За вечерней трапезой разговорились. Хайюрр рассказывал о делах общины, да рассказ получился коротким. Ну, были еще стычки; с теми же Оленерогими (они себя как-то по-другому звали, да забылось уже…). И в мире пытались жить; женщинами обменивались. Да не задалось как-то… Те ушли. Куда? Их дело… А женщины, кого наши в жены взяли, – те ничего; почти все остались. Только поумирали уже… Должно быть, и ушедшие пособили: порчу навели… Хотя одна еще жива. Старуха у костра, хворост подкладывала, а у самой руки трясутся. Не заметил? Та самая, кого я тогда еще девчонкой увел, помнишь? Тебе предлагал, да ты отказался…

(Да, из тех, кого Аймик мог знать и помнить, в живых осталось мало. И Айюги нет, и Малуты. А тех, кто детьми были, не узнать.)

Хайюрр все чаще приглядывался к своему гостю, стараясь делать это незаметно. Ночь теплая, лунная; в этом сиянии особенно заметно: Аймик изменился; не только постарел, не в этом дело. Он какой-то… другой. Словно и Аймик, и не Аймик… Прежний Аймик будто проглядывает время от времени…

– Ну а ты-то как? Расскажи, что можешь! Прежний Аймик улыбнулся:

– Начну с того, что степняки не такие страшные, как все вы думаете. Я с ними два года по степям кочевал, и ничего, как видишь, – жив остался.

– Ну еще бы! Тебя-то Могучие Духи защищали, кто бы тронуть посмел, – недоверчиво начал Хайюрр и вдруг спохватился: – Погоди-погоди! Ты ведь туда по Куште пошел, так? А почему не по Хайгре? Я-то сразу пустился за тобой вслед, да видишь…

– Не знаю, – задумчиво проговорил Аймик, – не знаю почему. Должно быть, Духи подсказали. Чтобы ты меня не нагнал… Только я и не думал вовсе, что кто-то из вас за мной отправится…

Длился рассказ, и чем дольше он длился, тем яснее становилось рассказчику: все попусту. Хайюрр его не понимает. А если и понимает, то совсем не так… Вздохнув, Аймик оборвал свою историю на полуслове, почти ничего не рассказав об Инельге.

– Так, значит, не повезло тебе с другими женами, – произнес Хайюрр, словно бы сочувствуя. – Не повезло. Еще бы, второй такой, как твоя Ата, и не сыскать. Ну а почему ты все с этими… колдуньями путался? Неуж там только такие и водятся?

Аймик вспомнил не слепую старуху – веселую черноглазую степнячку, чем-то похожую на одну из жен Хайюрра. И свою спасительницу вспомнил…

– Там хороших женщин не меньше, чем тут. Да только у меня-то иная тропа была… Да и не кончилась еще она.

Хайюрр, ничего не отвечая вслух, прищурившись смотрел в огонь и понимающе улыбался: «Хорошие женщины среди злых колдунов – как бы не так. Ты Духам зачем-то понадобился, – вот и остался в живых. Твое счастье. Хотя… не похоже, чтобы ты был счастлив… Вестник». Аймик вздохнул:

– Давай спать. Мой путь далек. Уйду на рассвете.

– Как же так! – встрепенулся Хайюрр. – А сына разве не хочешь увидеть?

– Увижу обязательно. Только помни, Хайюрр: это твой сын. Моя кровь, но сын твой. Я лишь предназначение выполнил – своей кровью три Рода соединил…

– Что это значит?

– Очень просто: мой Род – дети Тигрольва, Род Аты – дети Серой Совы, ну и твой – дети Сизой Горлицы. Сингор ведь вашего Рода, так?

Хайюрр кивнул в ответ.

– Вот и выходит: моя кровь, но ваш сын. Так оно и должно было случиться, по воле Могучих.

– И зачем же твоим Могучим это понадобилось? – невольно вырвалось у Хайюрра.

– Не знаю. Их пути – не наши пути.

– Но ты их видел. Какие же они, те Могучие?

Тишина. Хайюрр уже решил, что на его неуместный вопрос ответа не будет, когда вдруг прозвучало одно лишь слово:

– Чуждые.

Действительно, пора спать. И тут гость не только еще раз удивил хозяина, но и напугал, решительно заявив, что ночевать будет в покинутом жилище. На том самом месте, где была его постель.

