Лук и стрела уложены в колчан, невесть как сюда попавший. (Или Аймик, сам того не заметив, захватил его с собой, когда шел за Инельгой?) Слово и Знак – в памяти и в сердце.

Инельга держит его руки в своих руках и смотрит, смотрит… В глазах – слезы, от этого они кажутся еще огромней, еще безысходней.

(«Я буду тебя защищать. Всем, чем только могу. Но поможет ли моя защита? Дойдешь ли ты до конца? Не знаю». )

И он тоже смотрит и не может наглядеться. («Я дойду!»)

– Пора, иначе будет поздно! – еле шепчут ее губы. Аймик понимает: он сейчас обернется, сделает шаг, и… ВСЕ.

– Инельга…

– Любимый! Ты еще увидишь свою Инельгу! Потом. А теперь – пора.

(«Увидишь»? Может, и так, а может, и нет. И того, что было, уже не будет. Никогда.)

Он старается вобрать в себя каждую черточку ее облика, ладонями сохранить прикосновение ее рук… Так хочется обнять, прижаться всем телом, снова стать в последний миг одним существом… Но он лишь тихо касается щекой ее щеки и шепчет куда-то в шею, возле мочки уха: – Прощай!

И поворачивается. И делает шаг. И закрывается Межмирье.

Аймик снова в той же самой пещере, откуда увела его Инельга. Здесь почти ничего не изменилось; и очаги вроде бы на тех же самых местах. И постели. И утварь. От входа льется солнечный свет и вроде бы теплом веет… Неужели он пробыл у Инельги до самой весны?

Огляделся. Людей очень мало: на женской половине – две-три старухи возятся с младенцами, на мужской – старики сидят спиной к Аймику и кремень колют.

Какое-то время никто не обращал внимания на внезапно появившегося мужчину. В пещере и днем полумрак, а старческие глаза подслеповаты.

Аймик уже хотел пройти на мужскую половину, поздороваться со стариками…

(«Те двое точно Грог и Орру; а остальных отсюда и не узнать».)

…поговорить, расспросить…

Но тут чья-то тень заслонила вход. Аймик видел только темный силуэт, словно застывший у порога. Женщина. Грузная. И понятно: увидела его сразу — и опешила.

Наконец она шагнула вперед, и неожиданно знакомый голос неуверенно произнес:

– Северянин?

Не чувствуя ног, Аймик двинулся ей навстречу… (Не может быть. Нет, это же невозможно.) …но и разглядев ее всю, с ног до головы, не сразу признал в этой тяжелой фигуре, в этом расплывшемся вширь лице с сетью морщин под глазами…

АЙРИТУ.

А она уже всхлипывает на его плече и бормочет:

– Я знала… знала… что еще… тебя… увижу.

И он гладит поредевшие волосы, не зная, как успокоить эту в одночасье постаревшую женщину.

В пещеру заходят женщины и подростки. Аймика и Айриту обступают со всех сторон. Вокруг слышатся взволнованные голоса: Северный Посланец вернулся от Инельги! Но Аймику ни до кого нет дела. Он все еще не может поверить… и не в силах задать неизбежный вопрос.

Оторвавшись на миг от спасенного ею Северянина, Айрита кричит куда-то вбок:

– Энгор! Энгор!

Толпа женщин расступается, и к ним неуверенной походкой подходит… уже не мальчик. Подросток, которому и до Посвящения недолго ждать осталось.

– Вот, сынок! Вот он, Северянин, о котором ты столько расспрашивал! Все эти годы он со своей женой жил, с Инельгой. Еще бы – столько ждать, столько ждать… А теперь – видишь? – и нас навестил.

Она смеется и снова плачет. И Аймик решается спросить:

– Сколько же… лет… меня не было с вами? Айрита дважды поднимает руку со всеми пятью растопыренными пальцами, а затем еще раз – с двумя.

Так Аймик, сын Тигрольва, Северный Посланец, обретший Инельгу, покинул ее и встал на Обратную Тропу, чтобы донести до своих сородичей Весть Могучих.

Вестник спешил к Стене Мира. Он шел один по землям, населенным лошадниками, или шестиногими, исконными врагами его друзей.

(Друзей? Побратимов!)

