Для Небесной Охотницы вход туда закрыт. Что ж, посмотрим, закрыт ли он и для земного охотника.
Сжав дротик обеими руками, шепча про себя замирающие на губах заклятия, Аймик ступил в густую тьму.
Вначале тропу приходилось ощупывать ногой, да еще заботиться о том, чтобы не нашуметь, и Аймик еле-еле продвигался вперед. Ему все время казалось, что тьма здесь действительно уплотнилась настолько, что она буквально облегает его лицо, руки, колени, почти неощутимо подается, пропуская вперед, чтобы вновь сомкнуться за его спиной. Но через некоторое время…
(Время здесь тоже изменилось: стало таким же вязким, как и окружающая тьма.)
…Он понял, что начинает… видеть тропу. Правда, как-то совсем по-другому… Не так, как снаружи.
(Вспомнилось: их мрачная свадьба у черного камня…)
А еще через какое-то время… (Какое?)
…понял, что он здесь не один. И не тьма его окружает, а Те, кто гнездятся во Тьме. Неслышные. Невидимые. И тем не менее всем своим существом он ощущал их присутствие.
(Они ли породили этот вязкий мрак или сами – его порождение?) Шаг. Еще шаг…
(Сколько может продолжаться этот бесконечный путь; ведь ночь уже давным-давно должна кончиться. Или нет?) Впереди… Неужели свет?
Да, это был свет… если только ЭТО пламя может излучать свет. Аймик уже видел такое однажды… там, у черного камня. Но сейчас…
Не факелы – целый сноп черного огня вздымался ввысь из чашеобразного углубления, выдолбленного в каменной площадке, перед большой глыбой камня. Такого же, как тот, перед которым они с Мадой стояли на коленях, только больше, гораздо больше. Его поверхность, гладкая, даже заполированная, казалась прозрачной, а из глубины ее выступал кровавый многоугольный знак, пульсирующий в такт тяжелым, неумолимым словам…
–ГХАШ! ГХАШ! ГХАШ! Кхухту гхаш! Кхухту хомдем рльех!..
Дад, от плеч до ног закутанный в какую-то необъятную шкуру, стоял спиной к Аймику и, воздев руки к пульсирующему знаку, творил заклинания.
Непонятные, они врезались в уши, как острый кремень. Тоска, неизбывная, безнадежная, мучительная, терзала его душу. Аймик чувствовал себя так, словно кто-то безжалостный скручивает, выжимает его сердце, по капле выдавливает жизнь и всякую надежду. Страх, гнездившийся в нем и прежде, еще на той стороне ущелья, но зажатый, подавленный, теперь понемногу расправлял крылья…
…А из неведомых глубин его души все отчетливее и отчетливее вздымался голос. Знакомый. Ненавистный:
«Ну что?Убил? Червяк! Хоть теперь-то ты понял, кто ты перед НИМ? Ничтожество! Слизняк! Пади ниц и моли о прощении!..»
– ХОРРОГ! ХОРРОГ! ХОРРОГ! Кхуту хоррог! Аз-загодд!..
Тоска усиливалась, страх подавлял сознание и волю, становился неуправляемым, перерастал в ужас. Слова заклинаний обрушивались подобно громовым ударам. Невидимых скопилось столько, что было трудно дышать. И они, и языки черного пламени, и пульсирующий знак возвещали о приближении Того, от которого не было ни спасения, ни защиты…
«Говорю тебе: сломай свою дурацкую папку и ПАДИ НИЦ!»
Подкашиваются ноги. Пальцы, сжимающие копье, дрожат, с ними не совладать. И тут…
Прервав заклинания и готовясь к новому действу, Дад отступил в сторону, нашаривая что-то в глубинах своего странного одеяния. И Аймик увидел, что у самого основания каменной глыбы, на плоском светлом в черных подтеках камне лежит скрученная ремнями маленькая косуля. Детеныш. Девочка. И в ее совсем человеческих глазах – нестерпимый ужас и напрасная мольба…
(Косуля?!Да это же… Мада? НЕТ, АТА!)
…а Дад уже держит в руке каменный клинок, длинный и почти прозрачный…
–НЕТ! СДОХНИ, ЖАБЬЕ ДЕРЬМО! Он метнул дротик.
Аймик знал, что бросок его точен и силен, что оснащенный кремневыми вкладышами наконечник должен насквозь пробить тело колдуна, каким бы прочным ни было его странное одеяние, должен пройти сквозь его сердце и, окровавленным, выйти из груди на добрую треть своей длины. Он, охотник, знал, что все должно быть именно так. Но…
Пролетев половину пути, дротик вдруг застыл в воздухе, а Дад… даже не обернувшись, продолжал делать свое дело.
От жертвенника послышался предсмертный, совсем человеческий крик…
Аймик бросился вперед, чтобы перехватить застывшее в воздухе оружие и не броском – руками вонзить его в сердце врага…
Он почувствовал, что не может сделать и шагу. Ноги… в них словно впились бесчисленные ледяные пальцы, цепкие, неодолимые… А его дротик…
Аймик увидел, как лопаются ремешки, закрепляющие наконечник в древке, размягчается и капает наземь клей, а само древко вдруг треснуло вдоль – и наконечник вываливается и разбивается о скальный пол, и следом за ним падает бесполезная, расщепленная надвое палка.
Только теперь Дад повернулся, медленно, словно нехотя.
Склонив голову набок, чуть прищурившись, он разглядывал своего зятя так, словно видел его в первый раз. Губы его растягивала ехидная усмешка, тонкая бородка чуть вздрагивала. Было видно: он не просто рад – счастлив.
– Ну вот ты и пришел! Долгонько собирался; я, признаться, думать начал: а вдруг ты поумнел… Северный Посланец? Да где уж там.
Его глаза внезапно полыхнули огнем. Черным огнем. Усмешка исчезла.
– Дурак! Пень безмозглый! Да я с самого начала знал о том, что вы замышляли. И как ты мастерил свою дурацкую игрушку. И как меня выслеживал… Ну что, понял хоть теперь, КОМУ я служу?
Он медленно воздел обе руки и заговорил нараспев, вдохновенно:
– Они порождены Великой Тьмой, Началом начал, Сущностью сущего. Они – истинные Властители, истинные Хозяева Мира. Других нет! Нет! Слышишь? НЕТ!!! ЕСТЬ ТОЛЬКО ОНИ, МОИ ХОЗЯЕВА!
Яростная судорога исказила его лицо. Казалось, Черный Колдун в экстазе прорычал эти слова не Аймику. Кому-то другому. Затем впился взглядом в Аймика:
– Ваши колдуны говорили тебе, что ты – Избранный Могучими! Северный Посланец! А кто эти Могучие? И для чего ты им понадобился?
(Мучительно сжалось сердце. Сейчас он услышит то, что подозревал и сам.)
– Да! Да! Это они, Властители, Хозяева Мира, порожденные Великой Тьмой, вели тебя сюда и от бед оберегали! ОНИ! Других НЕТ! Все остальное – пустая болтовня ваших колдунов, годная лишь на то, чтобы вас, ничтожных людишек, дурачить. А для чего – я тебе уже говорил. Чтобы моя дочь родила от тебя сына! (Каждое слово – как удар копья! И нет защиты!) — Ваши колдуны! Самые умные из них, самые сильные из них служат моим Хозяевам, а вас дурачат! Только всем им далеко до меня, Дада! Кто из ваших колдунов сравнится со мной в могуществе? Никто! Кто из вас, людишек, устоит против меня? Никто! А ведь Властители поделились со мной лишь ничтожной частью своей силы! Но мой внук – моя кровь, изначально Им посвященная! И Они дадут ему такую силу, о которой я и мечтать не смею! И он, мой внук, изменит ваш Мир! Слышишь? Изменит Мир так, как угодно Великой Тьме и… — Голос Дада внезапно понизился до хриплого шепота. – …и ее
Воплощению, перед которым вся сипа Властителей – ничто! Помолчав, добавил:
– Это будет еще не скоро. Через годы. Но это будет. И когда настанет срок, ты, глупец, тоже послужишь Великой Тьме. По-своему… Но что мне теперь делать с тобой, до срока?
Он сокрушенно покачал головой, словно и впрямь раздумывал над участью Аймика и сочувствовал ей.
– Был бы ты, зятек, поумнее, прожил бы эти годы с женой да с сыном. А так – уж не взыщи! – друзья мои о тебе позаботятся. У себя подержат; там, на западе. До тех пор, пока ты мне здесь не понадобишься. Завтра поутру они за тобой придут… – Дад вновь принял добродушно-насмешливый вид. – Да, Северный Посланец, ты глуп. Впрочем, утешься. Твоя жена и вовсе дурой оказалась. А ведь я ее предупреждал.