Хайюрр опешил. Конечно, тот, кого Старый принимает как дорогого гостя, может многое пожелать. Но такое… И колдуна нет; в Мужском доме вместе с охотниками… Не с кем посоветоваться, а решать – ему. Что если…

– Пусть мой старый друг не беспокоится, – Аймик прекрасно понимал, что творится в душе Хайюрра, – Вестник Могучих обещает твердо: вреда Роду Сизой Горлицы от этого не будет. Будет хуже, если ты откажешь.

(«Откажешь!» Как откажешь Вестнику? И рад бы, да нельзя: вдруг и впрямь будет хуже?)

Аймик лежал на спине, закинув руки под голову, с открытыми глазами. О сне не могло быть и речи: не затем он пришел сюда.

Он ждал. Вглядываясь в темноту, напряженно прислушиваясь к звукам ночи, он ждал неизбежного.

Беспрерывно шелестели мотыльки, время от времени касаясь лица и всякий раз заставляя вздрагивать. Ночной жук сердито загудел, запутавшись в шкурах, потом исчез, – должно быть, нашел выход.

Послышался новый звук – еле слышный, тревожный, чуждый…

(Барабаны! «Гремушки» детей Сизой Горлицы, сложенные у стены!)

Ошибиться невозможно, – это они; их рокот нарастает… Сердце билось где-то у горла… (Великие Духи, да они всю общину на ноги поднимут!) Оттуда, где рокотали барабаны, полилось голубое сияние, напоминающее свет Межмирья. (Сейчас… Сейчас…) — Аймик!

Ата была такая же, как тогда, при расставании. В той же рубахе. Такая же молодая. И смотрит ласково, как умела смотреть только Ата. Его Ата. Беспричинно обиженная… Он хотел встать, чтобы…

– Нет, Аймик! – Ата сделала предостерегающий жест. – Тропы живых и мертвых разные. Ты не должен ко мне приближаться. Но я так рада, что вижу тебя…

(«Рада»? Аймик чувствовал себя бесконечно старым… И беспредельно виноватым.)

– Ата, прости! Прости, что я оставил тебя… так…

Она покачала головой:

– Это не твоя вина, а воля Могучих. Они позволили мне… подождать. Я так хотела еще раз тебя увидеть…

(«Еще раз»? А разве… ТАМ…)

– …и сказать, что я по-прежнему твоя Ата. Прости же свою Ату за отказ разделить тропу мужа.

– Не говори так! И без того… больно.

Аймик еле слышно выдохнул последнее слово. Мужчина не может сознаваться, что терпит боль. Но сейчас, перед Атой, умершей из-за него и все-таки дождавшейся, перед своей Атой…

– Нет, Аймик, этого не должно быть. Я для того тебя и ждала, чтобы Вестник завершал свою Тропу с легким сердцем. Тогда и я смогу уйти с легким сердцем по Ледяной Тропе

Сияние начало меркнуть.

– Погоди, Ата, постой! – торопливо заговорил Аймик, понимая, что еще немного, и… Навсегда. — Мне нечего прощать; лишь бы ты меня простила. Я не переставал тебя любить. Никогда! Скоро и мне – на Тропу Мертвых, и там…

Уже из темноты донесся прощальный голос:

– Вестник, наши тропы – разные. Только помни: мы простились!

И Хайюрр не спал почти всю ночь. Лежал и думал о том, кто сумел дойти до самых Могучих Духов, и вернуться назад, и нести какую-то Весть… Вспоминалось многое, но больше всего беседы с Рамиром. Уже старым Рамиром, уже готовым вступить на Тропу Мертвых. Колдун говорил скупо, иногда совсем непонятно… хотя казалось, что в действительности он готов понять и понимает, но только не хочет в этом признаться даже самому себе.

«Д,ухам нет до нас дела, а нам не должно быть дела до них. Помощники? Ха-ха! Себе дороже!» «Но Аймик! Ты же сам сказал ему…» «Духи капризны. А он глуп». «Но что будет потом?.. Быть может, там…» «Нет никакого „потом“, нет никакого „там“! Раздави жука, какое у него „потом“? Вот так и все мы…»

Об Этом Рамир говорил с особенным волнением, что вообще-то было на него непохоже.

Сон все же пришел, и во сне рокотали священные гремушки Рода Сизой Горлицы. На них играли не люди – духи. Хайюрр сразу понял, что это духи, только в человеческом облике, но почему-то нисколько не пугался. Ата самозабвенно танцевала под ритмичную дробь; она была весела… как тогда, накануне… И Аймик танцевал, держа за руки свою жену… Такие молодые. А он, Хайюрр, старый, никому не нужный, его и ноги-то плохо слушаются, где уж тут… Только обидно…