вызывала злобу и насмешки.
Рим жил напряженной жизнью, — надвигалась война с Митридатом, и сенат, боясь внезапного удара понтийского царя, часто заседал, обсуждая, кого послать в Азию.
Посоветовавшись с Архием, Лукулл согласился познакомиться с Прецией, любовницей могущественного Цетега, который занимал выдающееся положение в. сенате и влиял на ход государственных дел. Решено было навестить ее утром, когда Цетег, по обыкновению, уйдет на форум или в курию.
Раб-эремб, с оливковым цветом лица и большими блестящими глазами,, похожими на маслины, распахнул перед ними дверь, ударил в медный диск и прокричал:
— Люций Лициний Лукулл и Авл Лициний Архий!
Девочка-сириянкд, с повязкой вокруг бедер и обнаженными бугорками оформлявшихся грудей, подбежала к ним, поклонилась и сказала, что госпожа просит их пройти в кубикулюм.
Лукулл нерешительно взглянул на Архия — принимать гостей в кубикулюме! Но поэт шепнул:
— Прошу тебя, ничему не удивляйся в этом доме.
В кубикулюме горели светильни, и зеркала, вделанные в, стены, отражали ярко освещенные предметы. С ложа вскочила высокая полунагая женщина и, неслышно ступая босыми ногами по мягкому ковру, изображавшему луг, усеянный цветами, подошла к ним, закинула руки за голову, потянулась, зевнула. Стройная и гибкая, она напоминала формами девушку, но морщинки у глаз и губ и некоторая обрюзглость лица выдавали бурно протекавшую жизнь.
Лукулл растерянно смотрел на тело Преции, не зная, что сказать, но уже заговорил Архий, приветствуя ее, и Лукулл, тоже приложив руку к губам, вымолвил:
