Аймик рванулся изо всех сил. Напрасно. Окружающая его тьма действительно сделалась осязаемо плотной, препятствующей малейшему движению. Он смог лишь прохрипеть:

– Не смей, слышишь! Не тронь Маду. Со мной что хочешь делай, но ее оставь в покое! – Аймик выхаркивал эти слова, чувствуя, что задыхается. Казалось, тьма не только сковала его тело, она набивалась в ноздри, в уши, в горло…

– Ну-ну, не волнуйся, зятек, не волнуйся. Мада дождется тебя, обязательно. Вы еще с ней встретитесь, я тебе это твердо обещаю. Такая верная жена, такой заботливый муж, – разве можно вас разлучать? Вы еще вместе возляжете… Вот сюда! Его рука показала на окровавленный камень. Аймик потерял сознание.

Он пришел в себя, когда было уже совсем светло. Приподнявшись на локте, подивился, что не связан. Место вроде бы совсем незнакомое. Какое-то озеро.

Нестерпимо болела голова. Подташнивало. Умыться бы…

Подняться на ноги удалось, только не сразу. Не глядя по сторонам, Аймик поковылял к озеру. Вода! Единственное, что манило его сейчас.

Забрел по колени, даже не разувшись. Наклонился к чистой, чуть тронутой рябью поверхности, и… замер, дожидаясь, когда кончится рябь и поверхность снова станет идеально гладкой.

(Неужели вот этот седой мужчина с запавшими глазами и ввалившимися щеками – он, Аймик?!)

Трудно поверить тому, что очевидно для других. Особенно если годами не видишь своего лица.

Умывшись, он почувствовал себя намного лучше и даже был готов считать все происшедшее сном или бредом. А почему бы и нет? Очнулся-то он совсем не в той проклятой расщелине, а невесть где. Свободный, – ни пут, ни охраны. Так, может, и впрямь сам забрел в помрачении ума невесть куда, где и насмотрелся ночных кошмаров? Но повернувшись к берегу, понял: нет, не бред и не сон. Его уже поджидал Дад. Не один. Несколько поодаль стояло пятеро взрослых мужчин-охотников.

Вот уже четвертое лето Аймик пребывал в плену у лошадников, — так звал он про себя тех, кто уводил его все дальше и дальше на запад от Стены Мира. Из разговоров он знал, что лошадники в действительности принадлежат разным Родам: кроме детей какой-то Кобылы – Аймик так и не понял, бурой или пегой, – здесь были и дети Сайги, и дети Бизона, и, кажется, дети Сохатого. Но различать их он так и не научился, несмотря на прошедшие годы. Дело в том, что от него, пленника, скрывали все. Даже язык.

С языком, правда, дело обошлось совсем не так, как, похоже, хотелось Даду. За время своих странствий Ай-мику приходилось говорить на разных языках, и теперь, прислушиваясь (и присматриваясь) к чужой речи, он, конечно же, начал ее понимать, несмотря на то, что здесь ему никто не пытался помочь. Судя по всему, на разговоры с пленником было наложено табу. Что ж, нет худа без добра. Аймик, в свою очередь, тщательно скрывал от окружающих свои знания. Не обращая внимания на безъязыкого, лошадники и не догадывались, что тот понимает в их разговорах если и не все, то очень многое.

Была еще одна причина, почему Аймик довольно быстро стал понимать речь, звучащую здесь, в совершенно незнакомых краях. Она оказалась похожей на язык тех, кто оказался столь гостеприимен к чужаку, идущему невесть куда… На кого он невольно накликал беду: горную нелюдь. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: там, в той злополучной пещере, зимовали два Рода: дети Сайги и дети Бизона. Стало быть, люди, разделенные Стеной Мира, – родные братья и сестры! Порой Аймик жалел о том, что не может рассказать своим хозяевам о родственниках, преодолевших Стену и живущих теперь далеко на востоке. Порой радовался: ведь тогда пришлось бы поведать и о том, какое горе принес он им.

Лошадники… Это сейчас он их так зовет – даже тех, самых первых… А тогда Аймик был слишком измучен и опустошен, чтобы давать какое бы то ни было имя врагам, уводившим его на запад от тех мест, где обитал Дад… Невольно вспоминалось слышанное от многих и многих в годы, когда он искал тропу к Могучим: «Стена Мира – она в самое Небо упирается! Там и обитают Могучие! А за ней – место, где живут духи и предки. И мы туда уйдем. По Тропе Мертвых…» Наверное, уходящий по этой тропе испытывает то же, что испытывал он, невесть куда бредущий среди хмуро молчащих чужаков.

Недаром первый день плена запомнился во всех подробностях.

…Те пятеро, кому Дад передал своего зятя, казались живыми людьми. Но были ли они живыми на самом деле? Ведь недаром Черный Колдун называл их своими друзьями. Быть может, они и не люди вовсе? Или люди, но давным-давно умершие?.. И не спросить, и не поговорить, – Аймик быстро понял, что его стража получила на этот счет самый строгий наказ. И, повинуясь жестам, он старался прежде всего уяснить: остаются ли они в Среднем Мире, Мире Живых, или его уводят Туда, в Мир Мертвых, в Край Сновидений?

Пока ничто не указывало на иномирие. На коротком привале все съели по горсти сухого мяса и запили водой из родника. Вода как вода, мясо как мясо. К ночи стражники развели костер, добыли двух зайцев, разделали, жарили на вертепе, – все, как обычные люди. И спать легли по-людски. Аймика устроили в середину – чтобы не сбежал, конечно. Что ж, так теплее, только он все равно долго уснуть не мог: думал невеселые думы…

Лежа на спине, стиснутый с двух сторон своими охранниками, он вглядывался в клочок неба, проглядывающий между вершинами елей, – черный, затянутый тучами, – и чувствовал странное безразличие и к тому, что случилось, и к своей грядущей судьбе. Он потерпел поражение. Во всем. Выл обманут с самого начала, попытался схватиться с Теми, кому служит Дад, и потерпел поражение. Иначе и быть не могло…

«…Истинные Властители, истинные Хозяева Мира. Других нет… Все остальное – пустая болтовня ваших колдунов, годная лишь на то, чтобы вас, ничтожных людишек дурачить…»

Теперь они оба обречены – и он, и Мада. И сын обречен… служить Тем. Что ж, если Те всесильны, может, оно и лучше… Дангор станет сильнее своего деда… Интересно, какое имя дадут ему Властители?..

То ли сон наплывал, то ли давние воспоминания. Армер подкидывает в огонь охапку хвороста; искры, как мошкара, взмывают вверх. К звездам. К Первобратьям, одолевшим Того, кто пришел из Изначальной Тьмы. Ата плечом касается его плеча, и сердце замирает в истоме…

…Тот, что справа, пробормотал что-то во сне, переворачиваясь на другой бок. Аймик слышит, как затрещал костер, и, скосив глаза, видит, что часовой подкармливает пламя и летят искры в сырую промозглую ночь. Туда, где в разрыве туч открылась двойная звезда. Та самая?..

«…А ведь я бы мог остаться, – так говорил Армер. Остаться, и не знать того, что я знаю теперь». Но почему-то грустное сожаление было легким, мимолетным. Мысли вернулись к настоящему. Не к Даду, не к его Хозяевам. К тем, в чьих руках он очутился.

…Нет, они не мертвецы и не духи. Люди. По всему видно: живые люди… Или Мир Мертвых в точности таков же, как и Мир Живых? Но тогда не все ли равно? Ему предстоит умереть злой смертью? Да, но не сейчас… неизвестно когда. И до срока ему предстоит жить с этими людьми. Эти люди… Дад говорил: «Друзья мои о тебе позаботятся!» Дад напоследок стращал: «Не знаю, будет ли тебе по вкусу твоя оставшаяся жизнь?» А действительно ли те, в чьих руках он очутился, – его друзья? Аймик вспомнил, как стояли они, опираясь на копья, поодаль, сбившись в кучу. Как угрюмо слушали напутствия Дада (Аймик не знал, о чем шла речь: язык незнаком)… Нет! Они боялись Дада, они увели Аймика с собой по его приказу. Но друзьями его они не являются; уж это точно. И, пожалуй, беспрекословными исполнителями его воли – тоже. Во всяком случае, обходятся со своим пленником совсем не так, как с врагом…

Аймик чувствовал, как на смену тупому безразличию приходит не отчаяние – усталость. И еще – невесть откуда возникшая надежда. Слабая тень надежды…