Почти безоружный – лук Древних, который можно пустить в дело лишь единожды, короткое копье, да кинжал, – он не боялся. На Большом Совете вождей и старейшин, созванном после внезапного возвращения Северного Посланца, Древняя Клятва вновь была торжественно подтверждена:

«Никакая вражда, никакая война не могут коснуться Северного Посланца, мужа Инельги, посланного назад с вестью от Могучих Духов. Нарушивший эту клятву да будет проклят. Он – враг всем и каждому, живущему здесь, на Краю Мира!»

Но даже не это делало Вестника спокойным. Другое. То, что узнал он там, в Межмирье.

(«Мы дадим тебе в провожатые лучших наших лучников, – предлагал Зетт, ставший военным вождем детей Мамонта после гибели Данбора. – Самых отважных, самых искусных. Они защитят тебя в пути, они помогут тебе спасти сына».

«Не нужно, – ответил он. – Если будет на то воля Неведомых, я пройду невредимым сквозь земли шестиногих и сделаю все, что должно. Если нет, не помогут и все ваши стрелы».)

И он ушел один, не заметив обиды тех, кого считал своими побратимами.

Дад был в ярости. И в тревоге, – хотя в этом он и сам себе не пожелал бы признаться. Ведь это означало бы…

Да! Да! Не в том беда, что этот… Посланец сумел улизнуть от тех, кто его держал по воле Дада.

(Дад был к этому готов. Конечно, было бы лучше, если бы в Великую Ночь они оба оказались на Жертвенном камне – мать и отец. Но, в конце концов, хватит и этой дуры.)

И даже не в том, что он добрался-таки до Бессмертной. (Его счастье.)

Все дело в том, что теперь он, Дад, самый могучий из обитателей Среднего Мира… …перестал понимать происходящее.

Дад был уверен: его дело беспроигрышное. Конечно, он сам, может быть, виноват; следовало сделать все, чтобы удержать при себе этого… гадюку ему в печень. Чтобы и не заподозрил ничего – любящий тесть, любимый зять, чего лучше? – до срока!.. А он, Дад, мудрый, могучий, сорвался на пустяке. Велико дело – папаша сыночку дурацкие побасенки рассказывает, которых там, на севере, наслушался от таких же безмозглых дохляков, как он сам… Ну и пусть бы его. Все равно в назначенный срок…

(Нет! Все же не он, Дад, виноват, а эта дура дочка. Проболталась-таки…)

…Неважно. Пусть все получилось, как получилось. Отдавая Аймика сыновьям Бизона, он знал: выполнят его наказ, будут следить за пленником только страха ради. А потом, когда пройдут годы? Когда пленник попадет к тем, кто с Дадом не имеет дела? Вот и случилось то, что случилось…

Но как он мог, добравшись до Бессмертной, покинуть ее? Ведь он сам становился бессмертным! Ведь такого

даже ему, Даду, не обещано; пройдет совсем немного времени – и он уйдет к Тем, Другим. К своим хозяевам… Как же мог этот северный простофиля пренебречь таким Даром? Неужели только для того, чтобы отомстить своему тестю?

А ведь от этого зависит очень многое. Дад знал: его внук, посвященный Тем, Другим, станет намного сильнее будущего сына Бессмертной. И победит. Если только… это Посвящение состоится. А теперь…

…Оставалась надежда: Аймик вовсе не в его горы направился. А к кому? Да кто его знает; может, к своей спасительнице; может, побудет с ней и вернется назад, в Межмирье… Но в том-то и беда, что разрешить свои сомнения он не мог: зять был защищен. Надежно защищен, – даже сила Хозяев не могла преодолеть эту защиту…

Сегодня Дад решился призвать Безликого, которого сам боялся до судорог. Темная, клубящаяся масса – то ли дым, то ли плоть – выступила из глубины черной плиты – Ока Тьмы — и заскользила по ее поверхности. Замелькали видения. Но путь Северянина был закрыт. Вновь и вновь пытался Дад с помощью одного из самых чудовищных своих Хозяев проникнуть сквозь переливчатую золотисто-голубую пелену, возникающую всякий раз, когда его мысли обращались к Аймику. Бесполезно.